покупали местные самоцветы во множестве на базарчике при космопорте, радуясь их дешевизне, а потом разочаровывались, попав на пляж: на любом самосском пляже таких камешков за день можно было собрать не один десяток. Местные жители, потомки первых переселенцев, использовали самосские самоцветы как талисманы. В камешке просверливали дырочку, продевали в дырочку нить и вешали камешек на шею.
Удивительной особенностью самосских самоцветов являлась их способность активизироваться. Активизироваться мог только самоцвет, используемый в качестве талисмана. Висит такой камешек на шее, вдруг вспыхивает и начинает светиться, и тогда между ним и его владельцем устанавливается нематериальная связь. Об этой связи знали мало, было только известно о результате ее установления: владелец активизированного самоцвета мог при желании перевести свое тело из состояния органической материи в состояние плазмы и находиться в новом состоянии некоторое время. Возможность перехода в плазменное состояние давала немало преимуществ: владелец активизированного самоцвета в плазменном состоянии мог проникать сквозь любые преграды, перемещаться с огромной скоростью, он был неуязвим для многих видов обычного оружия. Немудрено, что любой владелец талисмана-самоцвета хотел, чтобы его талисман однажды активизировался. Активизация, к сожалению, происходила крайне редко, раз в несколько лет, а то и в несколько десятков лет.
В мире одновременно могло быть не более двух активизированных талисманов, что находило объяснение в легенде умершего народа о происхождении самосских самоцветов. Множество научных и околонаучных гипотез их происхождения давали возможность сказочному, легендарному объяснению занимать не последнее место в умах самосцев. Легенда о самосских самоцветах носила и другое название, под которым древности она была более известна. Легенда эта была такова.
Сой возвращался к берегу, когда поднялась буря. Удэй нагнал черные тучи и теперь сверкал в них молниями, яростно настегивая своих коней, и пена с коней Удэя падала крупным градом в бушующее море. Волны то поднимали лодку Соя к самым тучам, то опускали в бездну. Казалось, его гибель неминуема.
Тем не менее, когда громадная волна вынесла лодку жреца на песчаную отмель, он, как это ни странно могло бы показаться на первый взгляд, не был так уж удивлен своим спасением. Ольду, морскому божеству, накануне была воздана щедрая жертва, и как бы там ни гневался Удэй, что ему в последний раз досталось меньше, на море Сою нечего было опасаться за свою жизнь. Во всяком случае, в этот день, Неистовый Удэй трижды метал в него молнию, и что же? Зеленая волна всякий раз заслоняла его, а ослепительная сила неба разбивалась о тяжелую мощь воды.
Вытащив лодку из воды, Сой передохнул на мшистом камне и неспешно зашагал к ветвистой маль-вокке со съедобными плодами. Утолив голод, молодой жрец направился к ручью, приторно-сладкие плоды вызывали сильную жажду.
Островок был небольшой, Сой хорошо его знал, так что ему не пришлось особо затрудняться. Извилистый ручей открылся ему за каменной грядой – и у ручья он увидел ее.
Она жадно пила, черпая воду горстями. Видно, тоже плодов мальвокки наелась. Платье на ней было разорвано и в одном месте прожжено. Должно быть, Удэй все-таки достал ее своей молнией, однако основная сила его удара была отведена водой, иначе не быть бы ей живой.
Девушка оглянулась.
Он подал знак мира – протянул вперед руки, показывая ладони, – и проговорил:
– Не бойся. Тебя тоже вынес на этот остров Ольд?
– Да. Я…
– Ты ранена?
На платье девушки Сой заметил кровь,
– Ничего, – сказала она. Смутившись, она подсела к воде и стала застирывать кровавое пятно. – Я поскользнулась на мели, там острый камень попался.
Больше они ничего не сказали друг другу. Когда буря улеглась, они отплыли на своих лодках в разные стороны.
На другой день престарелый вождь ситакхов сказал Сою:
– Что с тобой, сынок? Ты нездоров? Сегодня твой удар не был таким точным, как всегда,
– Да, мне нехорошо, – сумрачно проговорил Сой.
Почти в это же время на острове Отмас седой вождь выговаривал дочери:
– Как ты неосторожна, Андина! Порезать палец ножом дурной знак. Теперь нам нужно принести искупительную жертву, а пойди отыщи на Отмасе девственницу двадцати двух лет!
Это был старинный обряд: бога неба Удэя, бога моря Ольда и бога войны Аркса сдабривали, принося им кровавые жертвы. Жизнь врага приносилась в жертву божествам; отмахи приносили в жертву ситакхов, ситакхи – отмахов. Старший жрец убивал, старшая жрица вытирала кровь с ножа, и дурным знаком было, если старший жрец не с первого удара достигал цели, обезглавливания жертвы, или если жрица ранила палец о вытираемое после каждого удара лезвие жертвенного ножа.
Потом трупы сжигали, если жертва приносилась грозовому Удэю; или оставляли на жертвеннике на съедение хищным птицам, если подношение шло безжалостному Арксу; или отвозили далеко в море и топили там, если жертва предназначалась бурливому Ольду.
Следующая встреча Соя и Андины произошла на том же островке Безымянном, обычном месте переговоров двух враждовавших племен, где судьба свела их впервые. На этот раз день был солнечным, Удэя накануне почли обильной жертвой оба племени, и рука Соя ни разу не дрогнула, и Андина не поранила свои пальцы.
Они мало говорили, Сой и Андина. Да и разве нужны слова, когда так мягки травы, так славно веет прохлада с моря, и небесный свод светится таким нежным спокойствием?..
Дни шли за днями, и счастью под кронами деревьев островка Безымянного, казалось, не будет конца.. Когда же дрогнул мир, подумалось о другом: каким же скоротечным это счастье было, как же мало ему удалось быть!..
С чего все началось? Пожалуй, со Страха, издали кажущегося обычным старичком с придавленными к земле лопатками, который, приблизившись, вдруг начинает заговаривать с вами загадками, и вот он уже тянет к вам крючковатые пальцы и все прячет, прячет свое лицо за поднятый воротник и шляпу с обвислыми полями:
Андине ни с того, ни с сего стало казаться, что когда к жертвеннику подводили очередного ситакха, это был не просто ситакх – она видела в нем Соя. Но в жертву иногда приносили и девушек, младшие жрецы обесчещивали их, после чего им перерезали глотки. И словно затмение нашло на Соя: в самый ответственный момент обряда перед его глазами на месте жертвы вставала Андина.
За тем, как сын вождя и дочь вождя исполняли свои обязанности, следили тысячи глаз, внимательно следили, ведь промах во время жертвоприношения мог разгневать божества, и тогда вместо врага племени пришлось бы принести в жертву одного из своих, Сой и Андина стали частенько допускать во время жертвоприношения оплошности, что не могло остаться без внимания.
Первое время их неловкости объясняли случайностью, нездоровьем, усталостью, но потом беспокойство охватило старейшин, и за любовниками стали присматривать. Быстро было выяснено, на что следовало обратить особое внимание: Сой и Андина
