– Ну, поехали.
Не обманул дядька, доставил, куда просила. Была река, по которой, фыркая и брызгаясь, тащился колесный пароходик. Были столики на гранитных ступенях. Хельга, как настоящая барышня, сидела под полосатым зонтом и крохотной ложкой черпала подтаявшую белую массу.
Почему-то без Дана это оказалось не столь интересным.
Третью порцию Хельга едва попробовала и отодвинула. Подперев голову рукой, стала смотреть на реку. Кататься на пароходике расхотелось. Чего, спрашивается, занимательного – плывешь и плывешь. Направо посмотришь – берег, налево – тоже берег. А по обоим бортам круги спасательные развешены. Смехота!
Хельга расплатилась и пошла наверх. Хлопали за спиной полосатые тенты. Сладко пахло душистым горошком, он буйно цвел в огромных вазонах.
– Мама, – сказал малыш в матроске и беретке с помпоном. – Смотри, какая красивая тетя!
Дамочка в нежно-лазоревом платье оглянулась на поморку.
– А еще, сынок, тут есть люди, которые называются вейнами. Они тоже забавные.
Хельга фыркнула.
Ступеньки привели ее на вымощенную булыжниками улицу. По ту сторону зеленел сад за ажурной решеткой, стояли рядком пролетки. По эту – девушка обернулась – высилась белостенная гостиница. Знакомая: Дан посылал узнать, не показывался ли тут Юрка.
Пока Хельга глазела, открылась дверь и вышли двое. В походной одежде, хорошей, добротной. У одного ружье из-за плеча торчит, у другого – арбалет. С такими в чужом городе лучше не связываться, и девушка торопливо отвернулась. Ну и куда дальше? На торги или в лавку? В какую лавку?
– Поморка, – сказали за спиной.
– Думаешь, она?
– А чего, похожа. Одежда, волос белый…
Углядели развлечение! Хельга недовольно повела плечом и быстренько перебежала улицу.
– Стой!
Рванули за косу, аж голова запрокинулась и позвонки хрустнули.
– Ой! Пустите!
Извозчик с ближайшей пролетки слез и, что-то бормоча под нос, присел возле заднего колеса. Пощупал спицы.
– Не ори, дура! Ничего тебе не сделается! Поговорят, и топай себе.
– Пустите, а то завизжу! Знаю я, как вы с девками разговариваете!
Стиснули ребра. У Хельги потемнело в глазах.
– Не брыкайся, мне твои прелести без надобности. Нашлась красотка. А вопить будешь, скажу, что кошель срезала. Как думаешь, кому поверят? То-то. Пошли.
– Как Дан умудрился его выкрасть, не понимаю! Дар Двуликого – это каменная статуя, выше человеческого роста.
В густом воздухе висел сизый дым, оставленный грузовиками. Пустынное шоссе уже дважды взрывалось машинным гулом – колонны шли от границы в Верхнелучевск.
Тут, под деревьями, тропа не успела просохнуть, и кроссовки скользили по грязи. Юрка еле передвигал ноги: он устал и хотел есть. Долгим получился день. Сначала Грин повел на окраину, и там пришлось ждать, настороженно поглядывая по сторонам. Где-то вжикала пила. Ветер шуршал в малиннике. Нервы у Юрки были так напряжены, что он вздрогнул, когда открылась калитка. Вейн ничего не объяснил, потащил дальше. Потом Юрка торчал в проходном дворе на задах кинотеатра, после – в овраге на выходе из города. От воды тянуло прохладой, звенели комары. Солнце уже навалилось на горизонт, когда наконец вернулся Грин. Юрка думал, он скажет: «Ну, завтра пойдем выручать Егора» – но вейн заговорил о другом.
– …в «Колокольчике» оставаться было рискованно. Как только вышел первый караван, пристроил в него беженцев и добрался с ними до «Перекрестка». Там пришлось отлеживаться.
– Че, из-за меня? – противным голосом спросил Юрка.
– В том числе. Стало получше, вернулся сюда.
– Через тот узел, который возле рации?
– Да.
– А Егор? Вы же обещали.
– Интересно, где бы я его искал? Такер притащил записку от Михаила Андреевича: пропал мальчишка. Я туда-сюда, никто не видел, никто не знает. Думаешь, легко было Вцеславу в глаза смотреть? Особенно когда листовку принесли. Фотография Егора с петлей на шее и текст: «Вот так пшелесская власть ценит жизнь своих детей». Я в город. Пытался через Старую крепость, но там полно солдат. Пришлось своим ходом.
Они свернули к интернату. Длинные тени путались под ногами и толпились за деревьями. На знаке «Автобусная остановка» сидела птица. Она бесшумно поднялась, завидев людей.
– Ну и что дальше? – спросил Юрка. – Подполковник собирается сдаваться?
Грин помолчал, прежде чем ответить.
– Под его руководством отряд в полторы сотни человек. Они без дела не сидят.
Юрка выругался по-русски, матом.
– Значит, пускай вешают? Так получается?!
– Постой, – Алекс ухватил за плечо.
Юрка дернулся, но вейн надавил сильнее. Он внимательно смотрел на окна интерната, не давая шагнуть на усыпанную гравием дорожку. Ухнула птица, от ее тоскливого крика мурашки побежали вдоль позвоночника.
– Там кто-то есть, – прошептал Грин.
– Вы уверены?
Дверь была закрыта. Внутри темно. Свежих следов не видно.
– Уверен.
– Если зейденцы, чего бы им прятаться?
– Засада.
– На кого? Скорее уж, партизаны.
Грин качнул головой.
– Не должны. Странное дело… Ну-ка, стой здесь.
Гравий хрустнул под ногами вейна. Руки Алекс развел в стороны, показывая, что безоружен. Закат светил ему в лицо, помогая тому, кто укрылся в здании. А если сейчас – очередью?!
Звякнув, на втором этаже открылось окно. Юрка вздрогнул, готовый бежать. Замер Грин. Кто-то стоял в комнате, смутно белела рубаха. Человек высунулся и гаркнул:
– Шэт! Вот уже кого не ждал!
Тьфу ты! Юрка вышел из-за кустов.
– Привет, Дан!
Вейн перегнулся через подоконник. Из ворота выпала и закачалась связка амулетов.
– Ты смотри, живой! Поздравляю, парень. Ну, чего встали? Поднимайтесь, гостями будете.
– Это еще кто у кого.
Нахальный вейн устроился в той же спальне, где ночевали мальчишки. На кровати валялась сумка и арбалет. На столе лежал фонарик, прикрытый курткой, – его отблески и заметил Грин. В комнате вкусно пахло, Юрка сглотнул. Дан сбросил куртку, и высветился дивный натюрморт: тонкие ломтики сала, хлеб, огурцы, холодное мясо, банка шпрот (этикетка надписана на всеобщем). Фляга в кожаной оплетке. Грин открутил крышку, взболтнул содержимое и хмыкнул.
– Откуда ты взялся? – спросил он, наполняя кружку золотисто-коричневой жидкостью.
– Не поверишь, – Дан ревниво следил, чтобы Алекс не пролил ни капли. – Пришел от дальнего узла.
– Надо же. Помнится, ты советовал мне сюда не соваться.
