им профессионально – для заработка, например) и, унижая себя, гоняться за красивыми сервизами и т. д., лучше это дело вообще забросить, «ибо предпочтительнее показаться грубым, чем опорочить величие бусидо».
Существует достаточно неплохо аргументированное мнение о том, что с окончанием эпохи Сэнгоку дзидай перед правительством встал вопрос, что делать с огромной массой воинственных, хорошо вооруженных людей (по различным оценкам, численность самурайского сословия вместе с семьями и челядью составляло в XVII веке от 2 до 3 млн человек, то есть до 10 % тогдашнего населения Японии). Первым шагом к разоружению общества стала «охота за мечами» 1588 года, устроенная Тоётоми Хидэёси и имевшая целью разоружить всех «несамураев» для достижения стабильности в стране. Главной же задачей правительства Токугава стало найти способ занять хотя бы часть самурайства мирными профессиями, при этом сохранив его на всякий случай как реальный резерв военной силы. Политика сёгуната Токугава могла касаться только прямых вассалов сёгуна, так как непрямые вассалы – байсин – до тех пор, пока не совершали государственное преступление, полностью оставались в ведении своих сюзеренов. Каждый даймё содержал войско в соответствии со своим статусом, в зависимости от годового дохода. Установления предписывали содержать пять всадников на одну тысячу коку риса. В отношении своих прямых вассалов – хатамото и гокэнин – правительство пыталось найти выход, привлекая их к государственному управлению в качестве мелких и средних чиновников, а также обязывая их нести караульную службу при дворе сёгуна, в столице и в ряде ключевых прибрежных городов. Продолжая настаивать на совершенствовании боевого мастерства, правительство в то же время призывало самураев изучать науки. Это касалось как даймё, так и простых самураев. В мирную этоху Токугава стали считать, что первоочередным в древние времена в Японии считалось искусство письма, а затем уже военное искусство. Этот сдвиг от бу к бун («мирным искусствам») сменил основную установку для воинского сословия в условиях продолжительного мира.
В целом, жизнь самурайства при Токугава была строго регламентирована Дворянским кодексом от 1636 года. Еще при Тоётоми Хидэёси самураи были разбиты на 5– и 10-дворки «с тем, чтобы не допускать преступных действий». Как и у крестьян, у самураев также устанавливалась круговая порука. Правительство пыталось заставить самураев вести себя в рамках своего ранга, главными требованиями были экономия и ограничение роскоши. Как и прежде, главной обязанностью самураев было служение своему сюзерену и выполнение своего долга (гири). Предписания правительства действовали в этот период параллельно с бусидо, иногда, впрочем, вступая с ним в конфликт (яркий приемр – история 47 ронинов). Фактически это была эпоха взаимного приспосабливания государственной неоконфуцианской политики, взятой режимом Токугава за основу, и традиционных норм бусидо, продолжавших эволюционировать иногда благодаря, иногда вопреки государственной политике. Постепенно, в том числе и с помощью несколько видоизмененного бусидо, правительству удалось переориентировать часть самурайства на гражданские профессии. Впрочем, вряд ли было бы верно сказать то же самое относительно некоего «воинственного» духа – он очень крепко вошел в традиционный менталитет японской элиты и в будущем сильно повлиял на ментальность современной японской политической нации.
Интересен вопрос об идеале внешнего вида самурая в разные эпохи. Как пишет Оскар Ратти: «В военное время все это [внешний вид. – Д. Ж.] уходило на второй план; воину, который в любой момент должен быть готов ринуться в бой, простительны и грубые манеры, и неопрятность. Но когда воин превратился в управляющего, инспектора, сборщика налогов, чиновника, его внешний вид приобрел большое значение. Ведь именно по внешнему виду люди судили о его внутренних качествах – по крайней мере, так говорят наши авторы. Хотя, несомненно, если знатный вассал- администратор или даймё славились честностью и заботой о подчиненных, эти качества с избытком перевешивали возможное несоответствие принятым в обществе манерам и моде. В случае же с вассалом низкого ранга дело обстояло иначе. Он обязан был внимательно следить за своим поведением и одеждой – они должны полностью соответствовать его статусу. Цунэтомо говорит, что, например, на званом обеде человек все время на виду, и неумеренное винопитие (и вызывающее поведение) опозорит в первую очередь его господина. Считалось, что по внешнему виду и поведению самурая, пусть даже низкого ранга – а может, низкого ранга особенно, – можно судить о его достоинстве. «Достоинство проявляется в скромных и спокойных действиях, изысканной вежливости, сдержанности, проникновенном взгляде и сжатых зубах» (Цунэтомо). Существует одна история, связанная со знаменитым фехтовальщиком Мусаси, которая произошла в самом начале сёгуната Токугава. Как-то он направлялся на аудиенцию к даймё и, проходя через приемную, в которой находилось множество вассалов, с одного взгляда распознал среди них настоящего воина и рекомендовал его даймё. Этот самурай был предельно собран. Далее «Хагакурэ» говорит: «Самурай не должен ослаблять внимания ни на минуту. Он обязан всегда быть настороже, как если бы стоял перед господином или находился во дворце. Есть уровень сознания, на котором человек всегда сохраняет бдительность». Влияние дзэн в данном случае очевидно. Самурай проявляет обеспокоенность делами господина не только в его присутствии или в обществе. «Даже если господин не видит его, или он находится у себя дома, не может быть никакого расслабления, ничто не должно затмевать верности и сыновнего долга воина. Когда бы он ни ложился спать, ноги его ни на мгновение не должны быть обращены в сторону господина. Где бы он ни устанавливал соломенную мишень для упражнений в стрельбе из лука, стрелы никогда не должны лететь в сторону господина… Если самурай кладет на землю копье или нагинату, острие их также не должно быть направлено в сторону господина. А если он услышит, как говорят о его господине, или же сам заговорит о нем, он должен немедленно вскочить, если он лежал, или выпрямиться, если он сидел, ибо в этом и состоит Путь самурая» (Юдзан Дайдодзи). Кроме того, считалось, что самурай даже в мирное время обязан содержать в полном порядке свое оружие, а особенно – меч: «Кто-то сказал: «Гордость существует внутри и вовне». Тот, кто не имеет ее, бесполезен. Все оружие, и меч в первую очередь, должно быть заточено и лежать в ножнах… Время от времени его следует доставать из ножен и проверять его остроту. После чего оружие надлежит протирать и убирать обратно в ножны. На тех, кто хранит меч незачехленным и часто размахивает им, лучше не полагаться и вообще не приближаться к ним. Тех же, кто не достает меч из ножен, отчего он затупливается и ржавеет, считают скупцами» («Хагакурэ»).
Но настоящий [т. е. «идеальный». – Д. Ж.] самурай должен заботиться не только о своем оружии, но и о своей внешности: «Еще пятьдесят-шестьдесят лет назад самураи тщательно следили за своим внешним видом; каждое утро они принимали ванну, посыпали макушку головы и волосы пудрой, подрезали ногти на руках и ногах, терли их пемзой и полировали. Они содержали оружие в идеальном состоянии, смахивая с него пыль и предотвращая появление ржавчины… Они не желали показаться неподготовленными и тем самым заслужить насмешки и презрение врагов во время боя».
Далее автор «Хагакурэ» признает, что тщательная забота об оружии и своей внешности требует немало времени. Но, с сожалением отмечает он: «За последние тридцать лет манеры и поведение людей сильно изменились. Когда молодые самураи встречаются друг с другом, они рассуждают о деньгах, о том, что выгодно, а что нет, о домашнем хозяйстве, о моде. Они ведут пустые разговоры о женщинах. Кроме этого, им не о чем поговорить друг с другом. Какими же постыдными стали обычаи и манеры».
Ворчливый доблестный Цунэтомо противоречит здесь сам себе – причем, похоже, Оскар Ратти, из работы которого взята эта длинная цитата с вкраплениями из «Хагакурэ» и «Будосёсинсю», этого не замечает. В самом деле, если самураи времен Сэнгоку дзидай (для Цунэтомо это эпоха «лет пятьдесят- шестьдесят назад», т. е. одно-два поколения тому назад) так следили за своим внешним видом, почему это возбраняется самураям эпохи Токугава? Как нам видится, все дело в боязни Цунэтомо и прочих авторов, писавших свои труды о бусидо в мирную эпоху, как бы современные им самураи не утратили подчеркнуто мужских черт, а вместе с ними и отваги, мужественности, и не превратились даже не в самурайских женщин, а в некое подобие девушек из «веселых кварталов», «разрушительниц царств». Впрочем, баланс между «грубым и мужественным воином» и «утонченно-изящным рыцарем» в самурайском этосе за несколько столетий изрядно колебался, никогда окончательно не склоняясь к одному из вышеуказанных образцов. Для многих «идеологов самурайства» решимость и отвага были альфой и омегой, а внешний вид и манеры – далеко не столь важны, но все же как в самой Японии, так и за ее пределами большее распространение получил иной образ самурая – утонченно-элегантного и при этом смертоносного и бестрепетного воина (как мы уже неоднократно говорили, здесь архетипичным является образ Минамото
