человек не в состоянии добровольно «нахлобучить на себя абажур» и сыграть пародию на рок, для такой работы он, скорее всего, не годится.)
Упомянутые «готовые блоки» включают в себя ткань «Сумеречной зоны» (не обязательно сами ноты «Сумеречной зоны», просто ту же музыкальную «ткань»), ткань «Мистера Роджерса», ткань «Челюстей», ткань Лестера Лейнина, Ян-Гарберизм и вещи, которые звучат либо в точности как «Луи-Луи», либо очень похоже.
Все это — Канонические Символы Американской Музыки, и наличие их в аранжировке придает дополнительный смысл любому контексту. Присутствие этих блоков «подсказывает», что данный текст заключен в скобки.
Дух «Мистера Роджерса» мы вызываем, исполняя на колокольчиках или челестах нечто напоминающее «Дивный день У нас в округе». Мы постоянно такими приемами пользуемся. Еще один готовый блок — это ткань подделки под группу «Дево» — все, что звучит донельзя традиционно, механически, пресно и однообразно. Обращение к этому пластмассовому заклинанию придает тексту новое измерение.
Чтобы оценить подобные текстуры по достоинству, публике вовсе не обязательно знать, кто такие Ян Гарбер или Лестер Лейнин — рядовой слушатель никогда не скажет: «Эй, Ричи! Смотри-ка, они же Лестера играют!». Слушателю известно, что означает этот стиль, осточертевший всем за многие годы старых фильмов по тринадцатому каналу.
Этот прием используется в группе с 1966 года, с нашего второго альбома «Совершенно бесплатно». В конце песни «Назови любой овощ» есть туманный намек на Чарлза Айвза. Помимо прочего, Айвз знаменит столкновениями множества тем — отчего возникает музыкальная иллюзия марширующих друг сквозь друга военных оркестров. В нашей босяцкой обработке ансамбль делится на три части, одновременно исполняющие «Звездный флаг», «Боже, благослови Америку» и «Америку прекрасную» — любительский вариант столкновения в духе Айвза. Пропустив это место мимо ушей — а там всего несколько тактов, — слушатели могут подумать, что вкралась «ошибка».
Кроме того, в «Герцоге Простофильском» есть место, где «Колыбельная» из сюиты Стравинского «Жар-птица» звучит на фоне другой, более ритмичной темы из «Весны священной».
«В школе я теряю статус» перепрыгивает во вступление к «Петрушке». В группе 1971 года была аранжировка со вступительными фанфарами из «Агона» Стравинского.
Кроме того, на сцене мы пользуемся особыми командами. К примеру, если я шевелю пальцами у правого виска, как будто покручиваю дред, это значит: «Играйте регги». Если я делаю вид, что кручу дреды у обоих висков, значит: «Играйте ска» (как бы ускоренный вдвое регги). В любой песне, неважно, в каком стиле она разучивалась, я могу по собственной прихоти повернуться, проделать нечто подобное, и группа заиграет в другой манере.
Если мне нужно исполнение в аиле «хэви-метал», я хватаюсь за промежность и изображаю «Большие Яйца». Каждый музыкант ансамбля разбирается в правилах и «предполагаемых манерах» музыкальных стилей и мгновенно «переводит» песню на нужный музыкальный «язык».
Наука еще не объяснила, почему некоторые радуются старинному автомобильному гудку, вот такому: «А-ррррруууу-га!» Я жду ответа — я ведь один из тех кретинов. Я ОЧЕНЬ люблю звуковые эффекты (вокальные и ударные) и частенько использую их в аранжировках.
В концовке роскошной обработки «Персиков по-королевски» 1988 года мы применяем такие эффекты наряду с множеством переплетающихся БКАС (Блоков Канонических Американских Символов).
Когда после второй интродукции вступает мелодия, ритм-группа пускает в ход «Подделку под 'Дево'», наложенную на «Сумеречную зону», а «приятный мотивчик» подгоняется под параллельный мерзкий аккорд. Потом наступает короткая пауза, и Айк произносит: «Ууууу-уу!» — точно граф Флойд с «Эс-Си-Ти- Ви». Смысла никакого, но меня забавляет, как посреди композиции Айк Уиллис пару тактов корчит из себя графа Флойда, а потом, когда мелодия снова повторяется, чтобы публика наверняка не прозевала, следует пауза чуть длиннее, и он выдает: «Ууууу-уу, УУУУУУУУ-уууу!» Разумеется, это суперидиотизм. Мне потому и нравится.
Впервые увидев графа Флойда, я чуть не подавился. Я лежал в постели, пил кофе, смотрел телевизор, и графское появление оказалось для меня полной неожиданностью. Джо Флаэрти выразил самую суть кайфа телефильма о чудовищах, не прибегнув даже к реальному английскому слову: грандиозные Брови, Джо, подлинно Грандиозные Брови!
На гастролях музыкантские «приоритеты» меняются. На репетиции музыканты усердно разучивают вещь; на гастролях, пока не погас свет, они косятся на первый ряд — не распустились ли там свежие «бутончики». Так все группы делают. Я ни разу не ездил на гастроли с оркестром, но уверен, что и там цветоводов хватает.
Музыкантские слабости я уважаю — они вносят в исполнение «ткань». Добиваясь «Отсоса», музыканты обычно формируют более качественную «ткань». Да, я хочу, чтоб они подыскивали себе эту редкую помесь официантки с промышленным пылесосом.
Из всех задач, что я обязан выполнять как руководитель группы, одна из самых неприятных — поддержание на концерте «корпоративной дисциплины». Пока идет выступление, я знаю, что радар включен — все ищут (вы догадываетесь что).
Нормально. Все должны получить Отсос, но только честным путем — заработать его, правильно исполняя песни. Порой они пытаются мошенничать… и, народ, зрелище это не из лучших.
Существует, к примеру, куча причин, по которым музыканты любят исполнять на сцене соло, но в рок-н-ролле, как правило, из стремления добиться Отсоса. Во время исполнения грандиозного соло верный способ произвести впечатление крутейшего из музыкантов — закончить соло пробегом снизу вверх по гамме, а потом ухватиться за последнюю ноту и повторять ее как можно быстрее.
Смысл на всех инструментах один: «Ах, я кончаю!» (Подтекст публике ясен.)
Например, скрипач Жан-Люк Понти, который поработал с нами в начале семидесятых, вскоре после начала гастролей пристрастился любую сольную партию заканчивать одним и тем же пассажем — на самых высоких частотах он кончал в зал на последней ноте… и толпа сходила с ума! Но если вы играете в той же группе и видите, что это творится изо дня в день, остается лишь скептически хмыкать.
В известной мере тем же занимался и Алан Зейвод, наш клавишник 1984 года, — концовку его сольной партии все звали «Вулканом». Нажав педаль, он неистово колотил по клавишам, выходила немыслимая какофония, а потом все триумфально заканчивалось. Действовало безотказно, только над ним в итоге стала потешаться вся группа. На самом-то деле Алан — великолепный пианист (и кинокомпозитор). Возможно, он просто решил, поскольку работал в рок-группе, будто лишь такое соло годится, чтобы произвести неизгладимое впечатление на весь бескрайний материк.
Особенно бесят меня музыканты, которые выходят на сцену настраивать аппаратуру и, желая привлечь к себе внимание, пока возятся с усилителем, без всякого аккомпанемента выдают вдруг «кусочек соло».
В Норвегии мы несколько раз выступали в зале «Драммин-схоллен», или, как называют его ветераны группы, «Драм-мин-драммин-драммин-драммин-холлин-холлин-холлин-хол-лин». Последний раз мы там играли осенью 1984 года.
За несколько месяцев до того концерта Айк употребил в разговоре словечко «влэ», означающее примерно «молофью». Не знаю, сам придумал или где услышал. Так или иначе, в тот вечер на сцене «влэ» оказалось «волшебным словом».
Когда мы возвращались на бис, Айк выбежал первым и, опустившись на колени перед усилителем, принялся на босяцкий манер выделывать «уи-уи-уи-уи» в духе Джими Хендрикса. Выйдя на сцену и увидев этот акт кромешного отчаяния, я сказал: «Влэ!» — и Айк сразу все понял. (Перевод: «Я же вижу, доктор Уиллис. Что за манера — дрочить на собственный усилок!»)
То, что академики считают «юмором» в музыке, как правило, сродни «Веселым проказам Тиля Уленшпигеля» (помните, на уроках «восприятия музыки» объясняли, что ми-бемольный кларнет говорит «ха-ха-ха!»?). Уверяю вас, народ, можно добиться гораздо большего.
