власть есть. Электрификация есть, а коммунизма все нет и нет.
— Скорее наоборот. Коммунизм без электрификации даже легче построить. Почему? В темноте легче любую мразь за благо выдать.
— Ленинские слова нельзя брать как определение. Это — метафора.
— А что у нас не метафора?!
Я опускаю бытовые детали, поскольку нам важен лишь методологический аспект дела, сказал Основатель. Я тогда загорал в запасном батальоне. И случилось так, что мой приятель заимел личное знакомство с заместителем начальника Школы по политической части, с Комиссаром, как мы его звали, свято храня традиции Гражданской войны. Знакомство было несколько односторонним, поскольку Комиссар всячески пакостил Приятелю, а тог ничего не мог предпринять в ответ. Приятель регулярно получал наряды вне очереди за всякие пустяки, пару раз отсидел на губе ни за что ни про что, ни разу не был отпущен по увольнительной в город. Поговаривали об его отчислении. И Приятель пребывал в унынии. Что делать? Обратите внимание, роковой вопрос для передовой русской интеллигенции. Сам Ленин был в аналогичной ситуации. И даже книжку по этому поводу настрочил. Приятелю было, конечно, не до книжки. Не было бумаги, карандаша, стола — война! Что делать, сказал я ему, это не проблема. Проблема в том, как делать! Догадываетесь? Не что, а как! То есть методология! Ты, сказал я ему, обязан противопоставить этому говнюку Комиссару силу интеллекта. Интеллект — единственное, чем мы располагаем в той тяжкой борьбе за прогресс, которая нам предстоит. Но я, кажется, отвлекаюсь. А что это такое, спросил Приятель, — интеллект? Я постукал ему согнутым указательным пальцем по лбу, вот так, и он меня сразу понял. Не то что наши дегенераты философы. Им хоть молотком бей по черепушке, ничего, кроме четвертой главы, не вышибешь. Ты, сказал я Приятелю, должен этому м…у Комиссару в его кабинете насрать. Понял? Вот такую кучу. Лучше, если на стол. Это, сказал я, дело твоей чести. А что это такое, спросил Приятель, — честь? Это, сказал я, пережиток дворянской идеологии в нашем сознании. Но если ты… А я и не спорю, сказал Приятель. Я готов. Знаешь, я дня за три могу накопить столько!.. Но как это сделать? Обратите внимание: опять-таки нет проблемы Что, а есть проблема Как. Благодарю вас, выпьем за методологию! Это — единственное, за что еще стоит выпить!
Так как же это сделать, не унимался мой Приятель. Идея прочно засела в его голове. И его мучила лишь проблема, как ее реализовать. И я ночей не спал, думал: как?? Причем думал я не как начинающий или дилетант, а как профессионал: у меня за плечами было два курса МИФЛИ. Проблема оказалась куда потруднее, чем все то, что мне было известно из всей прошлой и текущей истории. Днем в штабе постоянно люди. Мы топаем строевой, копаем ямы или разгружаем вагоны. Ночью мы в карауле или на кухне. А если в казарме, нас охраняет дневальный, дежурный, пара часовых, патрули. В штабе на улице часовой, внутри — часовой, у знамени Школы, напротив кабинета Комиссара — часовой. Какие будут предложения? Эх вы, мыслители! А еще методологию двигать собираетесь! Итак, за нее, за методологию?
О Учитель, воскликнули потерявшие терпение ученики, кончай тянуть резину, не тяни кота за хвост! Выкладывай поскорее методологический аспект проблемы! А то, видишь, на нас уже косо смотрят сотрудники этого гнусного заведения. Им уже пора закрываться, а нам пора выметаться!
Запомните, друзья мои, сказал Основатель, слив в свою рюмку остатки спиртного из опустевших бутылок, основной принцип методологии: чем сложнее проблема, тем проще метод ее разрешения! Если проблема пустяковая, метод должен быть грандиозным, иначе эту проблему не решишь. Если проблема сложная, метод должен быть пустяковым, иначе эту проблему не решишь. Ибо сумма величины проблемы и величины метода ее решения есть константа, и равна она единице. Мой приятель нашел-таки гениально простое решение проблемы. И однажды утром Комиссар, войдя в свой кабинет, увидел на столе гигантскую кучу г…а. И по виду кучи он сразу определил, что сотворить мог такое только курсант запасного батальона, по крайней мере три дня не ходивший на двор. Но доказать ничего не мог. Начальник Особого Отдела перевернул всю Школу в поисках улик, но ничего не нашел. Он проделал следственный эксперимент — выстроил весь запасной батальон, заставил оправиться по-большому и сравнил полученные кучки с преступной кучей. Но результат получился обескураживающий: преступная куча была похожа на кучки отличников боевой и политической подготовки и стукачей.
Ты не пудри нам мозги, возопили ученики. Как он все-таки это сделал??!! Этого, друзья мои, сказал Основатель, теперь уже никто не узнает, ибо Приятель мой погиб в штрафном, унеся с тобой в братскую могилу эту самую сокровенную тайну методологии. Наша с вами задача — подхватить выпавшее из его рук знамя методологии и раскрыть эту тайну. Ну, нам пора. Кажется, они вызвали милицию. А вообще, в истории человечества гораздо большее значение имеет постановка проблем, чем их решение. И учтите к тому же, когда Особняк что-то начал соображать и решил повторить следственный эксперимент, преступная куча исчезла из его сейфа! Но эта проблема нам с вами уже не по зубам. Это — загадка для истории.
Вспомни-ка, о чем ты сам думал всю эту неделю, говорит Основатель. Стыдно вспомнить? Я тоже не во всем, что лезет в голову, могу сознаться. Так чего же говорить о прочих людях! Вот возьми эту пожилую женщину. Неужели ты думаешь, что то, что шебуршится в ее черепушке, достойно твоего высокого внимания?! Хочешь, я тебе перечислю все, о чем может думать женщина в таком положении? Сам знаешь? Конечно. А вот этот сморчок? Наверняка старый член партии. Этот для разнообразия может вспоминать, как сидел в лагерях в свое время или сажал туда других. Этот тип репетирует речь на собрании или кумекает насчет квартиры. Эта девочка думает о модных сапогах, а этот тип — как бы без особых осложнений трахнуть такую штучку. Эти… Эти… Хватит? Проблема тривиальна: люди в массе думают о том, что они так или иначе делают. Отклонение лишь в деталях и в конкретностях. А какая доля делаемого и думаемого выпадает на долю данного индивида и каково соотношение этих компонентов в нем, это зависит от обстоятельств индивидуальной его судьбы и от его места в социальной иерархии общества. В общих чертах это очевидно, а в конкретных деталях непознаваемо.
Если ты хочешь чего-то достичь в этом интересного, продолжает Основатель, ты должен поступать скорее не как писатель, а как ученый. По крайней мере, в тенденции. Люди думают молча и вслух, то есть высказываясь (в том числе — сочиняя книги и статьи). Люди думают в одиночку и в группах (в частности — в группе из двух человек). Думание вслух и в группе (групповое мышление) есть главное думание, к которому так или иначе тяготеет и думание молча и в одиночку. Я думаю, что не только в структуре думания современного человека, но и в истории становления человека думание вслух, то есть заметное для других и отчуждаемое другим думание, образует основу и ядро думания вообще. Так что если хочешь знать, о чем думают люди, слушай, о чем они говорят с другими людьми. Это и есть их реальное думание как объективный факт. Остальное суть лишь вздорные домыслы. Вся сумма говоримого населением этой страны и есть сумма думаемого ею, если отвлечься от некоторых второстепенных отклонений. А что это такое, ты сам знаешь достаточно хорошо. Мутный и вонючий словесный поток (я чуть было не сказал: понос) этого общества и есть его подлинный духовный поток. И выудить в нем нечто достойное литературного внимания — все равно что выудить в Москве-реке форель, стерлядь или даже что-нибудь попроще. Консервную банку, старый башмак, битую бутылку — это можно. А форель…
Еще в самый разгар диссидентского движения во второстепенно-политическом журнале появилась статья-очерк-рассказ с громким названием «Жизнь с кого» и сразу же привлекла к себе внимание московской интеллигенции. Название было взято из хорошо известного стихотворения Маяковского, в котором слова «жизнь с кого» рифмовались со словом «Дзержинского». Название тем самым представляло не только то, о чем пойдет речь в статье-очерке-рассказе, но и то, в каком духе пойдет эта речь. Публикация представляла собою сочетание научного и философского трактата, документального очерка и литературно-критического обзора. Изготовлена она была в содружестве тремя авторами, малоизвестными в московских интеллигентских кругах, — научным сотрудником одного из гуманитарных институтов Лежебоковым, очеркистом Блудовым и литературоведом Болтаевым. Именно это сочетание фамилий и послужило первым поводом для разговора и насмешек. Само собой разумеется, пошел слух, будто это — псевдонимы, и выбраны они специально для этой цели. Другие говорили, что фамилии настоящие, но авторов специально подобрали для этой цели, чтобы сильнее выразить основную направленность опубликованного материала (поскольку жанр его определить было невозможно, его так и называли материалом, материальчиком, публикацией и т. п.). Второй повод для насмешек дало название материала.
