для такой шпаны, как мы, — с генерала. Но теперь генералов развелось много, они сами разделяются на «вшивых» и успевающих. Он, увы, начал со «вшивого». Но это все же терпимо. В двадцать шесть лет он кандидат наук. Эта комната у него — «для работы». Вот получит гонорар, отец подкинет немного, устроят ему хорошую квартиру в кооперативе и т. д. Почему он не живет с родителями? Это банально. Тесно. Сестра вышла замуж.
Ребенок. Зять проходимец. В общем, на семейном совете решили… Как ему устроили эту комнату? Это пустяк. Райком партии, райсовет, жилищный отдел… Это еще что! У них один парень за три года трехкомнатную квартиру урвал, начав с нуля. Но он — гений в этих делах. Этот далеко пойдет!
Жильцы квартиры все вместе собираются очень редко. Йог где-то пропадает неделями. Стерва утверждает, что в вытрезвителях и в тюрьме (за хулиганство). И вообще, таких надо выселять, им не место в нашем обществе. Кандидат тоже появляется редко, «для работы». Но у него папа генерал, и сам — «крупный ученый», и Стерва имеет виды на него (Штучка кончает школу, надо пристраивать). И потому таких выселять не надо, им — место в нашем обществе. Инженер пропадает на работе (он там парторг помимо всего прочего). Пенсионер редко вылезает из своей «прекрасной и светлой» комнаты, он пишет мемуары. Помню, как сейчас, было это в тысяча девятьсот семнадцатом… пародирует Йог сочинение Пенсионера, или, скорее, в восемнадцатом… Дочь, погляди по энциклопедическому справочнику, когда началась Февральская… Нет, Октябрьская… или, скорее, Ноябрьская… революция?! Так вот, как сейчас помню, началась… эта самая… революция. Я пошел в Смольный… Боюсь, что пародии Йога недалеки от истины.
С одной такой пародии начался спор о революции и о сущности нашего общества. Пенсионер поносил молодежь, болтал о светлых идеалах, о героизме, об отклонениях, уклонениях, нарушениях и т. п. Его поддерживали Искусствовед и Стерва. Йог кричал, что их, кто устроил эту заварушку (он имел в виду революцию), судить надо. Кандидат подливал масла в огонь. Инженер призывал к спокойствию и осторожности в выражениях. Мы со Штучкой стояли обнявшись и укрывшись шалью (было довольно прохладно) и симпатизировали явно Йогу и Кандидату. Стерва обвиняла нас в исторической безграмотности, в игнорировании очевидных фактов, Пенсионер бормотал, что он все сам видел своими глазами. Йог завел речь о репрессиях. Пенсионер сказал, что сам пережил это, это надо правильно понять. Стерва сказала, что это — выдумка диссидентов. Кандидат спросил, а как в этом случае быть с речью Хрущева. Стерва сказала, что его скинули за это. И правильно сделали. Кандидат — что одно дело — причины революции, ее ход, движущие силы, а другое дело — что из этого получилось, кто пользуется благами этого общества, кто тут страдает, а кто процветает. Как это ни странно на первый взгляд, но именно исторический подход к нашему обществу исключает возможность его правильного понимания.
Население нашей квартиры постоянно распадается на два враждующих лагеря. На какие именно, зависит от обстоятельств. Если к Кандидату заходят его шумные подружки или тихие «аспирантки», в один лагерь объединяются семейства Инженера и Пенсионера, в другой — все остальные. Даже Штучка покидает меня, ибо ревнует Кандидата ко всем его «отвратным» (как она считает) девицам. Если же в квартиру заявляется орава соучеников Штучки, Пенсионер с Искусствоведом сколачивают свой блок, вовлекая в него Йога и временами меня. Мне компания Штучки не нравится. Мальчики довольно глупые и циничные. Поют плохо. Говорят о пустяках (о тряпках, транзисторах, выпивке). Но потом мне становится почему-то жаль ребят, и в лагере Пенсионера, который хотел бы завлечь молодежь в лоно революционной романтики прошлого, я играю скорее роль соглашателя. Ходила я недавно со Штучкой в кино, смотрели фильм о Гражданской войне. Мне было скучно, хотя фильм был сделан на совесть со всех точек зрения. И Штучке тоже было скучно. Вранье все это, сказала она. Не надо так, девочка, сказала я. Тут другое — просто то время ушло. Мне стало грустно. И я тут же придумала такой экспромт:
Наши квартирные склоки далеко не всегда поверхностны и безобидны. Стерва убеждена, что Йога надо выселить из квартиры как тунеядца. В жилищном отделе ей намекнули, что, если Йога выселят, комната достанется Инженеру. Но для этого нужны достаточно серьезные основания. Вот если Йог связан с предосудительными организациями и занят враждебной деятельностью, тогда… Тогда Стерва мечтает переселить меня в комнату Йога, мою соединить с их комнатой, заделав дверь в коридор, и обменять свои две комнаты на двухкомнатную квартиру. Она уже присматривает подходящий вариант. С этой точки зрения в один лагерь попадает семейство Инженера и Пенсионера, в другой — я и Йог, а Кандидат остается нейтральным.
Искусствовед забыла ночной горшок Пенсионера в ванной. Стерва выбросила его на кухню. Кандидат (он как раз делал кофе для очередной «аспирантки») поднял горшок, осмотрел его. Обратите внимание, сказал он, насколько наше общество целомудренно. Этот горшок официально называется «ночная ваза». Сходите как-нибудь в городской суд, когда там рассматриваются дела об изнасиловании или о половых извращениях. Живот надорвете от хохота. Нет, не от самих фактов. Это — кошмар. А от того, в какой словесной форме это у нас протекает. Пострадавший, спрашивает судья, например, расскажите, что с вами делал обвиняемый. Как что, говорит пострадавший. Он надругался надо мною. Как именно? — настаивает судья. Посредством использования того, на чем мы сидим, говорит пострадавший. Кто это «мы»? — спрашивает судья. Как кто, говорит пострадавший. Ясно, вы, я и все другие. А я при чем? — спрашивает судья. И потом, говорите точнее, на чем мы сидим. Я, например, сижу на стуле… И так далее в том же духе, присутствующие хохочут. Судья наслаждается.
Кандидат — любопытный экземпляр человеческой природы. Очень даже неглуп. Знает два иностранных языка. Начитан. Воспитан. Но — абсолютно циничен. То, что он сочиняет, сплошное дерьмо. И он сам это признает со спокойной совестью. Становиться мучеником науки, говорит он, я не хочу. К тому же у нас все равно за счет настоящей науки не пробьешься. А халтура дает мне средства, авторитет в среде коллег (я им не опасен, я — свой), надежную перспективу. Мне ведь не так уж много нужно. Комфорт. Приятное общество. Хочу по загранице поездить, посмотреть, что к чему. А там видно будет. Может быть, за ум возьмусь. Раньше молодые люди из знатных семей в гусарах служили. Вот считайте, что я пока служу в гусарах.
Приглядитесь, как мы живем, говорит Йог. Мерзость! Мы привыкли и не замечаем многое. А если подробно описать хотя бы один день нашей жизни и потом беспристрастно оценить это, мы бы сами не поверили, что это было на самом деле. Мне кажется, вы много пьете, говорю я. Вы же способный парень, возьмите себя в руки. Вы еще можете многого добиться. Чего, например? — спрашивает он. К тому же пьянство — это не самое плохое, что делают люди. В нашей компании, по крайней мере, начисто отсутствуют все те проблемы, из-за которых люди бесятся. Хотите, я вас познакомлю с моими собутыльниками? Среди них есть интереснейшие люди. Нет, я не идеализирую. Все мы — дерьмо, это ясно. Но вам было бы небезынтересно. Зачем? Просто так. Людям, знаете ли, бывает приятно, когда к ним проявляют интерес. Не КГБ и не милиция, конечно, а порядочные люди. А что на вас так взъелась Стерва? — спрашиваю я. Дура потому что, говорит он. Она надеется мою комнату заполучить. А кто ей даст? У них жилья больше минимальной нормы, таких теперь даже на учет не ставят. А если со мной что случится, в жилотделе найдут, кого сюда пристроить. Они даром такие куски не упускают. Но все-таки
