об этом просили. Я составил список бумаг и книг, которые обнаружил. Выписал все имена, адреса и телефоны из записной книжки. На столе валялось кольцо. Как можно такие вещи оставлять, подумал я. Я взял кольцо и положил его в карман. Я вправе это сделать. Снимать такую комнату куда дороже стоит. А сколько сил я потратил на них! Сколько нервы трепал! Так что… В чемодане на дне я нашел пачку облигаций трехпроцентного займа. Ничего себе, подумал я. Тут сотни на три будет! Я отобрал несколько штук. Потом увидел, что мало взял. Можно было больше. Ну да ладно. Так больше шансов, что не сразу заметят. А если заметят, поди докажи!
Меня принял сам заместитель Начальника ОГБ. Пожал руку. Сказал, что я им очень помог. За это я буду представлен к ордену. Мой Внук — толковый парень. Я правильно воспитал его. Если надумает поступать в Высшую школу ОГБ, ему гарантируется прием. Впрочем, целесообразнее будет использовать его на дипломатической работе.
Окрыленный успехом, я поехал на дачу на такси. Всю дорогу я твердил себе, что пока еще нужен Партии и Родине. Размечтался о том, что меня снова призывают… пусть не на тот же пост, пусть пониже… но все-таки на ответственный. Орден — это замечательно. Знакомым скажу, что выполнял особое задание, для этого меня для виду на пенсию отправили.
На даче меня ждал сюрприз. Жена выбежала навстречу с разинутым от ужаса ртом. Жильцы толпились кучкой у террасы. Жена Жильца вытаскивала на улицу вещи. Увидев такси, она попросила его подождать. Со мной не поздоровалась. Не глядя на окружающих, она носила вещи к такси. Шофер не выдержал, стал ей помогать. Наконец, она уехала.
— Что происходит? — спросил я.
— Жильца арестовали, — сказала Жена. — А ведь добрыми прикидывались, мерзавцы. Расстреливать таких надо!
Жильцы разошлись по своим комнатам. Я осмотрел комнату Жильца — не захватила ли эта стерва что-нибудь наше. Потом я написал в нескольких экземплярах объявление, что сдается до конца сезона комната с террасой.
Пошёл на станцию и наклеил одно объявление около кассы, другое — у буфета, третье у магазина.
Впереди еще половина лета: пропадать же деньгам!
Когда шел домой, мне в голову пришла замечательная идея. А что, если… — подумал я. Больше ничего не помню.
Часть восьмая
ИСПОВЕДЬ СЕКТАНТА
Члены комиссии вошли в кабинет заведующего диспансером и не спеша расселись за гигантским столом, покрытым зеленым сукном. Расселись в строгом соответствии с должностями, званиями, степенями, известностью, весом в науке, возрастом. Это получилось само собой, в силу многолетнего опыта, приобретаемого гражданами Страны с самого рождения. Для постороннего неискушенного глаза такое рассаживание показалось бы хаотическим. Да и сами члены комиссии вряд ли смогли бы внятно объяснить, почему они расселись гак, а не иначе. Но беспристрастный социолог смог бы очень быстро обнаружить тут строгое следование некоей закономерности, выразимой даже на языке математики.
В ожидании председателя комиссии и представителей Органов Государственной Безопасности и Идеологического Отдела Высшего Совета Партии переговаривались на самые разные темы. Молодой человек с бородкой и в огромных заграничных очках, недавно защитивший докторскую диссертацию на очень модную тему, рассказывал новейшие анекдоты своей соседке, мрачной опрятной женщине средних лет, только что вернувшейся с международного конгресса, где она сделала успешное выступление. Толстый лысый мужчина, претендующий со временем занять то самое место, которое сейчас занимает председатель, объяснял высокому пожилому мужчине в очках и с брезгливым выражением лица, почему столичная сборная по хоккею проиграла последний матч «этим вшивым полякам». Молодящаяся, когда-то красивая женщина с многочисленными украшениями на руках, на шее и в ушах шептала своей апатичной соседке о том, что скоро увеличат вдвое цены на золото и меха.
Наконец вошел председатель, сопровождаемый двумя мужчинами, которые сначала произвели на собравшихся впечатление сереньких незначительных субъектов, а потом, когда те спокойно приткнулись где-то у краешка стола, показались исполненными силы личностями «оттуда». Председатель комиссии, известный ученый, действительный член Академии Медицинских Наук, член ряда зарубежных академий, Герой Труда, Лауреат премий, Депутат и т. п., постучал карандашом о графин, призывая собравшихся к порядку и тишине, откашлялся и начал вступительную речь. Говорил он долго и нудно, повторяя многократно газетные штампы о сложности переживаемого момента, о воспитании нового человека, об идеологических диверсиях. Часто цитировал классиков и последние речи Вождя. Говорил, любуясь своей собственной значительностью и воображая, что собравшиеся испытывают наслаждение от близкого общения с ним и слушания его содержательной речи. Он знал, что все они потом будут рассказывать друзьям и сослуживцам о том, что лично знакомы с ним. Он знал также, что представитель Органов доложит о его поведении где следует, и его утвердят главой делегации на предстоящий международный конгресс, а представитель Идеологического Отдела доложит Секретарю, и тог предложит назначить его главой этой самой делегации. Да, чуть было не забыл, подумал председатель, пока его язык привычно нес чепуху, надо сослаться на Секретаря.
— Так вот, друзья мои, — наконец закруглился председатель, — сейчас введут сюда человека, который претендует на роль создателя новой религии. Новый Христос, так сказать. Нам предложено побеседовать с ним, дать свое заключение о состоянии его здоровья и установить меру лечения.
— Но Это же тривиальный случай, с которым может справиться любой районный психиатр, — сказал лысый толстяк. — Отрывать из-за этого от важного дела большое число специалистов…
— Дело, товарищи, серьезное, — возразил председатель. — Наша комиссия утверждена Высшим Советом Партии. У обвиняемого есть последователи. Его деятельность приняла довольно широкий размах. Вопросов больше нет? Прошу ввести обвиняемого в душевном заболевании!
Санитары ввели в кабинет обвиняемого. Был он одет в серый балахон с завязанными сзади рукавами. Волосы были острижены наголо. Рядом с рослыми санитарами он казался карликом. Члены комиссии на мгновение замерли в недоумении. Потом они испытали чувство неловкости от вопиющего несоответствия своей высокой комиссии и этого жалкого червяка. Чувство неловкости скоро сменилось игривым состоянием, какое появляется у членов педагогического совета школы, когда перед ними предстает нашаливший ученик младших классов.
— Вы, молодой человек, хотя бы поздоровались, — сказала бывшая красивая женщина с претензией на шутку. — Вы же, кажется, интеллигентный человек. Элементарные нормы поведения…
— Я вас не знаю, — резко оборвал ее вошедший. — И здесь я не по своей воле.
— Ничего, ничего, — засуетился председатель. — Храните спокойствие. Вас тут никто обижать не собирается. Пройдите вот сюда. Присаживайтесь. Чувствуйте себя, так сказать, как дома.
— У меня нет дома.
— Я же не в прямом, а в переносном смысле слова. Вы же понимаете.
— Я не обязан понимать всякую чепуху.
— Конечно, конечно. Вот, товарищи, перед вами тот самый создатель новой религии. Христос новый, так сказать. Или Магомет? Будда? Впрочем, вы, надеюсь, сами нам расскажете об этом. А это — члены специальной комиссии, которой поручено дать оценку вашего учения. Для этого мы должны побеседовать с вами. Задать вопросы. Выслушать ответы. Если, конечно, вы не возражаете.
— Спрашивайте.
— Не очень-то вы любезны, — сказал молодой очкарик.
— Я презираю таких, как вы, и не скрываю этого.
— Ого! Это любопытно!
Председатель постучал карандашом по графину и попросил членов комиссии соблюдать некоторый
