моральный. И вот — это убийство. Если у меня эти бумаги найдут, то… Я бы хотел их сохранить.
— А почему их должны искать у Вас?
— Кто-то в свое время донес на меня в КГБ, что я собирал досье на Маоцзедуньку. Меня вызывали для беседы. Предложили прекратить эту самодеятельность. Я сказал тогда, что все материалы уничтожил. Мне поверили. Но в архивах КГБ этот случай, надо думать, где-то зафиксирован.
— Ясно. А почему Вы обратились ко мне?
— Мне больше некого просить. Если бы был жив Горев… Вы — Друг Горева, значит, Вам можно довериться. И у Вас их искать не будут.
— Вы ошибаетесь. Если доберутся до Вас, то доберутся и до меня. Наша группа была на учете в КГБ все время. А какие разговоры у нас велись, Вы сами знаете. Вы же бывали в нашей компании. Есть ли гарантии, что среди нас не было доносчика?! Так что мне очень жаль, но я помочь Вам не могу. И учтите, ходит слух, будто Маоцзедуньку убрали свои. Будто бы даже по указанию из Москвы. Она зарвалась. Обезумела от пьянства, глупости и тщеславия. Так что простых уголовников Им мало, чтобы нейтрализовать этот слух.
Покинув Слепого, Чернов вспомнил о Лескове. Вот единственный оставшийся надежный человек среди его знакомых! Конечно же, как он, Чернов, не подумал о нем сразу?!
Денег на транспорт у Чернова не было. Пришлось идти пешком. Добрался до дома Лескова только поздно вечером. Открыли соседи Лескова. Они сказали Чернову, что Лесков умер уже две недели назад.
Домой вернулся он поздно ночью. Сбросил мешок с Делом и небрежно затолкал его ногой под кровать. Никакого Дела больше не было. Оно тоже оказалось всего лишь иллюзией и пустой, шизофренической надеждой. Народу не нужно его, Чернова, чистое зеркало.
И только теперь он осознал последние слова Слепого.
Итог жизни
Итак, с ним, с Черновым, произошло то же самое, что произошло с антисталинистами, боровшимися против Сталина и сталинизма при жизни Сталина: сообщники Сталина сами убили его и осуществили десталинизацию страны, руководствуясь своими шкурническими интересами. С ним произошло то же самое, что произошло с теми, кто пожертвовал жизнью в борьбе против коммунистической системы в период, когда она казалась незыблемой: сами хозяева коммунистического общества разрушили эту систему во имя своих интересов, предварительно разгромив диссидентов и критиков коммунизма.
У него, у Чернова, новые хозяева общества украли дело его жизни — казнь гадины, которая стала для него, для Чернова, воплощением и символом всех мерзостей этого общества. Они исполнили его приговор без всяких душевных драм, без риска для себя и потерь, ради мелких шкурнических интересов. С точки зрения исторической справедливости важен не только результат, сколько то, кто этого результата добился, как и какой ценой. Этот принцип нарушен. Теперь правящие негодяи должны довести дело исторической справедливости до конца: свалить на меня вину за свое преступление, низведя трагедию на уровень подлости и пошлости. Это допустить нельзя. Надо признать ложность всей прожитой жизни и исчезнуть. Исчезнуть бесследно. В конце концов мое появление не было необходимым. Его могло и не быть. Я всю жизнь ощущал себя чужеродным вкраплением в тело своего народа — отщепенцем. Исчезнуть — это самое значительное из всего того, что я способен сделать и что еще осталось в моей власти.
Тихо, чтобы не разбудить мать, он покинул квартиру. Ему было жаль покидать мать: она не перенесет потерю сына, который был смыслом всей ее загубленной жизни. Ему было жаль оставлять это убогое жилье, в котором прошло много лет его жизни. Но у него не было никакого другого пути.
Исчезнуть! Но как? Куда? Он вспомнил о трясине, около которой он появился на свет и где прошло его детство. С первым же автобусом он доехал до бывшего Красноармейска, называемого теперь Троицком. Какая нелепость, подумал он. Этот город ничего общего не имеет с дореволюционной деревней. Это продукт советской истории на все сто процентов. Переименовали Партград в Царьград совершив такую же историческую нелепость. Люди сошли с ума. Впрочем, о каком тут уме может идти речь?! Трясина есть трясина, и ничего другого в ней быть не может.
Он прошел мимо школы, где он учился одиннадцать лет. Одиннадцать лет! А о чем вспоминать? Девочка Таня, его первая любовь, с четырнадцати лет имевшая сексуальную связь с каким-то взрослым парнем из круга золотой молодежи города. Его первый учитель жизни бунтарь Алексей. Что с ним стало? Почему он исчез? Дни и ночи, посвященные математике. Надежды на великий вклад в науку. Новый Лобачевский!.. Смешно вспоминать. Что сделали бы с первым, родись он в нашей трясине?!..
Трясина. Чтобы дойти до нее, надо пройти мимо того места, где стоял их дом. Бабушка и дедушка умерли. Дом сломали. Теперь на этом месте высокие новые дома. В газетах их называют трущобами. Если бы такие трущобы им дали тогда!.. Люди сошли с ума. Они забыли, что они — не французы, не немцы, не итальянцы и прочие западные народы, а русские, более того трясинно-русские. Всякие подлецы посулили им западный рай вместо привычной русской трясины. А что тут возможно, кроме трясины?!..
Было уже совсем светло, когда он дошел до начала трясины. Теперь она была здесь огорожена оградой из колючей проволоки. Он увидел щит, предупреждающий о том, что проход за ограду опасен для жизни. Глупцы, подумал он. Тут следовало бы написать: Оставь надежду, всяк сюда входящий!
Он подлез под проволоку и пошел вглубь трясины, не глядя под ноги. Так будь же ты трижды проклят, породивший его, но бесконечно чужой и враждебный ему мир!
Эпилог
Утром 24 сентября 1991 года Маоцзедуньку похоронили. В полдень Соколову доложили, что объект дома не появился. Соколов приказал произвести обыск в квартире. Через час ему доставили три объемистых папки Дела. Бегло пролистав их и прочитав приговор, Соколов сказал, что это как раз то, что нужно. Вполне логично выглядело и то, что Чернов — безрукий инвалид: сам он не мог исполнить свой приговор, потому использовал уголовников в качестве технических исполнителей.
Появился Рябов. На лице его отчетливо виднелись следы прошлой ночи. Узнав о результатах следствия и об исчезновении Икса, рассмеялся:
— Все наши проблемы по сути дела пустяковы, — сказал он. — А решения их еще пустяковее. Зато то, что лежит между возникновением проблемы и ее решением, превращается в нечто необычайно сложное и грандиозное. Но, увы, лишь по видимости. Все это есть лишь имитация жизни, а не жизнь. Нет надобности впадать в панику. Приказано прекратить дело и вернуться в Москву. Не стоит поднимать шум из-за такого пустяка. Сейчас не до этого.
— А что делать с этим Черновым, когда он обнаружится? — спросил Горбань.
— Зачем его обнаруживать?! Считайте, что его не было вообще. Сейчас не время создавать новых героев.
— А что делать с этим? — спросил Соколов, кивнув на Дело.
— Уничтожьте. Сейчас не время создавать новых злодеев. /
