нуждается в меховой одежде и вообще все круглый год ходят очень легко одетыми, не имея ничего на теле, кроме нескольких ниток бус или ожерелий и палочек с перьями, воткнутых в мочки ушей. Оказалось, что шкурки капивар индейцы отдавали Орландо, а тот, продавая их в городе оптовым скупщикам, покупал на вырученные деньги необходимые продукты и вещи для индейцев, значительно пополняя таким образом скудные ассигнования, выделяемые ему на эти цели по государственному бюджету.
В других районах Бразилии в последнее время уничтожены многие тысячи капивар. И сейчас в местах, где есть какое-нибудь население, этих животных очень трудно увидеть. Капивары ценятся из-за своего меха, который идет даже на экспорт. Специалисты утверждают, что если уничтожение капивар будет продолжаться такими темпами, то вскоре они станут так же редки, как, предположим, серебристый соболь или голубой песец.
Когда после возвращения с охоты я зашел в хижину, то ко мне подошла жена Такуни и предложила какую-то жидкость, налитую в выдолбленный плод. Сначала я подумал, что это вода, и не знал, отказаться или нет. Но потом решил попробовать. После первого же глотка я узнал гуарану — излюбленное питье жителей этого района. Гуарана приготовляется из плодов дерева гуараны, высушенных и растертых в порошок. Потом этот порошок растворяют в воде, и напиток готов к употреблению. Он очень приятен на вкус и хорошо освежает. Гуарана, приготовленная фабричным способом, продается в любом городке или поселке Бразилии, очень успешно конкурируя с американской кока-колой.
Напившись, я хотел было вернуть посудину, но потом решил осмотреть ее и поднес к свету. Вероятнее всего, она была сделана из какой-то особой тыквы. Заметив интерес к ее собственности, жена Такуни взяла меня за руку и подвела поближе к одной из стен хижины. Там стояла выдолбленная' колода, полная воды.
В воде лежало несколько тыкв, подобных той, которую я держал в руках. Женщина вынула одну из тыкв из воды и подала мне. Она была тяжелой, наверное килограмма четыре весом. Но стенки тыквы были необычайно податливыми и мягкими. Им можно было придать любую форму. Оказывается, они ничего не имели общего с тыквами, а являлись плодами какого-то большого дерева. Когда плод еще не совсем созрел, его осторожно срывают, отрезают верхнюю часть и, погрузив в воду, держат там двое или трое суток, после чего стараются придать ему нужную форму, что очень легко сделать. Затем осторожно выскребают семена, находящиеся внутри плода. Потом полую кожуру от плода выставляют на солнце, и дня через два после того, как он высохнет, посуда годна к употреблению.
Не успел я закончить осмотр индейской кухонной утвари, как в проеме хижины появился Такуни и позвал меня. Я последовал за индейцем, который направился в хижину напротив нашей, несколько раз по дороге оглядываясь, желая убедиться, что гость следует за ним.
У входа в хижину стоял главный вождь камаюра. Такуни подошел к нему, сделав жест рукой: мол, привел согласно вашему приказанию. Вождь что-то стал мне торжественным тоном говорить, непрерывно при этом улыбаясь. Безусловно, понять что-либо из его речи было довольно трудно. Но правила этикета и хорошего тона говорили о необходимости как-то реагировать на слова главного вождя. И я, тоже улыбаясь, вежливо кивал головой после каждой паузы в его речи. Закончив монолог, главный вождь повернул меня спиной к себе и лицом к солнцу, несколько раз слегка ударил между лопатками, повторяя при этом после очередного удара: «Такуни, Такуни, Такуни». Потом подул мне на грудь и прошептал в каждое ухо: «Такуни, Такуни». Эту же операцию он проделал с Такуни, только теперь уже после каждого удара между лопатками Такуни он произносил: «Олеги, Олеги». А потом стал и ему дуть на грудь и шептать на ухо мое имя. Ту же процедуру совершил надо мной Такуни и затем жестом пригласил меня повторить обряд над ним.
Стало понятно, что Такуни решил поменяться со мной именами. После этого ритуала все в племени камаюра до самого моего отъезда Такуни звали Олегом, а меня — Такуни. Конечно, я не уверен, что сейчас Такуни не вернул обратно своего имени. Все зависит от его желания. Старое имя обрести довольно просто. Делается это без излишнего бюрократизма, потому что у индейцев не существует ни удостоверений личности, ни паспортов, не говоря уже о бюро записи актов гражданского состояния.
Между тем племя готовилось к какому-то знаменательному событию. В разных местах можно было заметить мужчин, занимавшихся разукрашиванием. Кроме того, я видел, как несколько человек углубились в лес по направлению к «хижине флейт». Все мои попытки расспросить Уаюкуму и Такуни, что здесь будет происходить, успеха не имели, хотя они изо всех сил старались объяснить мне смысл готовящейся церемонии.
Мне приходилось присутствовать на нескольких индейских праздниках. В большинстве из них в танцах принимали участие только мужчины. А здесь было видно, как женщины стали раскрашивать свое тело красной краской и украшать себя листьями различных деревьев, преимущественно темного цвета. Все женщины надели на талию полоску желтого цвета, сплетенную из волокон, похожих на наш хлопок. Прошло еще часа два, а приготовлениям не было видно конца. Из разных хижин сносились в одно место, недалеко от центра площадки, маниоковые лепешки, жареная рыба и посудины с кашири. Кашири — это алкогольный напиток, насколько я знаю, единственный, употребляемый индейцами Алта-Шингу. Они готовят его из маниоки или из кукурузы, примешивая туда сок сахарного тростника и добавляя воду. После нескольких дней ферментации кашири готова к употреблению. Мне как-то предложили попробовать плошку кашири, но я отпил глоток и вежливо отказался: напиток обладал очень неприятным запахом.
Как только сумерки опустились над стойбищем, все жители хижин, все племя камаюра вышло на площадку. Мне показалось, что число индейцев племени камаюра увеличилось почти что вдвое. И только потом я увидел мужчин и женщин, явно не принадлежащих к нашему стойбищу. Отличить их можно было очень легко по ушным украшениям, а также по головным уборам, сделанным из перьев. Индейцы камаюра еще ходили по стойбищу без украшений из перьев, а приезжие, гости из других племен, выходили из леса, полностью облаченные в праздничные наряды. На площадке зажгли три больших костра. Все присутствующие уселись полукругом на земле, подложив под себя молодые побеги бамбука, листья, а некоторые рискнули сесть прямо на землю, невзирая на опасность быть искусанными муравьями. Меня Такуни усадил на почетное место, недалеко от места главного вождя.
В центр полукруга вышли четыре музыканта. Два из них держали в руках толстые бамбуковые палки, полым концом обращенные к земле. Вторая пара была вооружена массивными погремушками, сделанными из прикрепленных к деревянным рукояткам высушенных плодов, наполненных до половины мелкими камешками. Ритмично ударяя полыми бамбуковыми палками о землю и потрясая погремушками, они стали петь песню с довольно однообразным мотивом, состоявшим в лучшем случае из трех различных нот.
В это время двое мужчин вывели из хижины вождя юношу лет двадцати, с головы до пят разрисованного праздничными узорами. Одновременно две женщины вышли из нашей хижины, держа под руки девушку, всю увешанную голубыми бусами. Мы присутствовали при бракосочетании молодой пары племени камаюра.
Доведя молодых до костра, шаферы усадили их на два чурбана, установленные напротив места главного вождя. Затем в полукруг вышли женщины, став в ряд, причем лица их были обращены к новобрачным. Музыканты перешли на более медленный ритм, и женщины начали танцевать: шаг вперед, шаг назад, потом два шага вперед и снова два шага назад. Па были довольно примитивными, но слаженное коллективное исполнение скрадывало этот недостаток. Затем все женщины затянули хором песню. Мне показалось, что она звучала несколько нестройно. Правда, я не мог разобрать слов — по совести говоря, это было очень трудно сделать, не зная языка. Но все же, внимательно прислушиваясь к пению двух ближайших от меня женщин, обладавших голосами разной тональности, я уловил, что хотя они и шагали взад-вперед в ногу, выступали в одном хоре, но пели каждая свою песню.
Только потом удалось выяснить, что участницы церемонии, давая напутствие молодым, вспоминали в песне каждая свою свадьбу, каждая пела самостоятельно сочиненную песню. Безусловно, свадьбы, имевшие место в племени камаюра на протяжении многих и многих последних лет, не отличались большим разнообразием. Поэтому, хотя слова у песни, исполняемой каждой женщиной, были свои, суть их, смысл песни был, вероятно, одинаковым у всех.
После завершения художественной части начался торжественный ужин. Конечно, он отличался от наших свадебных пиров обстановкой, сервировкой и меню. Кроме того, в племени камаюра не принято кричать «горько», и вообще они не умеют целоваться. Однако были и некоторые общие черты со свадьбами в цивилизованном мире: гости и хозяева очень много ели, и под утро были выпиты все запасы спиртного. Так что большинство гостей и хозяев улеглись спать не в гамаках, а тут же, на площадке перед
