27
Через несколько дней состоялся суд над Симагиным.
В день суда около старинного особняка с тенистым тополем и тележкой газировщицы во дворе перед входом царило небывалое оживление. И не в том дело, что слишком уж много собралось у здания суда народа, да только народ этот был особенный — шумливый и горластый. Попросту говоря, это были ребята. У входа и возле окон стояла целая толпа школьников. Наиболее ловкие из них взобрались на высокий карниз первого этажа. Просунув головы между створками полуотворенных окон, они затаив дыхание следили за тем, что происходило в зале суда. Ребята, стоявшие под окнами, нетерпеливо теребили счастливчиков, досаждая им вопросами:
— Кто, кто сейчас говорит?.. Судья?.. А что он сказал?.. А Симагин — он стоит или сидит?
Ребята у окон, отбрыкиваясь от своих товарищей, нет-нет, да и роняли в толпу отрывистые, полные таинственности слова:
— Встает!.. А милиционеры-то с наганами в кобурах!.. Говорит, говорит!..
Часть ребят безмолвным кольцом обступила Колю Быстрова, Володю Мельникова и Настю, которые стояли возле повозки газировщицы Маши. Короткая тень старого тополя легла прямой дорожкой от повозки газировщицы до входа в суд.
У Коли была забинтована голова, он был бледен и сильно исхудал. Он только вчера выписался из больницы и еще не успел как следует привыкнуть к своему новому положению выздоравливающего больного, с которым все стараются говорить о чем угодно, но только не о самом главном, боясь напомнить ему то, что с ним случилось. И поэтому и он сам и его друзья чувствовали себя как-то стесненно, неуверенно.
Пожалуй, только одна Настя, маленькая Колина приятельница, сразу же сумела преодолеть эту общую стесненность и уже в дверях больницы — она пришла вместе с Лидией Андреевной и Леной встречать Колю — закидала его самыми удивительными новостями, случившимися за те два или три дня, что они не виделись.
Лидия Андреевна с благодарностью и чувством искреннего изумления слушала Настино беззаботное щебетание и о том, каким теперь стал двор Колиного дома, и о том, какие будут работать при клубе кружки, и о том, что она лично решила стать садоводом, настоящим садоводом.
Но вот сейчас, перед входом в здание суда, притихла и приумолкла даже Настя. Она тревожно смотрела то на Колю, то на Володю Мельникова, которые, стоя рядом, старательно не замечали друг друга, и не знала, как ей быть с этими упрямыми мальчишками. Да и у самой Насти на душе кошки скребли.
— Тетя Маша, а меня тоже вызовут? — выдавая свою тревогу, обратилась девочка к продавщице газированной воды.
Толстая Маша, глянув на притихших ребят, решила ободрить их.
— Вас всех троих будут вызывать в зал по мере надобности, — гордясь своими юридическими познаниями, важно сказала она. — Вы свидетели по делу и…
— По делу? — удивилась Настя.
— Ну да, по делу о квартирных кражах в доме номер шесть, — терпеливо пояснила Маша. — И вы должны рассказать составу суда…
— Составу? — еще больше испугалась девочка, услышав непонятное ей слово.
— Прошу не перебивать! — с досадой сказала Маша. — Да, составу суда в лице народного судьи третьего участка Кузнецова и двух народных заседателей — полковника в отставке Шумилова и преподавательницы средней школы Ивановой.
— Это наша Нина Петровна! — обрадовалась Настя. — Я ее знаю, она в старших классах русский язык и литературу преподает.
— Не имеет значения, — строго сказала Маша, сердясь на девочку за то, что она поминутно ее перебивает. — Знаешь ты ее или нет, а отвечать будь добра всю правду…
— Какую правду? — заволновалась Настя. — Я ничего не знаю об этих самых квартирных кражах. Вот еще!
— Раз вызвали в качестве свидетеля, значит что-то да знаешь, — уверенно сказала Маша. — Знаешь и должна обо всем, что тебе известно по существу дела, рассказать составу суда.
— Но я же совсем, совсем ничего не знаю! — взмолилась Настя, растерянно глядя на понуро стоявших возле нее Колю и Володю. — Вот разве только про ленточку… — смущенно прошептала она.
— И я толком ничего не знаю, — крепясь изо всех сил, сказал Володя. — Зачем меня-то вызвали?
— А я, думаешь, знаю? — не глядя на своего бывшего приятеля, глухо спросил Коля.
— Ах, батюшки! — всплеснула руками Маша. — Что же вы за свидетели, если ничего не знаете? — Она недоверчиво покрутила головой.
Но ребята не обманывали ее, говоря, что не знают, зачем их вызвали в суд. Они и сами терялись в догадках, лишь очень смутно улавливая связь недавних событий в своей жизни с тем, что происходило сейчас в зале суда, где за барьером под охраной двух милиционеров сидел Симагин. Тот самый веселый шофер Симагин, который учил ребят ездить на мотоциклете, тот самый бывалый, озорной морячок, который рассказывал им увлекательные истории о службе на флоте и морских сражениях, тот самый добрый дядя Боря, который не раз катал Настю по Москве на своей блестящей огромной машине.
И вот этот-то человек оказался преступником, сидит в тюрьме, и даже на суд его привезли в наглухо закрытом автобусе и под конвоем.
Между тем в зале судебных заседаний суд как раз приступал к выяснению той части вины Симагина, которая касалась наших ребят.
Пока речь шла об установлении бесспорных фактов, обличающих Симагина в ограблении квартир в доме, где он жил, Симагин, справедливо решив, что улики против него слишком очевидны, быстро и, казалось, чистосердечно во всем признался. Правда, и тут дело не обошлось без маленьких приемов и уловок, к которым нередко прибегают опытные рецидивисты, особенно когда хотят отвлечь внимание суда от чего-то, что знают они и не знает суд.
Вот и Симагин, видимо преследуя какую-то свою, затаенную цель, прибег к этим приемам и уловкам. Он то упорно и с ожесточением начинал отрицать какое-нибудь выдвинутое против него обвинение, то вдруг якобы под влиянием раскаяния с надрывным криком, с биением кулаком в грудь и со слезой в голосе признавал себя виновным. Нате, мол, смотрите, какой я честный перед судом. Но возникало новое обвинение, и опять разыгрывался тот же коротенький спектакль: сперва все отрицалось, а затем следовало бурное и чистосердечное признание.
«Зачем он это делает? — приглядываясь к Симагину, спрашивала себя Гурьева, по опыту зная, что подсудимый неспроста прибегает ко всем этим своим уловкам. — Чего еще он боится?»
И вот подошло время узнать и об этом. Чего же так боялся Симагин? Что хотел утаить он от суда в крике и многословии своих признаний?
В зале суда за судейским столом, покрытым зеленой скатертью, в своих массивных креслах с высокими спинками, украшенными гербом Советского Союза, сидели Алексей Кузнецов и народные заседатели.
За прокурорским столом, что стоял справа от стола судьи, сидела Гурьева. За столом напротив разместился защитник Симагина, адвокат Тихомиров, большой, грузный, с одутловатым лицом пожилой человек.
Тихо было в зале — так тихо, как может быть лишь в пустом помещении, хотя не было сейчас здесь ни одного свободного стула, были заполнены все проходы, люди стояли в дверях, сидели на подоконниках.
