Гизела почувствовала, что дрожит от одной только мысли о возможном разоблачении. Что касается ее самой, то это не имело значения. Но такое открытие могло нанести непоправимый вред императрице. Гизела не была настолько неопытной и простодушной, чтобы не понимать – английское общество весьма хмуро посмотрит на подобную проделку. К тому же, если королева в Виндзоре услышит об этой истории, она очень легко сможет наказать виновную.
«Я должна быть осторожной! Я должна быть осторожной!» – не переставала повторять себе Гизела, когда они с лордом молча шествовали в столовую.
По сути дела, это был банкетный зал. Огромное помещение с высоким потолком, с галереей менестрелей, превосходными гобеленами на стенах и прекрасными семейными портретами. Стол, накрытый к обеду, занимал почти всю длину зала. Освещенный множеством свечей в массивных золотых подсвечниках, он являл собой оазис света посреди огромного темного зала, погруженного в таинственные тени.
За столом прислуживали дворецкий и шестеро лакеев, но, расставив золотые блюда, они исчезли в темноте. В незнакомых, тонко приготовленных кушаньях Гизела смогла распознать только несколько составляющих. Ей предложили разнообразные вина и сверкающее шампанское, она согласилась выпить бокал, хотя помнила, что императрица более чем вероятно остановила бы свой выбор на стакане молока. Она почувствовала необходимость поддержать свои силы чем-то, что придало бы ей смелость, которой сейчас так не хватало.
– Скажите, мадам, как вам нравится в Англии? – поинтересовался лорд Куэнби.
– Вы, наверное, знаете, что я люблю охотиться, – ответила Гизела, не забывая о легком акценте, который окрашивал речь императрицы и придавал самым обычным ее словам очарование и притягательную силу.
– Наслышан о вашем мастерстве охотницы, – сказал лорд Куэнби. – Мне говорили, когда вы, мадам, верхом следуете за стаей гончих, то затмеваете даже самых блестящих наших наездников.
Гизела улыбнулась:
– Мне кажется, вы хотите мне польстить, милорд. В какие общества входят местные охотники? Вы сами тоже охотник?
Он отвечал очень немногословно, с тем безразличием, которое показало ей, что заставить его говорить о себе будет нелегко. Он засыпал ее вопросами, интересуясь Истон Нестоном, ее приближенными, сколько времени она собирается провести в Англии и правда или нет, что на следующий год она думает отправиться с визитом в Коттсмор.
У Гизелы от всех этих вопросов упало сердце: он знал об императрице гораздо больше того, что можно было себе представить. В то же время, как успокаивала себя Гизела, замок Хок находился далеко от Истон Нестона. У нее не было причин опасаться, что он узнает о сегодняшней охоте императрицы с представителями общества «Графтон» или о завтрашней с обществом «Байсестер».
Вместе с десертом подали большие оранжерейные персики, при виде которых Гизела не сумела скрыть своего восхищения и слишком поздно поняла, что для императрицы персики в марте – обычное дело.
– Завтра я хотел бы показать вам свои сады, – сказал лорд Куэнби. – Это своего рода местная достопримечательность. Отец тратил много времени и сил, чтобы довести их до совершенства в своем понимании. Его больше интересовали цветы, а не люди.
– А вас? Вы предпочитаете людей? – спросила Гизела.
– Некоторых, – коротко заметил он. – Очень немногих.
В его голосе прозвучала какая-то резкость, словно он пережил большое разочарование, и впервые с той минуты, как начался обед, Гизела забыла о своих собственных страхах и подумала, что ему не чужды переживания и страдания, как любому другому.
Гизела задумалась, счастлив ли он; наверное, этим можно было бы объяснить присущую ему резкость. Возможно, он страдал и поэтому теперь такой надменный. Но она тут же уверила себя, что смешно испытывать жалость к такому человеку, как лорд Куэнби. К тому же у нее создалось впечатление, что он все время старался уколоть ее побольнее. Гизела не могла забыть тот полный ненависти взгляд, который с удивлением заметила, войдя в гостиную.
Теперь она пыталась уговорить себя, что ошиблась, но в глубине души понимала – то, что она увидела, ей не померещилось.
Обед тянулся чрезвычайно долго. Одно блюдо сменяло другое, все нужно было попробовать, хотя Гизела, помня об очень скромном аппетите императрицы, каждый раз ограничивалась одной неполной ложкой. Когда церемония подходила к концу, Гизела спросила немного неуверенно, следует ли ей удалиться.
– Наверное, настал час портвейна, милорд?
Лорд Куэнби встал из-за стола.
– Давайте нарушим обычай, – предложил он. – С вашего разрешения, мадам, я распоряжусь, чтобы в гостиную подали кофе с ликерами или, еще лучше, в библиотеку, если вы согласитесь побывать в моем убежище. Там теплее и менее официально, чем в гостиной, которой здесь весьма редко пользуются – только в особых случаях, в дни королевских визитов.
– С удовольствием, – согласилась Гизела, а про себя решила, что при первой возможности удалится к себе.
Библиотека и в самом деле оказалась гораздо уютнее большой строгой гостиной. Глубокие кресла и диваны, обтянутые красным бархатом, шторы из того же материала красиво сочетались с разноцветными переплетами множества книг, закрывающих все стены от пола до потолка. В камине пылал яркий огонь, перед ним грелись два спаниеля, которые при появлении хозяина радостно вскочили, приветствуя его. Гизеле очень захотелось опуститься на ковер рядом с ними, однако она подавила в себе это желание. Она любила собак, но, когда отец женился во второй раз, леди Харриет запретила, к большому огорчению Гизелы, держать в доме каких-либо животных.
Сейчас она еще раз мысленно произнесла, что должна вести себя как императрица, поэтому, ласково потрепав псов за ушами, она чинно опустилась на диван, держа спину чрезвычайно прямо, сознавая, как блестит при свете огня ее платье и сверкают звезды в волосах, отражая языки пламени.
Лакеи принесли кофе и ликеры, от которых Гизела отказалась. Лорд Куэнби взял большую рюмку бренди и поставил ее на столик рядом со своим креслом. Слуги удалились. В комнате неожиданно нависла тишина, нарушаемая только тиканьем напольных часов в дальнем углу. Гизела принялась лихорадочно подыскивать тему для разговора. Часы на каминной полке показывали, что еще очень рано, только половина десятого. Удалиться к себе в такой час было бы чрезвычайно невежливо, а сердце тем временем ей подсказывало: впереди – опасность!
Она чувствовала, что лорд Куэнби внимательно ее рассматривает. Он сидел в огромном кресле, и она не могла не отметить про себя, что он очень широкоплеч, с правильными чертами лица и темными глазами, которые ни на секунду не упускали ее из виду. Ей вдруг показалось, что перед ней очень страшный человек, и, когда он заговорил, Гизела с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть.
– Я рад, что сегодня мы с вами одни.
Его низкий голос был лишен каких-либо теплых, пусть даже льстивых интонаций.
– В самом деле! – сумела произнести Гизела довольно холодно. – А мне жаль, что графиня не смогла быть с нами, чтобы по достоинству оценить великолепный обед и полюбоваться такой очаровательной комнатой.
– Я собирался поговорить с вами наедине, если удастся, во время вашего пребывания в замке, – сказал лорд Куэнби. – И, наверное, даже лучше, что так случилось сразу, в день вашего приезда.
– Мне кажется, прежде всего вам следует объяснить мне, почему вы не сообщили о кончине вашего отца.
– Скорее всего, я опасался, что в таком случае вы не приедете, – ответил лорд Куэнби. – Или будете рассчитывать на шумные пикники и развлечения, так что мне не удастся и словом обменяться с вами с глазу на глаз. Как я уже говорил, болезнь графини послана самой судьбой.
Гизела сцепила руки, лежащие на коленях.
– Что же такое важное вы хотите мне сообщить? – спросила она.
– Я не заставлю вас долго ждать, – заверил он. – И, возможно, когда вы выслушаете меня, то поймете,
