– Похоже, вы боитесь этого шейха, – поддела его Вита.
– Это очень могущественный человек, синьорина, да будет вам известно.
– Я все же полагаю, что кто-то из нас должен обязательно поговорить с его человеком, – стояла на своем Вита. – Ведь если он когда-нибудь еще совершит нечто подобное, это может стоить жизни какой- нибудь другой ценной лошади.
Синьор Дайри ничего не ответил, и она поняла, что он не желает вмешиваться в то, что считает не своим делом.
И еще она подумала, что, может быть, ее проводник боится ссориться с одним из могущественных племен бедуинов. Ведь он также принадлежал к одному из этих племен, и у него могут быть свои причины держаться в стороне.
В то же время Виту приводила в ярость мысль, что кто-то может так безобразно обращаться с животным. Она не сомневалась, что, если бы путешествие продолжалось дольше, этот негодяй так бы и валялся в каюте, жалуясь на морскую болезнь, и его нисколько не заботило бы, что лошадь, которую доверили его заботам, мучается от жажды и голода.
Она прекрасно понимала, что синьор Дайри сейчас стоит перед нелегким выбором, что хуже для него – потерять лицо, отказываясь разбираться с грумом, или навлечь на себя гнев могущественного шейха своим вмешательством в его дела.
Когда корабль уж почти подошел к причалу, синьор Дайри издал возглас облегчения.
– Все в порядке, синьорина! – воскликнул он. – Вам больше не надо беспокоиться об этом жеребце.
– Почему же? – нахмурившись, спросила Вита.
– Я вижу шейха Шаалана, – отвечал синьор Дайри. – Он прибыл сюда собственной персоной. Так что можете быть абсолютно уверены – с этого момента за конем будет самый прекрасный уход.
– А где он? – заинтересовалась Вита.
Синьор указал на стоящего чуть в стороне от основной толпы, ожидавшей прибытия парохода на причале, высокого аравийца, одетого в традиционный белый комбар – так называлось длинное белое одеяние бедуинов. Поверх него был накинут черный аббас, вышитый золотом, который придавал ему строгий и торжественный вид.
Обут шейх был в коричневые мягкие сапоги, которые так любили бедуины, а на голове, поверх белой кеффи, традиционная повязка, сплетенная из верблюжьей шерсти.
Когда корабль приблизился к причалу, Вита смогла рассмотреть, что на поясе у шейха красуется большой, украшенный драгоценными камнями кинжал. Но даже без этих атрибутов, свидетельствующих о его положении, одного взгляда на лицо этого человека было достаточно, чтобы понять – перед ней очень важная персона.
Шейх был несколько выше всех остальных мужчин, окружающих его, и от всей его фигуры веяло таким спокойным достоинством и силой, что и на секунду нельзя было усомниться в том, что этот человек привык повелевать и властвовать.
– Итак, это сам шейх Шаалан эль-Хассейн! – едва слышно прошептала Вита, не в силах оторвать взгляда от его величественной фигуры.
– Да, синьорина! И не забывайте: это враг – и притом злейший враг – шейха Меджула эль-Мезраба и его жены.
При этих словах Вита еще пристальнее взглянула на шейха.
Когда корабль причалил, синьор Дайри поспешил собрать их вещи, с тем чтобы они могли одними из первых сойти с корабля.
Мгновенно нашелся носильщик, чтобы нести саквояж Виты, и девушка наконец ступила на землю, несколько ошеломленная гомоном толпы и протяжными криками торговцев, обычными для восточного портового города.
Ей бы очень хотелось лучше знать арабский, чтобы понять хоть что-нибудь из того, что говорилось вокруг, но неожиданно ее уха достигли и французские слова.
– Сюда, пожалуйста, синьорина, идите за мной, – говорил синьор Дайри, с усердием расчищая ей путь через толпу и отдавая приказания носильщику.
Двигаясь следом за ним, Вита обнаружила, что почти поравнялась со стоящим поодаль шейхом.
Казалось, он не замечал всей этой толпы, так обособленно от всех он держался, хотя рядом с ним суетилось несколько аравийцев в таких же, как и у него, черных аббасах. Это дало основание Вите думать, что они, видимо, принадлежали к тому же самому племени, что и шейх. Например, анизы, как было ей известно, никогда не носили черное.
Внезапно ей в голову пришла отчаянная мысль, и девушка решительно направилась в сторону шейха Шаалана.
И только теперь, как следует разглядев его, Вита поняла, что перед ней один из самых красивых мужчин, которых она когда-либо видела.
Его отличали классически правильные, тонкие черты лица, но прямой нос красивой формы, как казалось Вите, был не характерен для аравийца.
Темные, почти черные глаза шейха смотрели на нее совершенно бесстрастно. Ей показалось, что в них не мелькнуло даже намека на интерес или какие-либо другие эмоции.
– Вы шейх Шаалан эль-Хассейн? – спросила Вита, приблизившись к нему и глядя на него снизу вверх.
Он окинул ее равнодушным взглядом и утвердительно наклонил голову.
– Вы говорите по-французски, месье? – спросила она, перейдя на этот язык.
– Да, мадемуазель, – также по-французски отвечал шейх.
– Тогда я бы хотела сказать вам, – заявила Вита, – что человек, которого вы послали ухаживать за вашим жеребцом, тем, что находился на борту парохода, прибывшего из Неаполя, забыл о своих обязанностях. Вам не следовало бы поручать такому человеку отвечать за столь великолепного коня! Нельзя так издеваться над животными!
Возмущенная отвратительным обращением с жеребцом, Вита не отдавала себе отчета, что говорила слишком категорично, почти агрессивно.
В глазах шейха мелькнуло какое-то непонятное ей выражение, сменившееся прежним непроницаемым блеском. Но голос его звучал по-прежнему бесстрастно:
– Вы хотите сказать, мадемуазель, что мой человек жестоко обращался с конем?
– Из-за того, что он страдал морской болезнью, он оставил животное без воды и пищи, – ответила Вита, ничуть не смущенная его взглядом. – И если бы я и мой спутник не накормили и не напоили вашего жеребца, он, несомненно, страдал бы на протяжении всего этого путешествия от жажды и голода.
Наступило непродолжительное молчание, затем шейх спросил:
– Могу ли я быть уверен, что то, что вы говорите, – правда?
– Вы думаете, месье, у меня есть какие-либо иные причины сообщать вам об этом, кроме заботы о прекрасном животном, которое вы отдали в такие недостойные руки? – сердито спросила Вита. – Грум страдал от морской болезни, я не отрицаю этого, но он обязан был сделать распоряжения кому-то еще, чтобы за жеребцом ухаживали, как подобает.
Опять на какое-то время повисло напряженное молчание, а затем шейх холодно произнес:
– Я принял во внимание то, что вы мне сказали.
Безразличие, с которым он отнесся к ее словам, показалось девушке возмутительным. Не выдержав, она в раздражении воскликнула:
– Что ж, надеюсь, что впредь вы будете более осторожны в выборе тех, кому поручаете своих лошадей, месье, – резко сказала она, вскинув голову. – У нас в Англии мы слишком ценим наших лошадей, чтобы позволить нерадивым слугам ухаживать за ними!
Закончив свою гневную тираду, она резко развернулась и быстрым решительным шагом отошла, ни разу даже не оглянувшись на шейха.
И все же она спиной чувствовала его внимательный взгляд, пока, гордо подняв голову, шествовала к тому месту, где ее поджидал синьор Дайри с только что нанятыми лошадьми.
И только когда они отъехали на какое-то расстояние от пристани, синьор Дайри осмелился произнести:
