Крупным планом

— Я хочу забыть про наши проблемы…

— А что, по-твоему, я пытаюсь сделать последние двадцать четыре часа?

— Но ты не хочешь обсудить…

— Нечего обсуждать…

— Надо все обсудить…

— Бен, почему ты не можешь просто заткнуться и позволить…

— Не смей говорить, чтобы я заткнулся.

— Я буду говорить, если ты будешь продолжать вести себя как последний урод.

— Пошла ты!

— Ну вот. Я иду спать.

— Иди спать, иди спать, — нараспев сказал я. — Уходи, отказывайся разговаривать, это все в твоем стиле. Только чтобы не решать…

Но мне не удалось закончить предложение, потому что она захлопнула за собой дверь столовой.

Вот и все наше перемирие.

Я шатаясь перебрался в гостиную, свалился на диван, нажал кнопку на пульте дистанционного контроля и тупо уставился на Си-эн-эн. Затем выругал себя за то, что я такой ублюдок, задремал и проснулся в половине второго, обнаружив на экране Кейт Бример (в еще более боевом виде, чем обычно), которая вела репортаж из какого-то разрушенного города в Боснии.

— …сцены разрушения и человеческих страданий, подобные которым даже самые бывалые корреспонденты…

Кейт. Черт бы тебя побрал. Там. В самом центре событий.

Я еле дотащился до постели. Стянул с себя одежду. Лег рядом с Бет, которая спала мертвецким сном. Я прижался к ее голой спине, поцеловал шею под волосами и позволил своему языку прогуляться вниз, к плечу, и дальше, к лопатке, когда вдруг…

Язык наткнулся на что-то рваное, грубое. Такое, с чем прошлой ночью мой язык точно не встречался, когда двигался тем же маршрутом. Я потер это место указательным пальцем. Шершавое на ощупь. Я попытался разглядеть, что это такое, но было слишком темно. Поэтому я сунул руку в ящик моей прикроватной тумбочки и нащупал маленькую лампочку для чтения, которой можно пользоваться, не мешая спящему рядом человеку и не давая ему повода подать на развод. Включил лампочку и направил узкий луч на спину Бет.

И обнаружил короткую, но глубокую царапину, расположенную между левой лопаткой и позвоночником. Все еще красную, совсем свежую. Сегодняшнюю.

Глава шестая

На следующее утро Бет со мной не разговаривала. Даже после того как я извинился — многократно, — она никак не хотела простить мне вечернюю выходку. Я всегда прошу у Бет прощения. Даже когда знаю, что прав, я все равно извиняюсь. Я не выношу ее раздраженного молчания. И я всегда унижаюсь, если это требуется для восстановления мира между нами.

— Слушай, это за меня алкоголь говорил, — сказал я на кухне, наливая себе чашку кофе трясущейся рукой.

Бет продолжала молча мыть посуду после завтрака.

— Я просто пытался поговорить о вещах, которые меня волнуют.

Она перебила меня:

— Если ты допил кофе, одень Адама. Я хочу приехать в Гринвич пораньше, когда еще будет где припарковаться.

И она вышла из комнаты.

А как насчет этой клятой царапины на спине? — хотелось мне крикнуть ей вслед. Но я сдержался, как сдержался ночью и не разбудил Бет, чтобы задать несколько вопросов о том, кто ее так поцарапал. Учитывая ее нынешнее настроение, это был, скорее всего, самый неподходящий момент для обвинения в близких отношениях с другим мужчиной. Лучше придержать эту козырную карту до подходящего момента.

Поскольку была суббота, мы занялись самым что ни на есть американским времяпрепровождением: побродили по магазинам элегантного замка богатства, который называется Гринвич. Место обитания белой кости. Немыслимо без $250 000 в год. И соответственно, там все забито представителями среднего класса. Особенно по субботам.

Мы нашли место для парковки в верхней части Гринвич-авеню — это покатый бульвар длиной в милю, на котором сгрудились торговые предприятия всех вообразимых сортов. Пошли вниз, Бет катила коляску с Джошем, я вел Адама за руку. Молчание между мной и Бет нарушал только голосок Адама:

— Ты купишь мне еще поезд для железной дороги.

Это была не просьба, утверждение.

— Скажи «пожалуйста», Адам.

— Ты купишь мне еще поезд для железной дороги. Пожалуйста.

Это все еще было утверждение, и я не смог сдержать улыбку:

— Если будешь хорошо себя вести.

— И только после того как мы зайдем в детский отдел, — заявила Бет.

— Не пойдем в детский отдел, не пойдем в детский отдел, — заныл Адам.

— Тогда никаких новых поездов и вагонов, — сказал я.

Угроза подействовала. Когда мы добрались до детского отдела, Адам послушно примерил пальто из бобрика ($65), которое выбрала для него Бет. Еще толстовку ($22), хлопчатобумажную водолазку ($16) и вельветовые брюки ($28), которые, по разумению Бет, должны были украсить его осенний гардероб. Но когда мы перешли в отдел для грудных младенцев, где Бет истратила $70 на всякую ерунду для Джоша, Адам поднял вой.

— Я хочу поезд сейчас, — снова заныл он.

— Подожди еще несколько минут, — попросила Бет.

— Я хочу…

— Потерпи чуть-чуть…

— Сейчас, сейчас, сейчас!

Адам тряхнул коляску так сильно, что Джош начал плакать. Бет крепко ударила Адама по руке.

— Плохой мальчик, плохой мальчик, — резко сказала она.

Адам завопил «Папа!» и кинулся мне на шею.

— Все в порядке, все в порядке, — прошептал я ему на ухо, поглаживая по голове.

— Не защищай его, — сказала Бет.

— Полегче, Бет…

— Он должен знать, что когда он плохо себя ведет…

— Все верно, все верно.

Адам в моих руках завыл громче.

— Давайте так, — предложил я. — Мы встретимся в «Банана Репаблик» через пятнадцать минут. Пусть немного успокоится.

— Как скажешь, — огрызнулась Бет и двинулась вместе с коляской Джоша в дальний угол магазина.

Когда мы вышли на улицу, Адам наконец перестал реветь.

— Мама меня ненавидит, — пожаловался он.

— Не говори глупостей, — сказал я. — Ей просто не нравится, когда ты капризничаешь. И мне не нравится тоже.

— Прости, папа.

Я поцеловал его в макушку: