успел услыхать только последние три слова. Но поскольку мама и приятельницы замолчали при его появлении, это убедило поросенка, что он прав.
— Доброе утро, тетушка Суиллер, доброе утро, тетушка Гобблспад, — сказал он вежливо и сразу добавил: — А нельзя мне молочка, мама, — быстренько, пока остальные не подошли?
Прерванная таким образом беседа подруг оборвалась, соседки опустились вниз, а миссис Барлилав торопливо улеглась, желая угодить своему баловню.
Поглощая молоко, Шпунтик в то же время напряженно думал. «Свиньи могут летать, — думал он. — Они ведь определенно говорили обо мне, значит, я могу летать». Тут наконец примчались и остальные поросята; его толкали, царапали копытцами и топтали, но он крепко держался, пока не наелся, после чего выбрался из толпы и устроился на громадном упругом, как резиновая подушка, материнском боку.
Он поглядел на свои чудные ноги, из-за которых окружающие дразнили его. Он, правда, не обращал на это внимания, поскольку радовался, что остался жив. Он поглядел вверх на голубое небо. Над хлевом как раз с шумом вспорхнул воробей, выше, над двором, пронеслась стая скворцов. Еще выше делали ровные круги ласточки, гоняясь за роями мошек, а выше всех, так высоко, что его детские глазки едва могли разглядеть их, носились, как черные полумесяцы, стрижи и пронзительно кричали, наслаждаясь полетом.
«И я могу летать, — думал Шпунтик Собачья Лапа. Не слезая с матери, он сел и попробовал махать передними лапами, но из этого ничего не вышло. — Может, самое трудное — взлететь? — подумал он. — Может, когда оторвешься от земли, дело пойдет на лад?» Он опять посмотрел в небо и попытался представить себя там, наверху: вот он колотит ногами во все стороны, уши у него хлопают, закрученный хвостик распрямился на ветру, а сам он взмывает ввысь, парит и потом камнем падает вниз.
«А что, если забраться куда-то совсем высоко, — думал он, — там подпрыгнуть и уже тогда полететь. Уверен, что они говорили обо мне. И я уверен, что мне это удастся. Я полечу, вот увидите. Только дайте мне хоть малюсенький шанс».
Глава четвертая
Сквайр
Сквайр был, разумеется, самой важной персоной в округе, отчасти как невероятно чистокровный и аристократический представитель глостерской пятнистой породы, а отчасти как отец всех рождающихся на ферме поросят. Вообще-то настоящее имя борова было Чэллинджер Третий Великолепный, чемпион графства Плаубэрроу, но женам он был известен как Сквайр. Над его стойлом, расположенным напротив ряда из девяти стойл, имелась наклонная длинная крыша, как над верандой, чтобы дождь не мочил его благородную спину, и рослому свинарю приходилось каждый раз, входя туда, нагибаться. Свиньи с одобрением относились к тому, что служитель низко кланяется своему хозяину.
Сквайр общался со своими женами, разговаривая с ними время от времени через двор, когда у него было настроение и ветер дул не слишком сильно. Он наваливался на дверь, высовывал голову из-под навеса и весело кричал им что-нибудь в своей добродушно-грубоватой манере. Порой он обращался ко всем сразу, и тогда те, кто не был занят кормлением детей, подходили к дверям и почтительно качали вверх-вниз головами. Иногда он выделял одну из мамаш, чтобы справиться, скажем, о последнем приплоде.
Как-то утром, спустя несколько недель после рождения Шпунтика Собачья Лапа, послышалось его низкое глухое хрюканье и дребезжание двери, на которую он навалился. «Слышите — Сквайр!» — пронеслось по стойлам, и все застыли в благоговейном молчании.
Боров откашлялся:
— Кхе-кхе, миссис Барлилав, почтеннейшая. Хотел бы перемолвиться с вами словечком.
— Вот я, Сквайр, — откликнулась миссис Барлилав. — Что вас интересует?
— Последние детки, дорогая. Мне донесли воробьи, что у вас новый помет?
Обычно воробьи обносили новостями всю ферму.
— Д-да-а, Сквайр, это так.
— Надеюсь, все в порядке? Живы-здоровы? Все в отца, э?
Последовала минутная заминка, и стойла охватила дрожь ожидания. Однако миссис Барлилав оказалась на высоте.
— Все в порядке, благодарю вас, сэр, — ответила она, и голос ее не дрогнул. — Уж так любезно, ваша честь, что вы изволили осведомиться.
— Хорошая работа, — отозвался Сквайр. — Прекрасный, знаете ли, результат. Я бы выразился, так держать. — С этими словами он спустился с двери, а все мамаши убрали головы, причем раздался некий свистящий звук — одновременно восемь легких вздохов облегчения плюс один глубокий.
Не то чтобы Сквайр вообще ничего не знал о шпунтиках. Знал как нельзя лучше, поскольку у него у самого была такая сестричка из одного помета с ним. Никогда ему не забыть, как он, совсем дитя, проснулся однажды утром и увидел рядом с собой холодное и безжизненное тощее тельце. Вот почему его всегда страшило, как бы кто-то из его детей не родился шпунтиком.
Оттого он и задавал всегда один и тот же вопрос: «Все в отца, э?» — и свиньи никогда не решались его огорчить. Он и не подозревал, что иногда его отпрыски рождались очень маленькими и либо погибали, либо их забирали. А что до отдельных «кнопочек», чью жизнь свинарь по каким-то соображениям щадил, то Сквайр в глаза их не видал, пока их не отлучали от матери и не переводили через двор. А раз они дожили до этого события, значит, за это время уже прибавили в размерах и почти не отличались от любого мелкого поросенка в помете. Но что бы сказал Сквайр, увидев Шпунтика Собачью Лапу?
Соседки миссис Барлилав попытались тактично подойти к теме. Начали они с похвалы.
— Шустрый какой, — сказала миссис Гобблспад, с восхищением наблюдая, как Шпунтик, одержимый идеей полета, спрыгивает с материнской спины и приземляется вверх тормашками на остатки завтрака в кормушке. — Вы должны гордиться им, миссис Барлилав.
— Любая мать гордилась бы, — подтвердила миссис Суиллер. И, решившись, с вызовом добавила: — И любой отец тоже.
Последовало долгое неловкое молчание. Соседкам показалось, будто черные пятна на миссис Барлилав слегка почернели, а все белые части тела слегка порозовели.
— Прямо и не знаю, как быть, соседушки, — отозвалась она наконец. — Раньше или позже, а попадется же он Сквайру на глаза. Вот Сквайр рассвирепеет!
— Теперь уже скорее раньше, — проговорила миссис Гобблспад. — Через недельку или около того им уже двор переходить, верно?
«Перейти двор» означало событие, когда восьмимесячных сосунков отлучали от матери и они переходили через двор в загоны по обе стороны стойла, где жил Сквайр; молодых боровков там откармливали, а «кнопочек» переводили в другие помещения, где их растили на продажу с целью воспроизведения потомства.
Шпунтик, хотя и не прислушивался к разговору взрослых как следует, тем не менее уловил, как все дети в мире, наиболее щекотливые фразы.
— Кто такой Сквайр, мамочка? — спросил он.
— Это твой отец, сынок, очень важный джентльмен.
— А почему он рассвирепеет?
— Ну просто он очень вспыльчивый, — поспешила на помощь миссис Суиллер. — Страшно сердится на служителя, если тот с едой запаздывает.
— А что значит «переходить двор», тетушка Суиллер?
— Тебе это понравится, Шпунтик, — успокаивающим тоном вставила миссис Гобблспад. — Это когда вся молодежь отправляется на славные каникулы, а твоей маме достается заслуженный отдых.
Семеро поросят возбужденно запрыгали, услыхав такую весть, и с визгом забегали по стойлу. Славные каникулы! Славные каникулы! Однако Шпунтик Собачья Лапа сел на свой тощий задик, и по его щечке потекла слеза.
