пришлось слог за слогом открыть ей его…
Казалось, что все уже ясно. Но нет – на Рождество 1925 года великая княгиня Ольга Александровна прислала Анне Андерсон письмо с поздравлением и собственноручно связанную теплую шаль, объясняя этот шаг жалостью к несчастной женщине.
Пьер Жильяр также время от времени осведомлялся о состоянии здоровья Анны и просил его немедленно уведомить, как только больная почувствует себя достаточно хорошо, чтобы отвечать на вопросы. Он отмечал также, что почерк на присланной ему открытке очень похож на почерк тринадцатилетней Анастасии, и просил проверить, не доводилось ли Анне видеть что-то написанное великой княжной. Подтверждал он и правильность ее воспоминаний о собственном полке имени великой княжны.
Но в апреле 1926 года интерес Жильяра к претендентке вдруг резко пропадает. Он объяснял это тем, что заметил, что все письма, написанные ему самозванкой, редактируются его корреспондентами на предмет допущенных ею ошибок и неточностей. Но самое ужасное состояло в том, что в Берлине ширились слухи о предстоящем выходе какой-то книжонки о госпоже Чайковской, где говорилось, что великая княгиня Ольга, его жена и он сам единодушно признали в больной великую княжну Анастасию. Господин Швабе уверял, что к этой публикации причастен доктор Руднев. Жильяр тотчас же написал госпоже фон Ратлеф, что если все, что он узнал, верно, он незамедлительно опубликует в прессе категорическое опровержение.
Угроза возымела действие: Жильяр получил от нее ответ, в котором она уверяла, что ни Руднев, ни сама она ничего не знали о готовящейся публикации, и просила не предпринимать никаких ответных шагов. Таким образом, в своих подозрениях Пьер Жильяр не ошибся. После этого инцидента ни о каких книгах и разговора больше не возникало.
Приблизительно тогда же в одном из интервью, данных в качестве «Анастасии» вездесущим корреспондентам, Андерсон упомянула о тайной поездке в Россию великого герцога Эрнста-Людвига (брата императрицы Александры Федоровны), состоявшейся в 1916 году, в разгар Первой мировой войны. Сторонники тождества Анастасии и Анны Андерсон полагают, что именно это признание оттолкнуло от нее семью и заставило Романовых открещиваться от родства, так как ее слова, окажись они правдой, могли скомпрометировать царскую фамилию. Противники ссылаются на вердикт Гамбургского суда, который утверждал, что подобная поездка никогда не имела места.
Однако постановление суда было вынесено в 1970 году, а в середине двадцатых подобные сведения могли нанести репутации Эрнста-Людвига серьезный вред: визит офицера действующей армии во вражескую страну мог расцениваться как предательство. Заинтересованный в опровержении этих сведений Эрнст-Людвиг нанял частных детективов для выяснения личности Анны. Сам герцог не стеснялся в выражениях и прилюдно назвал претендентку бесстыдной сумасшедшей самозванкой. По его приказу госпожа Спиндлер должна была посетить Бухарест, чтобы постараться разыскать там следы семьи Чайковских, а Мартин Кнопф занялся выяснением подлинного имени Анны Андерсон.
По сведениям, пришедшим из Бухареста, ни в одной церкви города и пригорода не был зарегистрирован брак человека с фамилией Чайковский, ни в одной церковной книге не было записи о крещении младенца с такой фамилией, да и сам младенец не нашелся ни в одном из приютов. В полицейских отчетах (по приказу самой румынской королевы Марии, полиция города оказывала госпоже Спиндлер посильную помощь) не было зафиксировано гибели в уличной драке человека по фамилии Чайковский. Более того, ни один Чайковский вообще не проживал ни в Бухаресте, ни в его окрестностях, равно как ни находился ни в охране Ипатьевского дома, ни среди подчиненных Юровского.
Мартин Кнопф, в свою очередь, сообщил, что Анна Андерсон на самом деле была фабричной работницей (полькой по происхождению) по имени Франциска Шанцковска. Во время войны Шанцковска работала на заводе, где изготовлялись взрывчатые вещества, и шрамы на теле, которые она выдавала за следы от штыков, полученные во время расправы над царской фамилией, объяснялись ранениями, полученными при аварии на производстве. С 1916 года Франциска Шанцковска была не в состоянии работать и кочевала из одной психиатрической больницы в другую, пока в 1920 году не пропала без вести. Кнопфу удалось разыскать некую госпожу Дорис Вингендер, которая опознала бывшую постоялицу, снимавшую комнату в доме ее матери под именем Франциски Шанцковской. Кроме всего прочего, Дорис добавила, что в 1922 году, когда Франциска жила у нее несколько дней, она рассказывала своей домохозяйке о жизни в семьях русских монархистов, которые принимали ее за совсем другую особу…
Там же, у госпожи Вингендер, Франциска обменяла свою одежду на новую. Оставленный ею комплект показали чете фон Кляйст, которые немедленно опознали ее как собственный подарок «Анастасии Николаевне».
В 1927 году герцог Дмитрий Лейхтенбергский, внук великой княжны Марии Николаевны, пригласил Чайковскую в свой фамильный замок, находящийся в Баварии. Понаблюдав за женщиной некоторое время, герцог дал однозначный ответ: госпожа Чайковская-Андерсон и великая княжна Анастасия Романова – совершенно разные люди. Причин, приведших его к подобному умозаключению, было несколько. И первая из них та, что претендентка не говорит и не понимает ни по-русски, ни по-французски, ни по-английски, за исключением малого словарного запаса, который она извлекла из уроков, данных ей перед поездкой. Она совершенно свободно (с северным акцентом) говорила только по-немецки. Великая княжна Анастасия всегда изъяснялась по-русски с отцом, по-английски – с матерью, превосходно владела французским языком и совершенно не знала немецкого. Другой немаловажной причиной было то, что госпожа «Анастасия»-Андерсон абсолютно не знала православных обрядов, а в церкви вела себя как католичка, что было невозможным для члена российской императорской семьи.
Ну и кроме всего прочего, герцог устроил для своей гостьи совершенно неожиданную для нее встречу с Феликсом Шанцковским, который тотчас опознал в ней свою сестру Франциску Шанцковску и даже сперва согласился подписать соответствующее заявление. Однако позднее одумался и отказался это сделать по той простой причине, что сам он был бедным шахтером, а его мать, больная раком, не имела средств к существованию. Перспектива стать «родственником» великой княжны оказалась крайне заманчивой и для него.
Если с самого начала внимательно проследить цепочку лиц, «узнававших» в Анне Андерсон Анастасию Романову, то можно заметить следующее: все, объявлявшие о том, что Чайковская и великая княжна – одно и то же лицо, или не были лично знакомы с Анастасией Николаевной, или видели ее мельком. Кто-то из них, разумеется, был движим корыстными целями, но большинство составляли бывшие офицеры белой армии, преданные императорской фамилии и просто жаждавшие верить в чудо.
Сам же герцог Дмитрий Лейхтенбергский был абсолютно уверен, что его гостья принадлежала к низшему сословию. Он не заметил в ней и тени благородства и аристократизма (по разным причинам замеченного другими свидетелями), присущего членам императорской семьи.
В 1928 году Анна Андерсон по приглашению великой княгини Ксении Георгиевны переезжает в США, где, правда недолго, живет у нее в доме. Однако вскоре «отличный» характер Чайковской вновь дает о себе знать – возмущенный до глубины души супруг Ксении Георгиевны Уильям Лидс выставляет за дверь неблагодарную постоялицу, которая уверяла всех вокруг, что великая княгиня подсыпает яд в ее пищу и ворует у нее деньги. Поэтому претендентка оказывается вынужденной искать себе новое пристанище, которым становится отель «Гарден-Сити». Наиболее удивительным может показаться то, что после всех «выкрутасов» самозваной княжны все еще находились люди, которым судьба этой, явно мало достойной подобного внимания, женщины была небезразлична.
На этот раз заботу о претендентке, равно как и оплату ее счетов, принимает на себя известный пианист Сергей Рахманинов. Чтобы избежать назойливого внимания прессы, лжекняжна записывается в книге регистрации как «миссис Анна Андерсон». Именно так и появляется это имя, которым впредь было принято именовать самозваную Анастасию.
Кстати говоря в том же 1928 году, по приезде Анны Андерсон в Соединенные Штаты, в прессе Гессен- Дармштадта, где правил откровенно ненавидевший самозванку герцог Эрнст-Людвиг, была опубликована так называемая «Романовская декларация». Она была составлена через сутки после смерти вдовствующей императрицы Марии Федоровны – другой ярой противницы лже-Анастасии, – и в ней оставшиеся в живых члены императорского дома решительно и безоговорочно отказывались от родства с претенденткой. Этот документ подписали и великая княгиня Ольга Александровна, великая княгиня Ксения Александровна, ее
