начала стеклянно мутнеть.
Я бросила автомат на пол.
Откровенно говоря, меня передернуло, но ничего похожего на жалость даже не промелькнуло в моей душе, а глаза сверкнули стальным блеском, когда я увидела выскочившего наперерез до безобразия накрашенного женоподобного молодого человека в коротких песочного цвета брюках, в такого же цвета пиджаке и с – опять же! – короткими всклокоченными желтыми волосами.
Молодой человек сорвал с себя темные солнечные очки с белой пластиковой оправой и что-то закричал тонким женским голосом.
И мы с Родионом увидели, что это вовсе никакой не женоподобный тип, а самая что ни на есть настоящая женщина.
Валентина!
– У меня там машина у входа! – пробормотала она, отводя направленное на нее дуло автомата в моей руке. – А где этот, который… как его?
– Павел?
– Да, где он?
– Кранты Павлу…
– А-а-а, – машинально проговорила Валентина и бросилась к выходу, удачно лавируя между столиками. Я выпалила ей вдогонку пару весомых слов, сводившихся к тому, что ей не следовало приезжать, не следовало увязываться за мной и т. д. Знакомство с велеречивым Винсентом не прошло для меня впустую.
А в верхнем зале, казалось, и не заметили вакханалии, набирающей обороты внизу. Звук квадросистемы был настолько качественным, что создавал замкнутый цикл, циркулируя в пределах четырех стен и не прорываясь наверх.
И лишь в тот момент, когда мы уже покидали «Бездну», пол глухо дрогнул под нашими ногами, и низкий рокот взрыва вполз в безмятежно куролесящий зал.
Впрочем, и этого многие предпочли не заметить…
Глава 18
Лишь когда мы очутились в номере гостиницы, который мы сняли на двоих с Валентиной, я смогла перевести дух.
– Черт возьми! – воскликнул Родион. – Мне кажется, нам нужно о многом поговорить.
– Мне тоже так кажется, – сказала я. – Тем более что у нас есть хороший повод для беседы. Живой повод. К счастью – живой.
И я указала пальцем на бледного, окровавленного и всклокоченного Вишневецкого, который сидел прямо на полу, уткнувшись лбом в сложенные на коленях руки.
На мои слова он никак не отреагировал.
– Но мне кажется, – сказал Родион, – что нам все-таки нужно объясниться и между собой?..
– Совершенно верно! – заявила Валентина. – А то вы меня просто за дуру какую-то держите! Я такого отдыха никогда не забуду! Как мы прыгали с четвертого этажа в бассейн, глупость какая! И этот француз с его туринской теткой!..
Мы обменялись рассказами. Я поведала боссу о наших приключениях, а он в свою очередь вкратце обрисовал, какие меры он предпринял для обнаружения Вишневецкого. Правда, как обычно, он не вдавался в подробности, а потом скромно заявил:
– Честно говоря, те несколько дней, когда я этим занимался, оказались весьма плодотворными. А могли бы искать несколько месяцев или даже год. В Питере у меня мало связей и каналов по сравнению с тем, что имеется в Москве. Но все равно – повезло. Григорий, – обратился он к Вишневецкому, – вы знаете, мы можем решить ваши проблемы. Мы действительно хотим вам добра. А вот люди Платова – напротив. Да вы и сами догадывались, иначе не стали бы взрывать «Скрябин». И многого другого делать не стали бы.
– Где Епанчинцев? – глухо спросил Вишневецкий.
– Он умер.
– Умер?!
– Я полагаю, у него был инсульт, – ответил Родион Потапович. – Впрочем, у меня не было времени установить это точно. Экспертиза покажет. Это, думаю, действие вашей адской системы.
– Она не адская, – возвысил голос Вишневецкий, – никакая не адская! Она и создана для того, чтобы успокаивать, гладить нервы, дарить покой. Лекарство тоже убивает, если принять лошадиную дозу!
– А отчего произошел взрыв? – проговорил Родион. – Тот, который прозвучал уже после нашего выхода из нижнего зала? Ведь он был, мне не послышалось. Я не думаю, что у кого-то в «Бездне» был пластит и соответствующие намерения.
– В такой неадекватной обстановке о каких-либо намерениях рассуждать просто смешно, потому что вы создали настоящее психотропное оружие, Григорий, – сказала я. – Жуткая вещь, я сама едва удержалась от желания разрядить всю обойму автомата в эту толпу. А вот что касается причин взрыва… я не хотела говорить об этом, но мне кажется, что вы должны знать об этом лучше меня.
– Что ты имеешь в виду? – буркнул Вишневецкий.
– Я имею в виду, что такой серьезный и многоопытный специалист, как вы, Вишневецкий, не смогли бы выпустить в свет свое изобретение, высоко вами ценимое, не снабдив его системой самоуничтожения, срабатывающей в определенных критических случаях. Наверное, вы хорошо понимаете во взрывном деле, если смогли устроить такое на «Скрябине» и в «Бездне». Вы вообще… много что понимаете. И не стоит смотреть на меня так пристально… не так ли, Григорий?
Тот вытер тыльной стороной ладони пот со лба и, не сводя с меня холодно мерцающих глаз, проговорил:
– Система взрывается автоматически через три минуты после включения ее без введения кода. Ведь она была включена локтем, когда я падал. Это чертовские деньги, но нужна страховка. Тем более что деньги у меня есть.
– Татьяна Рудольфовна Анджеевич, не так ли? – произнес Родион.
– И это вы знаете… Ну что ж. Я расскажу вам.
– Тем более что мы можем вам помочь.
– Как?
– Вернуть базу данных в Россию, чтобы Платов не смог наладить выпуск и не охотился за вами.
– Тем более что база уже возвращена, – сказала я.
Вишневецкий от неожиданности подпрыгнул на стуле:
– Что?!
– Да-да. Я выкрала ее из барселонского дома Платова. Она лежит в ячейке камеры хранения Финляндского вокзала.
– Вы правду говорите?
– Зачем же мне врать?
– Быть может, быть может… Хорошо, – сказал тот. – Очевидно, полковник сказал, что я хочу продать систему и предать Платова и его компанию. Вам не приходилось слышать фамилию Селадес?
– Приходилось, – сказала я. – Это тот, которого застрелили.
– Да. Он хотел продать проект американцам. За огромные деньги. А меня собирался использовать в качестве чуть ли не посредника. И одновременно – прикрытия, если Платов узнает об этом плане. Он прокололся, и Платов заподозрил, что я в компании с Селадесом хочу кинуть его. Как раз подоспело испытание квадросистемы на «Скрябине», и Платов приставил ко мне Епанчинцева и Протасова. Селадес, как вы говорите, был убит. На американцев он вышел через какую-то крупную шишку тут, в России. Договорились о цене, обо всем. Я хотел избавиться от своего изобретения, которое причиняет мне одни несчастья, получить деньги и уехать за океан. В Штаты, в Бразилию или в Мексику. Жить спокойно. Нам
