это не суть важно. Сюжет и некоторые пожелания по постановке я передам вам позднее. Не сегодня. Завтра или послезавтра, как пожелаете. Я так полагаю, что у вас профессиональный состав – актеры, осветители, кино– и звукооператоры, декораторы, гримеры, ну, и так далее?
Джино снисходительно улыбнулся и сказал:
– Разумеется. Большая часть училась во ВГИКе и театральных училищах, работали в серьезном кино. У крупных режиссеров. Но там много не заработаешь. А я плачу хорошие деньги.
– Я поняла. Мой босс выдвигает непременное требование, которое я должна сказать вам прямо сейчас. Если вы его не примете, мы будем вынуждены отказаться от сделки.
Джино оперся локтями на тонированную крышку стола и подался вперед, отчего его лицо попало в полосу света, исходящего от свечей. Черт его знает, игра ли это бликов и светотени, но оно – даже несмотря на черные очки, не дающие увидеть глаза! – показалось мне смутно знакомым. Черт побери, где- то я его определенно видела!
– Что это за условие? – отрывисто спросил он, напрочь отбросив тот немного жеманный, с насмешливыми нотками и чуть нараспев тон, которым он до того разговаривал со мной.
Я тоже подалась вперед и ответила (между нашими лицами осталось не больше полуметра):
– В этом фильме должны сниматься два непрофессиональных актера.
– Вот как? И кто же?
Я выдержала эффектную паузу, впившись глазами в его лицо, потом спросила:
– Курить у вас можно?
– Курите. Пепел можете стряхивать прямо на стол. Так что это за актеры?
Я прикурила прямо от свечи, затянулась, выпустила струйку дыма и ответила:
– Я и мой спутник Михаил. Вот он.
Джино некоторое время буравил меня взглядом, потом откинулся на спинку кресла и расхохотался.
– Что тут смешного? – холодно спросила я.
Джино издал еще несколько булькающих звуков, долженствующих обозначать смеховую реакцию, а потом, резко посерьезнев, произнес:
– Вы понимаете, что говорите?
– Вполне, – уверенно ответила я. – Ничего ужасающего я в этом не нахожу. Ведь вы не думаете, что я решилась на это на благотворительных началах? Я думаю, что сейчас все продается и все покупается. Так вот: почему мне за большие деньги не уступить прихоти моего босса и не пойти на то, на что многие, ничуть не лучше меня женщины решаются за бесценок? Он так хочет. Ну что ж… неприятно, но ничего смертельного.
– Вы смелая дама… как вас, Мария?
– Да.
– Хорошее имя. А ваш босс не любит евангельскую тематику, а?
– Не богохульствуйте! – перебила я его.
Порнобарон поднял брови:
– Но вы же только что сами сказали, что все продается и все покупается. В том числе религия и бог. Ведь продал же его Иуда за тридцать сребреников.
– Я не хочу говорить об этом, – сухо отозвалась я. – Вы принимаете условие моего босса?
– Нужно сделать пробы. Вдруг вы не соответствуете? – с нотками иронии сказал Джино.
– Соответствуем, – почти весело сказал Миша Розенталь. – Не беспокойтесь.
– Ну что ж, – в тон ему отозвался Джино, – условие не из тех, которые делают сделку невозможной, как бы выгодна она ни была. Хорошо. Вы сами сделали свой выбор. Приходите завтра в «Петролеум» к трем часам дня. Там мы посмотрим предложенный вашим боссом сюжет. В зависимости от его особенностей вас отвезут на то или иное место съемки. На сегодня все. Было приятно поговорить.
Я секунду поколебалась, а потом решительно произнесла:
– И еще одна, на этот раз личная… просьба.
– А? Личная? Интересно. Надеюсь, вы не станете просить о том, чтобы я был вашим партнером в фильме? Боюсь, что это невыполнимо.
– Нет, не это. Не могли бы вы снять очки и поставить канделябр со свечами поближе к себе? Мне очень интересно взглянуть на ваше лицо. Мне почему-то кажется, что оно должно быть в высшей степени некиногеничным.
– Да? – отозвался тот. – Ну что ж, можно. Посмотрите. Мне, кстати, тоже всегда казалось, что я некиногеничен.
И он снял очки и, взяв в левую руку массивный канделябр, осветил свое лицо.
…Порнобарон оказался довольно симпатичным молодым мужчиной лет около тридцати (черные очки и особенности освещения накидывали ему еще лет этак десять), с широко поставленными большими глазами и красивыми дугами бровей.
…И все-таки он кого-то мне напоминает!
– Я ошибалась, когда сказала, что вы некиногеничны, – сказала я. – Вы чрезвычайно привлекательный мужчина и хорошо бы смотрелись на экране. В любом фильме. Но это вовсе не значит, – выдавив из себя лукавую улыбку, добавила я, – что я зову вас к себе в партнеры, Джино. Кстати, а как ваше настоящее имя?
– А вот этого не надо, – сказал порнобарон. – Я и так позволил вам больше, чем кому бы то ни было. Всего наилучшего. Вас проводят.
– Одну минуту, – проговорил Миша Розенталь глухим от напряжения голосом, – мне нужно передать вам еще одно пожелание моего босса. В случае, если вы найдете, что он слишком многого требует, хозяин готов накинуть еще. – Миша пристально посмотрел на меня и, наклонившись к уху Джино, что-то негромко произнес.
– Хорошо. Выйдите, Мария, – сказал тот. – Сейчас я верну вам вашего Михаила. Он просит две минуты.
Я вышла в коридор и устало прислонилась к стене. В сущности, уставать физически было не с чего: я сегодня не утруждала себя, и самое тяжелое, что я подняла за день (помимо собственной сумочки), была чашка кофе в баре Толстого, а самое длинное расстояние, пройденное мной единовременно, – сто метров: от посадочной полосы в Шереметьеве до ближайшего такси.
Усталость расползалась по телу не от этого: сказывалось постоянное нервное напряжение.
В пяти метрах от меня мертвой тенью застыл телохранитель Джино. О том, что он жив, свидетельствовало лишь то, что с периодичностью раз в минуту он переносил тяжесть своего тела с одной ноги на другую.
…И где я видела этого Джино?
В висках стучало, сердце подпрыгивало, как не в меру расшалившийся мальчуган.
Как там Миша?
В этот момент в комнате что-то звякнуло, донесся какой-то хруст, глухой удар – и холодный голос Джино отчеканил:
– Да ты в своем уме?
Я почувствовала ватную слабость в ногах, но уже в следующее мгновение с трудом удержала себя от соблазна ворваться в комнату, схватить этого Джино за горло, как меня саму схватил в «Петролеуме» Алик Магомадов, и…
Нет, нельзя. Я всегда боялась таких моментов, когда – на грани допустимого – в груди начинала ворочаться и рвать нервы, как струны, чудовищная сущность Пантеры…
Но я удержалась.
Что происходило в комнате Джино? Я усиленно напрягала слух, но там было тихо. Мне почудился какой-то надсадный бубнеж, но потом я подумала, что так может стучать в моих собственных ушах отчаянно пульсирующая кровь.
Телохранитель в пяти шагах от меня пошевелился.
Не знаю, что произошло бы дальше, если бы в этот момент дверь не отворилась и в коридор не вышел
