Нина Алексеевна смерила его холодным взглядом:
– А что мне было делать? Пришлось изворачиваться и лгать, пришлось выдать изменившегося Диму за другого сына… его назвали Ромой. Я придумала легенду про то, что якобы его сочли мертвым, но он выжил, его воспитали… Усов снабдил меня соответствующими документами, люди из «конторы» позаботились об альбомах с фотографиями «братьев-близнецов», так появился Роман Белосельцев, мой второй сын. А что было делать? – повернулась она ко мне. – Вы же видели те две фотографии и тоже подумали, что это два разных человека. Дима менялся с поразительной быстротой, и ни от кого нельзя уже было скрыть эти перемены. И тогда возникло вот это раздвоение: я сказала, что Диму надо поместить в больницу, ему дали дикий диагноз… а Рома жил при нас.
– Но зачем, зачем такие сложности? – простонал Сергей Георгиевич.
– А затем, – внушительно сказал Родион, – что ваш тесть, генерал Поземов, легко смог бы сорвать все эксперименты, если бы понял, что с внуком происходит что-то неладное. Ведь у Ромы… поумневшего Димы… были припадки, которых раньше никогда не наблюдалось у «нормального дебила» (Родион применил формулировку доктора Круглова, ее сообщила ему я) Димы. Ведь вы медленно убивали своего сына, Нина Алексеевна, думая, что сможете сделать из недоразвитого мальчика… гения, экстрасенса, кого еще?! Да. И вот для того и понадобился брат-близнец. А потом стало проще: вы переехали в Москву, а Дима – якобы – остался в Воронеже. До поры до времени все шло гладко, юноша стабильно получал препарат, раскрывал все новые способности. А потом – срыв, не так ли? У Горового что-то не заладилось, для этого и пришлось Рому-Диму «отправлять в армию»? На пять лет отправлять, не так ли? С глаз долой, из сердца вон? Вы все это знали, Нина Алексеевна. А вот Сергей Георгиевич, отпустив якобы в армию одного сына, чаще навещал в клинике второго. Он и представить себе не мог, что тот, кого он отправил в армию, на самом деле все эти пять лет находился в клинике, подопытным кроликом, и что профессор Горовой пытался при помощи Димы проверить какие-то свои черные методики!
Потом сложности с «раздвоением» Ромы-Димы надоели, и воронежского отшельника решили «убить». Тем более что у Романа дела, кажется, пошли на лад. Он стал работать на новую структуру, возглавляемую Усовым и Горовым. Разработки были сложными, но сулили прибыли просто баснословные. Мне так и не удалось до конца узнать, чем занимался Горовой со своим клиническим гением «Романом» Белосельцевым, но, судя по тому, как всполошился после исчезнования Белосельцева Ус, дело было серьезное и обещало не хилые прибыли.
Вот так, Нина Алексеевна, вы при помощи несуществующего близнеца скрыли от собственного мужа, что вы творите со своим сыном. Да и он не остался в стороне, верно? Ведь он может внушить вам, Сергей Георгиевич, – повернулся босс к съежившемуся и бледному Белосельцеву, – не только то, что у вас всегда было два сына, но даже… ну, допустим, что вы женщина.
– Я – женщина? – вздрогнул Белосельцев, и по выражению его исказившегося лица я поняла, что после такого невероятного открытия он может принять на веру и заведомо абсурдное заявление Шульгина.
– Да нет, конечно, вы не женщина, – сказал Родион. – Но, по-моему, не женщина и ваша супруга, если она так спокойно отдала под эксперименты своего единственного сына.
– Спокойно? – выговорила Нина Алексеевна. – Да у меня сердце на куски рвалось!! Да у меня!.. А Горовой обещал помочь, – резко снизив обороты, продолжила она тихим, упавшим голосом. – Он обещал вылечить моего сына, и потом, после одной лжи, мне оставалось только множить эту ложь…
– Допустим, – отозвался Родион, – не мне судить вас. Тем более что теперь бог вам судья.
– Что грозит Диме? Вы сдадите его? – тихо выговорила Нина Алексеевна.
– Вашему сыну ничего не грозит, кроме того, что сидит у него в черепной коробке. Его никогда не признают виновным во всех этих убийствах. Потому что не признают вменяемым. Горового больше нет, потенциал мозга не бесконечен, и самое страшное, что грозит вашему сыну, это вернуться в первоначальное состояние. Только гораздо более темное. Он регрессирует, Нина Борисовна. Процесс не остановить… Он погрузится обратно во тьму, Нина Ивановна.
То, что Родион снова начал путать отчества, указывало… да, впрочем, какая теперь разница, что толку разбираться в нюансах настроения моего босса!
– Наверно, нам тут больше нечего делать, босс, – тихо сказала я. – Им надо остаться одним. Пусть…
– Да, ты права, – отозвался Родион. – Пойдем, Мария. Извините за испорченную дверь…
Ему никто не ответил. Мы вышли в прохладный серый подъезд.
– Мне, в общем-то, с самого начала показался непонятным ряд моментов, которые упомянул при первом посещении Сергей Георгиевич, – сказал Родион. – То, как старательно разводились по местам, даже по разным городам эти якобы братья Роман и Дмитрий. Пять лет, которые Роман якобы отслужил в армии…
– Простите, босс, что я вас перебиваю, но все же: когда вы догадались, что Рома и Дима – один и тот же человек? – спросила я.
– Догадываться я начал сразу же: многое на это указывало. А подтвердилось это окончательно только после того, как ты съездила в Воронеж и выяснила, что могила Димы Белосельцева – фикция, бутафория, игра на публику. Мне кажется, Нина Алексеевна сделала эти похороны не столько из-за мужа, сколько ради себя самой. Она слишком сильно вошла в игру. Она почти убедила саму себя, что у нее два сына, и не так- то просто сказать себе: прости, дорогая, но у тебя всегда был только один сын. И она устроила эти похороны. Кстати, сейчас уже установлено, кто названивал по ночам Белосельцевым, это делал сам Дима- Роман. Иногда у людей, сильно угнетенных чем-то, есть такая потребность.
– А вам не кажется, что саму Нину Алексеевну надо обследовать?
– А ты думаешь, что годы экспериментов над собственным сыном так просто проходят для психики? Нет. Да и Рома-Дима этот… он в самом деле сильнейший экстрасенс. Ничего удивительного, что он шутя устроил бойню в доме у Усова. Ничего удивительного, что он вырубил тебя. Ведь я сразу же заставил его выпить стакан водки, чтобы нейтрализовать эту мощнейшую ауру. Алкоголь бьет по тем нервным центрам, которые позволяли использовать эти паранормальные способности. Подключаться к ним.
– Но откуда вам все это известно?
Родион вынул из барсетки знакомую мне ученическую тетрадочку и протянул мне:
– Почитай на досуге. Разбери каракули, не поленись, оно того стоит. Занимательная вещь. Ничего более жуткого в жизни не читал…
Эпилог
«Когда Владлен Моисеевич предостерегал меня касательно того, какие противопоказания дает курс препарата, он упомянул функциональные методики применительно к соматической иннервации и психоформ. Я заметил, что если он не рекомендует употреблять мне алкоголь – никогда, никогда! – то об этом надо говорить прямо, а не укрупнять неадекватный бред об «эйдетических психоосновах» и «дельте каскадного метода». Он сказал, что алкоголь не градуирует дегенерацию, а может рывком сбросить меня к исходному состоянию.
Выпил для пробы.
Ета как чилавек неведимка. Димка неведимка. Мне кажется што туман. Наверна я более щаслив кагда нетакой умный. Плачу, падаконики раскрывааюца как веер. И патаму…» В тетради дальше зачеркнуто, и записи возобновляются на следующей странице: «Влетело мне за мои несанкционированные опыты очень прилично. Горовой даже пообещал, что следующая деблокадная выходка может мне дорого стоить и опрокинуть конструкцию всего опыта. Мне кажется, что он слишком заумно выражается. Ум – в ясности. Так говорила мама…»
Зазвонил телефон. Я нехотя оторвалась от тетради и подняла глаза на аппарат. Названивали назойливо: я насчитала десять гудков, прежде чем взяла трубку, и тут же услышала внушительный низкий голос:
