«старческого» пиджака, и оттуда глянуло на меня дуло маленького пневматического пистолетика. Выстрел был не выстрел, а тонкий свист. То ли я была так измотана за этот день, то ли удар отставного майора спецназа был выполнен так профессионально, что даже я не успела среагировать, – но в воздухе пропела смерть, и на меня с надсадным жужжанием в висках наплыла и обрушилась тьма.
Глава 17
Я очнулась в каком-то темном сыром помещении. Казалось, что потолок и пол менялись местами и словно ворочались, делая эту тяжелую механическую работу, большие ржавые колеса. Промозглая сырость пробирала до костей, и мое тело то и дело сотрясала крупная дрожь.
Я подняла голову и различила сквозь темноту, что рядом со мной лежит человек, тоже связанный.
Это был Родион.
Я пошевелилась, и это простое движение причинило мне боль. Кроме того, у меня онемел подбородок, и я совершенно не чувствовала челюстей. Язык лежал тяжелой, неподъемной металлической болванкой, и вряд ли мне удалось сказать хотя бы слово. Вероятно, все это были последствия выстрела из пневматического пистолета, заряд которого попал мне в шею. Наверно, он стрелял маленькими капсулами нервно-паралитического действия. Мне приходилось сталкиваться с подобным оружием.
Босс зашевелился. Я попыталась окликнуть его, но язык не слушался, а гортань осипла и отказывалась пропускать звуки. Вместо меня заговорил он:
– Где… мы? Мария, нас… как?
Я только повела плечами. Меня мутило. Но больше всего угнетала не физическая слабость, а полная безысходность, полное незнание того, где мы находимся и что с нами собираются делать. Впрочем, в последнем случае гадать особенно не приходилось. Зная Осадчего… н-да, едва ли нам стоит рассчитывать на счастливый финал, все предопределено… Я попыталась разрезать веревки титановыми накладками на ногтях, но оказалось, что кто-то, в высшей степени предусмотрительный, снял их. Это меня добило. Давно я не чувствовала себя такой беспомощной, а тьма и сырость давили, выбивали из тела, как снопы искр, мучительную судорожную дрожь. Впрочем, мои мучения продолжались недолго. Тяжелая дверь бесшумно отворилась…
Вошел человек. Это был Осадчий.
– Ну что, очухались? – проговорил он. – Очень хорошо. Пошли греться. Мы там костер разложили, сидим вот, беседуем.
– Пошли? – с трудом выдавила я. – Ты что, издеваешься? Мы же связаны.
– Так я сам вас дотащу, – весело сказал он. – Только смотрите у меня, без фокусов. Особенно ты, дорогая моя Машенька.
Он взял в охапку нас обоих (хотя я вешу не меньше пятидесяти пяти килограммов, а мой могучий босс, наверно, все семьдесят два) и легко вынес из сырого помещения, задев моей головой о металлический косяк так, что по всему телу пошел звон. Он шел на свет.
Около большого костра сидели отец и сын Маминовы. Оба выглядели помятыми и злыми. Впрочем, вскоре я увидела и третьего. Точнее, третью.
Это была «похищенная» Марина Маминова. Она скорчилась на самой границе света и тьмы, и языки пламени то и дело выхватывали из темноты ее бледное лицо с провалившимися темными глазами и большим ртом.
Нас посадили у костра спина к спине, и Осадчий проговорил:
– Зря вы сунулись в это дело. Хорошие вы ребята. Да только знаете уж слишком много, так что придется подчистить. Ты, Родион Потапович, докопался до сути этого дела, так?
– Докопался, – ответил босс. Голос его звучал хрипло, но спокойно. – Докопался, конечно.
– Так вот тут сидит ваш клиент. – Осадчий показал на Маминова. – Он вам платил деньги за расследование. Все-таки стоит уважить заказчика. Изложить ему результаты расследования.
– Вы издеваетесь?
– Ничуть.
– Да запросто, – сказал босс. – Изложить результаты дела, говорите? Без проблем. Для меня сразу стало ясно, что те, кто убил Мавродитиса, Кириллова, Цветкова и прочая, прочая, не хотел нанести телесного вреда самому банкиру Маминову. Подчеркиваю: телесного.
– Тонкое замечание, – одобрил Осадчий.
– Далее. Киллеры скорее помогли Маминову, чем повредили ему убийством его компаньона. Документы в том пакете на Казанском вокзале позже это подтвердили. Круг подозреваемых был узок с самого начала, потому что преступникам были известны детали, которые обычно дальше семейного порога не идут. Значит, один из семьи Маминовых, может быть – Климовых, связался с бандитами. Кто? Леонида Ильича Климова я отсек сразу. Достаточно взглянуть на его лицо. Анна Ивановна, моя крестная, некоторое время была на заметке, но после того, как она не пошла на похороны своего брата, я окончательно убедился, что она непричастна к смерти Цветкова. Если бы она заказала его, она бы пошла. Были и другие основания отбросить кандидатуру Анны Ивановны, и в более комфортной обстановке я бы охотно их изложил.
– Мы нисколько не сомневаемся, что вы все подробно бы нам изложили, – любезно сказал Осадчий.
– Происходящие события быстро сужали круг подозреваемых, – продолжал босс. – После кровавого убийства на Чернышева, 11 я получил примерное представление об убийцах. О вас, господа. С большой долей вероятности я мог заключить, что Марина знала своих похитителей. Или псевдопохитителей. То, что происходило на даче Климовых в день рождения их дочери, вообще можно назвать фарсом чистой воды. Я довольно быстро догадался, что Павел Борисович просто-напросто имитировал свое исчезновение. По тому, как накладывались следы в том тоннеле, было ясно, что оба – и похититель, и похищенный – шли самостоятельно. Никто никого не волок. Подтверждением тому стал маленький окурок сигариллы «Hors Concours DU». У меня их в офисе целых два. Один найден в наркопритоне, где валялись трупы тех троих, а второй – где бы вы думали? – в эвакуационном ходе климовской дачи. Уж и не знаю, зачем вам потребовалось оставлять такие улики, как два окурка сигарилл…
– А сейчас будет и третий, – сказал Павел Борисович. – Хорошие сигариллы, между прочим, рекомендую. Ах да, – спохватился он, – я и забыл, что вам уже поздно что-либо рекомендовать. А что касается того, как окурок оказался в том тоннельчике, и не спрашивайте. Если мне хочется курить, то это как удушье. Тем более что мы хотели выждать время и послушать, как будут реагировать на эту очередную сценку из спектакля…
– Ах, да, это же была игра! – наконец-то окончательно обретя дар речи, зло сказала я. – Окурки же, понятное дело, бросают машинально.
– Конечно.
– В принципе, Родион, можешь не утруждать себя дальнейшим изложением, – сказал Павел Борисович. – Похвально, что ты раскрыл это дело, и… очень печально. А мой сын сам виноват. Он зажирел, обнаглел, подумал, что он всемогущ и что ему все дозволено. Он жаловался на жизнь и говорил, что ему плевать, кто там подыхает с голоду, ему скучно. Я тоже не благодетель рода человеческого, мне тоже по большому счету плевать. Но вот только сначала я думал, что Леша, зажравшись, не видит очевидного, не видит, как за его спиной Цветков с Мавродитисом шушукаются, что-то замышляют. Не видит, что сестра с катушек сорвалась. Не видит, что жена Ленка, Лешу уже убить готова. Ничего он не видел, кроме своих игр. У меня вообще было подозрение, что Леша педераст и сожительствует со своим Халом. Я поставил мини- камеру. И вот так однажды я и узнал, какая любимая забава у моего сына. Оказывается, он узнал, что цветковские шоферы-дальнобойщики возят героин, подмачивают репутацию фирмы и, стало быть, и «ММБ-Банка». И открыл сезон охоты. Сафари, как он сам называл. У богатых свои причуды. Нравилось ему отслеживать и заваливать этих дальнобойщиков, половину из которых он знал. Они с Халом через компьютер Цветкова отслеживали, кто, куда и как, ну а остальное – дело техники. Дико, правда? Цветков,
