На все это последовал невразумительный ответ, выдавший его затруднение и желание хоть как- нибудь выпутаться из неприятного положения. Наконец он ушел от меня, предварительно с бесстыдной жестокостью заявив:
— Если хотите опозорить мальчика, я добьюсь, чтобы оперу высмеяли и освистали!
Кольтеллини все это слышал.
Так вот какой награды был удостоен мой сын за великий труд по сочинению оперы, оригинал которой содержит 558 страниц, за потерянное время, за все издержки! А что станется с тем, что больше всего волнует меня, — с честью и славой моего сына? Ведь после того, как мне достаточно ясно дали понять, что приложат все усилия к тому, чтобы опера была поставлена отвратительно, я больше не осмеливаюсь настаивать на ее постановке. То заявляют, музыку нельзя петь, то говорят, не театральна, то будто бы не соответствует тексту, то якобы он не способен написать такую музыку. Вся эта противоречивая и вздорная болтовня, подобно дыму, развеется при тщательной проверке музыкальных способностей моего ребенка. Именно об этой проверке, призванной восстановить его честь, я всепокорнейше и всеподданнейше прошу. Она опозорит завистливых похитителей чести и клеветников и убедит каждого, что все козни направлены исключительно к тому, чтобы в столице нашей немецкой родины подавить и сделать несчастным невинное создание, которое бог наградил необыкновенным талантом, приводившим в восхищение другие нации».
Жалоба Леопольда ничего утешительного не принесла: все осталось без изменения. Одно несколько утешило сына и отца: постановка в домашнем театре одного из венских друзей Леопольда — доктора Месмера — другой оперы Вольфганга — «Бастиен и Бастиенна», написанной в это же время в Вене.
Одноактная опера «Бастиен и Бастиенна», в отличие от «Притворной простушки», — гораздо самостоятельней и оригинальней. В ней мальчик не подражает итальянской опере-буффа, а творчески следует образцам немецкой музыкальной комедии — зингшпиля, в котором щедро используется музыкальный фольклор, музыкальные номера перемежаются не речитативами, а разговорными диалогами.
Сюжет этой маленькой оперы чрезвычайно прост. Это незамысловатая история о том, как сметливый Кола, слывущий деревенским чародеем, ловко устраняет любовные недоразумения между пастушкой Бастиенной и пастушком Бастиеном и соединяет влюбленных к их обоюдному счастью.
Здесь нет больших страстей, сложных переживаний и запутанных отношений. Это веселая и легкая игра, потому ребенку было много легче писать музыку.
«Бастиен и Бастиенна» — очаровательная вещица, изящная, красивая, обаятельная. В музыке ощутимо дыхание народной песни и танца, что придает опере необычайную свежесть. Скупо, но выразительно разработана оркестровая партия. В ней много гениальных находок. Чудесна маленькая увертюра. Любопытно, что она начинается темой, которая впоследствии будет почти дословно повторена Бетховеном в его «Героической симфонии» (это, разумеется, случайное, но далеко не безынтересное совпадение, Бетховен партитуры «Бастиена и Бастиенны» не знал). Очень удачно и выразительно подражает оркестр наигрышу пастушьих свирелей. Метки музыкальные характеристики всех трех действующих лиц оперы — продувного, смекалистого «деревенского колдуна» Кола, робкой, нежной, грустной вначале и радостно-оживленной в конце Бастиенны, наивно-милого и легковерного Бастиена. Прелестны по своей ясности и прозрачности ансамбли.
«Бастиен и Бастиенна» явилась первой оперой юного композитора, поставленной на сцене.
За всеми венскими невзгодами и треволнениями незаметно подкрался новый, 1769 год. Четырнадцатый день рождения Вольфганга решено было встречать дома, в Зальцбурге.
И вот, медленно, скользя и спотыкаясь, с натугой берут лошади крутой подъем. В сыроватой мгле скрылась неприветливая Вена.
В карете холодно и сыро. Чтобы согреться, Вольфганг еще плотней прижался к матери. Карету трясло, она то вздрагивала, то оседала и при каждом толчке жалобно скрипела. Скрип этот, сливаясь с тонким посвистом похрапывавшей в углу Наннерл, еще сильней бередил грусть. Вольфгангу было грустно вспоминать свою первую оперу, театр, полумрак сцены, тускло освещенной парой-другой свечей; таинственный в своей пустоте зрительный зал, где гулко отдается каждый шаг, каждое громко сказанное слово; певцов, вполголоса, маркируя, репетирующих свои партии и в знак высокой ноты лишь поднимающих кверху руку; музыкантов, вразнобой настраивающих инструменты и мгновенно, как только капельмейстер садится за клавир, прекращающих шумную разноголосицу… Теперь Вольфганг знал, что там, в театре, навеки оставил часть своего сердца, что отныне так же, как без музыки, он не сможет жить и без театра.
Подъем становился все круче. Чтобы облегчить карету, Леопольд вышел. Вольфганг, глядя на понуро бредущего по лужам отца, вдруг заметил, как сильно тот постарел. И мальчика поразила мысль: раз отец постарел — значит, и он, Вольфганг, незаметно для себя стал взрослее, старше. Где-то там, внизу, осталось детство, а впереди — впереди была дальнейшая жизнь, большая, радостная, интересная.
Вольфганг встрепенулся и засвистел что-то живое и веселое.
Леопольд шел рядом с каретой. Дорогу пересекла огромная, непролазная лужа, и возница свернул на обочину, в объезд. Немного приотставший Леопольд увидел, как заднее колесо кареты наехало на маленькое деревцо и смяло его. Молоденькая, пушистая елочка распласталась по земле, погибла, раздавленная колесом. А карета, миновав гребень холма, уже катилась под уклон. Леопольд прибавил шаг. Перед тем как влезть в карету, он оглянулся назад: мысль о загубленном деревце никак не покидала его. И что ж он увидел — на вершине холма вновь высилась елочка, такая же стройная и пушистая, как прежде. Молодой, крепкий организм оказался сильнее внезапно нагрянувшей беды, он выдержал, выстоял, победил.
5 января 1769 года Моцарты вернулись в Зальцбург.
В ИТАЛИИ
Снова цокот копыт, стук колес, мерное покачивание кареты. Но теперь за окнами не широкая равнина, а горы. На их склонах мириадами ослепительных искорок сверкает снег. По ясному, голубовато- белесому небу вдогонку за каретой весело бежит солнце. И так же радостно и весело на душе у Вольфганга. Каждая строчка его письма к матери пронизана солнечным светом, дышит восторгом и счастьем.
«Мое сердце полно восхищения. Какое изумительное удовольствие. И все оттого, что в этой поездке мне так весело, оттого, что в карете так тепло, и оттого, что наш возница такой любезный малый: когда хоть немного позволяет дорога, он мчится во весь опор».
На этот раз Вольфганг направляется в Италию. Едет с одним лишь отцом. Матери и сестре пришлось остаться в Зальцбурге. Путешествие всей семьи оказалось очень дорогим удовольствием для Леопольда, чей кошелек за время пребывания в Вене изрядно отощал.
Вернувшись из Вены, отец и сын недолго пробыли в Зальцбурге. Всего лишь около года. За это время Вольфганг создал несколько произведений духовной музыки: в частности две мессы, одна из которых — до-мажорная — величавое, торжественное произведение. Этот год был примечателен еще и тем, что при архиепископском дворе поставили «Притворную простушку» и Вольфганг, наконец, увидел на сцене свою первую оперу. Кроме того, юный композитор был назначен придворным концертмейстером князя- архиепископа.
Все это, конечно, приятно щекотало самолюбие Леопольда — он опять утер нос чванливым зальцбуржцам. Но вместе с тем Леопольд отлично понимал, что пока он сам окончательно не состарился, а Вольфганг не подрос настолько, чтобы перестать вызывать изумление, необходимо торопиться упрочить славу мальчика в Европе. Поэтому Леопольд и решил предпринять путешествие в Италию, в эту обетованную землю музыки. Ведь только в Италии музыкант того времени мог получить аттестат
