— Ага. — Игорь осторожно оперся о локоть и растянулся на холодной земле. — Я немного посплю. Когда эти наболтаются, разбудишь, ладно? Тут где-то есть надежная квартира. Наверное, мы туда пойдем, не всю же ночь посреди поля торчать.
— Хорошо.
Я подобрал и отправил в костер веточку. Она занялась и вспыхнула. Янтарные язычки заплясали на ней, как искры в пресловутых мерцающих стенах.
Что же вы такое, черт вас побери?
Что?
Глава 4
— Все в порядке? Жалоб нет?
— Вроде нет.
— Прекрасно, голубчик, прекрасно. Маечку повыше.
Хитроглазый усатый доктор протер стетоскоп и занялся прослушиванием моих легких. Стетоскоп сменился тонометром. Затем док поводил перед глазами молоточком, деловито постучал по коленке и бегло осмотрел ухо-горло-нос.
Как по мне, в осмотре не было никакой необходимости. По мнению дока — тоже. Но распоряжение подписал лично Коршунов, так что выбирать не приходилось. Два раза в день я без очереди заявлялся в кабинет врача, краснел под обжигающими взглядами больных и характерным подергиванием ноги демонстрировал отличные рефлексы.
— Кошмары не мучают? Стул хороший? Голова не кружится?..
Доктор сделал запись в тетради и погладил округлый животик. В наши дни похвастать таким могли немногие. Злоехидный Гиппократ ряшку не только не растерял, но и нарастил.
— Откуда столько злобы? — пробормотал я, натягивая куртку.
Меня била дрожь, несмотря на растопленную печку, в кабинете было прохладно.
— Профессия, знаете ли, обязывает. — Док отложил карандаш и залихватски пригладил усы. — Это не злоба. Жесткость, цинизм, правда-матка в глаза.
У меня было стойкое ощущение, что доктор надо мной посмеивается.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Вержбицкий. Глаза сонные, волосы нестриженые.
— Легок на помине. — Я приветственно махнул рукой. — Заходи, я всё.
— Привет.
Игорь зашел и прикрыл за собой дверь.
— Здравствуй-здравствуй, Игорек. — Доктор снова принялся протирать стетоскоп.
— Привет, Гиппо…
Я спешно покинул комнату. Эти двое друг друга терпеть не могли. Я пару раз присутствовал при их разговорах — яд в каждом слове, причем в смертельных дозах. Профессиональная ревность, что ли?
Продолжая зябко кутаться, я выскочил наружу и быстро зашагал в сторону Самарской площади. В последнее время у меня появилась дурацкая привычка приходить в последнюю минуту… Последнее время, последняя минута — неоптимистичные какие-то тавтологии… И вроде слежу за временем, стараюсь выходить в срок, а все равно постоянно опаздываю. Обязанности, чертовы обязанности, которых с каждым днем все больше: Коля сделай то, Коля сделай это, и никакого света в конце туннеля.
На площади было пусто. Только туша бронетранспортера привычно стыла на ветру. БТР не мог сдвинуться с места — маленький секрет, известный лишь узкой группе людей. Какая-то серьезная поломка, которую так и не смогли устранить. Но башня ворочалась, пулемет работал, так что паралитика отбуксировали к зданию мэрии, то ли для солидности, то для устрашения. Что до бодро бегающего предшественника, он охранял главную сокровищницу коммуны — топливное хранилище.
На КПП я показал пропуск, назвал пароль — теперь их меняли каждые три дня — и прошел в мэрию. По дороге меня останавливали еще дважды. Обыскали и сверили рожу с черно-белой фотографией с такой тщательностью, будто я тут впервые.
Кажется, у Коршунова развилась паранойя.
Впрочем, понять его можно. В последнее время дела шли из рук вон плохо. Нападения неизвестных участились. Было разграблено несколько мелких объектов на периферии. Перевалочный пункт на Ленинградской пришлось эвакуировать. А три дня назад на Победе шел настоящий ночной бой. Мы потеряли троих, еще четверо получили ранения. У нападавших двое погибли, еще двоих взяли в плен и допросили с пристрастием. Никакого толку: твердили, что ничего не знают, что им приказали, что работают за еду. Ссылались на каких-то военных. Вновь прозвучало имя «Маршал».
Сначала им не поверили. Одного отлупили так, что он едва кони не двинул, однако выжать больше так и не удалось.
По наводке пленных навестили пару квартир. Одна оказалась пустой, на другой взяли какого-то узбека или таджика, который по-русски едва говорил. Вроде как просто присматривал за домом. Приходили какие-то люди, о чем-то разговаривали. Кто такие, не знает, куда уходили — тоже. Кормили хорошо, поэтому и служит. Вот и весь сказ.
Нападения между тем продолжались. В основном, по мелочи, но нервы у всех были на пределе. В ночные патрули меньше чем по четверо теперь не выступали. Еще немного и впору переходить на осадное положение. Знать бы только, кто нас осаждает.
— Николай, присаживайся. — Коршунов выглядел уставшим. Морщины на лбу стали резче, кожа бледная, ни кровинки. — Что врач сказал?
— Здоров как бык.
Я примерно представлял, к чему эти вопросы и о чем пойдет разговор.
— Хорошо.
По лицу Коршунова пробежала тень. Если бы я корчился в смертных муках, ему было бы проще. Проект «Поселение» закрыть, на идее поставить крест. Увы, никто из побывавших за барьером умирать не собирался и ничем страшнее простуды не заболел. Ну, а простуда по осени — дело житейское.
— Вчера опустошили первую цистерну, — поделился новостями Коршунов. — Пичугин с командой составили подробную карту территории.
Я молча кивнул, ожидая продолжения.
— Пойдешь с ними? — внезапно спросил Коршунов.
На секунду я опешил, вопрос вышел совершенно неожиданным.
— Я?
— Ты-ты, — в голосе мелькнуло раздражение. — Неважно, на каких условиях. Ты готов пойти с ними?
Некоторое время я лихорадочно обдумывал ответ. В голову лезла всякая ерунда в стиле: «Если партия прикажет».
— Ясно, — прервал Коршунов мучительные раздумья. — Разберемся ближе к делу. Если тенденция сохранится, в начале ноября объявлю набор добровольцев.
Я почувствовал себя оплеванным.
— Это действительно необходимо? — Вопрос вышел глупым, лучше б я и дальше сидел с закрытым ртом.
— Да, Николай, это необходимо. — Коршунов прошелся по кабинету, остановился у окна. — Люди продолжают приходить. Размещать их негде, кормить нечем. Зимой будем замерзать и голодать. Как в Ленинграде сорок третьего.
— А котельная? Лесозаготовки?
— Не хватит солярки. Мазут ладно, мазута хватит. Но водяные насосы работают на дизеле. У нас достаточно топлива, чтобы нагревать воду, но недостаточно, чтобы гнать ее по трубам. Если повезет, растянем на месяц-полтора. Больше не выйдет, нужно оставить запас на весну-лето.
— Зачем? — на автомате спросил я.
