Серена густо покраснела, встала и, старательно избегая его взгляда, стала разглаживать юбки.
— Мне пора идти.
Николас следил за ней, пока она разглаживала кружева на шее и криво надела шляпку с поникшим пером. Совсем недавно в его руках она напоминала расплавленный металл. Теперь Николас чувствовал себя очень неловко. Ужасным подозрением, что он совсем не разобрался в ней, нельзя было пренебрегать. Николас оглянулся на продуваемый сквозняками амбар, жалкие тюки сена и отказался от мысли продолжить начатую игру. О чем только он думал!
Николас взял шляпу и хлыст.
— Вы совершенно правы, вам пора возвращаться. Мы завершим это завтра, когда убедимся, что нам никто не помешает.
— Завтра.
Серена растерянно улыбнулась.
Николаса обеспокоил ее тон.
— Я провожу вас. Потом отведу Красавицу назад.
— В этом нет необходимости.
— Идемте же, а то снова начнется дождь.
Николас ловко посадил ее в седло, лошади понеслись легким галопом. Серена и Николас молчали до самого городка. Когда она передала Николасу поводья Красавицы, пошел сильный дождь.
Вернувшись, Серена отворила двери своих номеров и обнаружила холодный камин и записку от мадам Леклерк, в которой значилось, что модистка согласилась отправиться в Лондон вместе с сыном хозяйки. Она смяла записку и бросила ее в камин. К своему удивлению, Серена начала ругаться на родном языке мадам. Теперь ей придется ехать в Лондон одной, если только Николас не станет ее спутником. Серена вздохнула. Она не без основания сомневалась, что после завтрашнего дня ему вряд ли захочется ехать вместе с ней.
Серена не спала почти всю ночь, глубоко озабоченная событиями истекшего дня. Ее страшила сила чувств, которые Николас пробудил в ней своими любовными ухаживаниями. Несмотря на неопытность, она понимала, что дело не только в физическом влечении, если говорить о ней самой. Она зашла слишком далеко, ей грозила опасность погрузиться в головокружительный водоворот страстей. Всему виной влечение и близость. В глубине души она догадывалась, что ее чувства к Николасу не просто мимолетное весеннее увлечение. Если бы тот фермер не помешал им, она потеряла бы нечто большее, чем невинность. Она потеряла бы свое сердце.
Когда через тяжелые занавеси стал просачивался слабый свет серого утра, Серена заставила себя смириться с неизбежным. Пора складывать карты в колоду. Всякая мысль о том, что она вернется в Найтсвуд-Холл и доведет до кульминации страсти, разгоревшиеся вчера, была невероятной глупостью.
Было бы сумасшествием отказаться от счастья с другим человеком ради нескольких часов удовольствия, как бы она этого ни жаждала. Как бы хорошо это ни казалось. Сумасшествие.
Серена пыталась вообразить своего будущего избранника, но его место всегда доставалось Николасу. Воображаемый загородный дом всегда был похож на Найтсвуд-Холл. У всех ее детей были темные волосы и серые глаза. Мечтать было бесполезно.
Возможно, Серене повезет больше, когда все это закончится. Наверное, следующий разумный шаг — окунуться в балы и вечеринки лондонского сезона. Не брак, а бегство от опасности. Тогда ее голова хотя бы будет занята чем-то другим, а не тем, что могло бы быть. «Теперь этого больше никогда не будет, — угрюмо подумала Серена. — Ибо Николас так или иначе потеряет ко мне всякий интерес, если я скажу ему правду». Серена чуть не заставила Николаса отказаться от своих правил, хотя он и не догадывался об этом. Николас Литтон не из тех, кто простит такую измену. Одинокая слеза скатилась по щеке. Как бы Серена ни рассуждала, она страшилась предстоящего разговора. Как бы она ни пыталась заглянуть вперед, прямо сейчас, в данный момент, ее будущее казалось безрадостным.
Николас тоже плохо спал. Он ворочался с боку на бок среди спутавшихся простыней и проклинал своего чересчур бдительного фермера-арендатора. В любовном томлении он вспоминал Серену, растянувшуюся на сене. Он никогда в жизни так не желал слиться в плотском экстазе. Николас просто снова перевернулся на другой бок, тщетно пытаясь найти прохладное место на смятой постели. Завтра. Если он не овладеет ею завтра, то лишится рассудка.
Утром Николаса разбудил бесцеремонный стук в окно спальни, в чем вряд ли был повинен его предупредительный слуга.
— Ник, ты, собака, вставай.
В дверях стоял Чарльз, лорд Авсбери, известный прожигатель жизни и лучший друг Николаса. Закрыв за собой дверь, он подошел к окну, раздвинул занавески, затем устроился в кресле у туалетного столика.
Николас сел в кровати.
— Лорд, похоже, ты рано встал. Какой черт тебя принес сюда? Пойми правильно, я рад видеть тебя, но нельзя же являться в такую ужасную рань.
— Я остановился у Чидлов, — ответил Чарлз. — Это в пятнадцати милях отсюда. Там на сегодня намечается пикник или еще какая-то глупость, так что я решил сбежать хотя бы на несколько часов.
— Понятно. Леди Чидл все еще не теряет надежды?
— Тут виновата моя мать. Они с леди Чидл старые приятельницы. Мать решила во что бы то ни стало женить меня на старшей дочери своей подруги.
— А ты, Чарльз, как смотришь на это? Самое горячее желание твоего сердца — жениться на Пенелопе Чидл?
— Спокойно, Ник. Я бы не стал говорить об этом столь уверенно. Однако я делаю успехи, уже время подумать о детской комнате. Мне уже стукнуло тридцать.
Николас потянулся к звонку, чтобы вызвать слугу.
— Чарльз, надеюсь, ты соображаешь, на что идешь. Ты, а не я. Я сейчас оденусь. Спускайся в гостиную. Хью принесет тебе кофе. Я скоро приду, и тогда ты сможешь поделиться со мной всеми новостями.
— Мне особенно нечего рассказывать. Дело в том, Ник, что ты сейчас главный источник новостей.
— Только не говори, что мой соперник по дуэли некстати умер!
— На этот счет нечего беспокоиться, он быстро поправляется. Можешь возвращаться в Лондон, когда тебе захочется. Нет, речь идет не о дуэли. Одевайся, поговорим за завтраком. Будь я проклят, если останусь здесь, когда на тебе даже ночной рубашки нет.
Разговорить Чарльза не удалось, и тот спустился вниз.
Глава 5
Николас быстро закончил утренний туалет и через двадцать минут присоединился к своему другу в гостиной. Чарльз смотрел в окно, за которым садовники выкашивали лужайку. Он был симпатичным человеком, славился отличным покроем своих фраков, которые всегда заказывал у Вестона, замысловатыми галстуками, которые всегда завязывал сам. Он не был ни высоким, ни так хорошо сложенным, как Николас, но обладал достаточно стройными ногами, благодаря чему хорошо смотрелся в плотно облегающих панталонах, украшенных кисточками ботфортах, разумеется, от Холби. Удивительно, что его приветливое лицо сохранило свежесть, хотя он водил дружбу с закоренелыми прожигателями жизни, которые пили и играли в карты.
Когда Николас вошел, Чарльз поднял лорнет:
— Мне почему-то не нравится, как ты завязал галстук. Сельская жизнь приучила тебя к небрежности. Тебе пора возвращаться в город.
