– Но я же здесь, ведь так?
Леонид вместо ответа задал следующий вопрос:
– И ты думала об аборте?
Милли облизала пересохшие губы, ее глаза вновь наполнились слезами, она постаралась сдержать их, при этом потек нос. Отчаянно и некрасиво шмыгнув, она, наконец, вымучила ответ:
– Около двух минут. – Ее ответ вызвал гримасу отвращения на его лице.
– И когда ты – извини, я процитирую… – Леонид взял ненавистную газету: – Когда ты была так растеряна и взволнована, твоя подруга Джина объяснила тебе, что много женщин радовались бы ситуации и забыли бы об аборте, чтобы получить чек от Коловского.
– Это ее слова.
– Ты приехала, чтобы получить свой чек, мисс Андреас? Чтобы убедиться, что твое будущее обеспечено?
– Я здесь, чтобы сказать тебе… что все пошло наперекосяк, и я жду ребенка, – встреча с ним принесла Милли страх и ужас, по сравнению с этим пугающая неопределенность прошедших шестнадцати недель была просто ничем.
– Как видишь, я уже в курсе.
– Прости.
– Сохрани газету до тех времен, когда ребенок научится читать.
– Прекрати, – Милли заткнула уши, в ее голосе звучали истерические ноты. – Я и думать не могла, что это напечатают. И не хочу, чтобы мой ребенок когда-либо услышал об этом.
– Прекрати спектакль, Милли. Ты меня не разжалобишь. Ты по-прежнему не посещаешь спортклуб?
– Что?
– Ты говорила мне в тот вечер, что платишь за абонемент, но не посещаешь клуб.
– И что?
– Я считаю, это лень.
– Не понимаю, о чем ты.
– Позволь объяснить. Когда я плачу за что-нибудь, я использую это полностью. И так всякий раз.
– При чем здесь спортклуб… – Но Милли уже понимала – за этой фразой последуют какие-то требования.
– Я не ленив. Не думай, что ты получишь чек и забудешь обо мне. Я всегда использую все до конца.
– Нет! – закричала Милли.
Но Леонид засмеялся ей в лицо.
– Думаешь, я о тебе? После всего, что произошло? Да я никогда не захочу тебя. Я говорю о нашем ребенке. Я теперь навсегда в его жизни – нравится тебе это или нет. Привыкай видеть меня каждый день, быстрей привыкай. Потому что с этого момента я и в твоей жизни.
Эмоции и изнеможение в сочетании с утренней тошнотой совершенно обессилили Милли. Она не могла больше спорить с ним, объяснять, доказывать. Ей хотелось сжаться в комочек, спрятаться, зажмурить глаза, уползти и зализать свои раны.
– Поговорим позже. – Она нашла в себе силы произнести это и посмотреть на Леонида, не узнавая человека, которого, как ей казалось, она когда-то знала. – Делай то, что считаешь нужным, Леонид. Я буду делать то, что смогу. Сейчас я поеду к себе в гостиницу.
– Ты останешься здесь.
– После всего, что ты наговорил мне?
– У тебя нет выбора. В холле фотографы, пресса. Думаешь, они отстанут?
– Что им надо, черт побери?
– Я Коловский. – Леонид в первый раз повысил голос.
Крик, естественный гнев вынести легче, чем холодную, презрительную ненависть, как там, в аэропорту.
– Я один из богатейших холостяков Австралии. Моя жизнь им интересна. Не притворяйся, что для тебя это новость. Ну, можешь выбирать. Хочешь идти – желаю тебе удачи прорваться через них в холле и попасть в такси. Удачи тебе, попробуй добраться до отеля и поспать. Это тебе действительно нужно.
Он прав, поняла Милли. Еще раз столкнуться с прессой, да к тому же без Леонида, – такая перспектива мало привлекала.
– Ложись, – сказал мужчина, и, почувствовав ее колебания, спокойно добавил: – Я не буду тебя беспокоить. Отдыхай, и когда мы оба успокоимся…
– Когда ты узнал об этом?
– Я прочел статью час назад.
Милли замолчала, потрясенная подлостью журналистов. Они подготовили убийственный спектакль. Она могла оказаться одна перед этой жадной толпой. Леонид был жесток с ней, она не заслужила подобного
