Танцовщица не торопила меня, поэтому я спустилась вниз не сразу. Я посмотрела на навес, закрывавший ткацкий станок, на ларь, в котором хранилась лошадиная сбруя и утварь для ухода за собаками, на сторожку рядом с воротами — оттуда начинался путь к свободе.
Каким бы крохотным ни был мой здешний мир, он казался намного богаче, чем канавы с лягушками по краям папиного поля. Мой отец был крестьянином, хотя я не знала, как на моем языке будет «крестьянское хозяйство». Место, где мы жили, было просто «местом, где мы жили». Дома я не научилась бы ни читать, ни считать, ни готовить вкусные блюда из всевозможных ядов.
Если бы меня не привезли в Медные Холмы, я не была бы рабыней.
— Никто не будет мной владеть! — сказала я на своем родном языке.
Спускаться оказалось гораздо труднее, чем подниматься. Я двигалась очень осторожно и все же два раза едва не упала. Последние десять локтей до земли я пролетела, лишь чудом не ударившись о навес. И все же мне удалось приземлиться на ноги.
Танцовщица смотрела на меня в упор, хотя ее глаза были скрыты тенью.
— Что ты видела там, наверху?
Я открыла было рот, но замолчала. Вряд ли ей хотелось услышать о крытой медью крыше дома, в котором я жила. Что же я в самом деле увидела? Не подумав, я выпалила первое, что пришло мне в голову:
— Путь к свободе!
— Сохрани его в сердце. Я не могу освободить тебя отсюда, но мы вместе можем навещать свободу.
Мне очень хотелось спросить ее, как это сделать, но мне мешала выдержка, которую в меня вколотили.
— А ну-ка, пробегись по двору! Беги как можно быстрее, — приказала Танцовщица.
— Долго бегать?
— Пока я не прикажу тебе остановиться или пока у тебя не подкосятся ноги.
Когда я поднималась к себе в спальню, плечи у меня ныли, а мысли в голове путались.
После той первой ночной пробежки я с трудом передвигала ноги. И все же ночная тренировка не унизила, а обрадовала меня. Радовала даже заслуженная боль в мышцах. Мне было больно не от чьей-то жестокости. Я честно расходовала силы. Госпоже Тирей Танцовщица сказала, что я растянула мышцы, упражняясь в перекрестном шаге.
В тот день снова приехал Федеро. Он пришел пешком, а не прискакал на лошади, и показался мне каким-то усталым, опустошенным. Море истрепало и запачкало его нарядный бархатный костюм; солнце раскрасило его кожу, и он уже не казался мне опарышем. Федеро напомнил мне спелую ягоду.
Когда пришел Федеро, я занималась во дворе с госпожой Леони. Едва увидев гостя, госпожа Леони встала и пошла искать госпожу Тирей — по крайней мере, я так подумала. Федеро сел на ее маленькую мягкую скамеечку и некоторое время молча смотрел мне в глаза.
Я едва заметно улыбнулась — мне не хотелось выдавать себя.
— Как ты живешь, девочка? — спросил он наконец.
— Я учусь.
— Хорошо. — Федеро взял меня за руку. Несколько раз повернул ее туда-сюда, осмотрел запястье, пальцы, ладонь, тыльную сторону ладони. — Ты хорошо учишься?
— Одни уроки труднее, другие легче.
— Которая из наставниц нравится тебе больше всего?
На миг я позволила себе улыбнуться по-настоящему:
— Танцовщица!
Он улыбнулся в ответ:
— Хорошо!
— У меня есть вопрос. — Мне до сих пор не хватило духу спросить ее саму.
— Можешь его задать, — сухо ответил Федеро.
— Почему у всех наставниц есть имена, а у нее нет? Только название профессии… — «Да и то не совсем точное», — подумала я.
— Хороший вопрос. — Федеро слегка склонил голову, и я увидела у него под глазом красное пятно, как будто его ударили. — Она принадлежит к немногочисленному племени, которое обитает далеко отсюда. Пардайны не открывают свои имена даже друг другу. У них в обычае — они называют его тропою душ — держать в тайне свою подлинную сущность. Говорят, их души так глубоко запрятаны, что живут в переплетении троп других пардайнов еще долго после того, как умирает тело. — Федеро пожал плечами. — Как бы там ни обстояло дело с их душами, многие предпочитают называться по роду занятий. Иным дают имена по цвету глаз или по любимому блюду.
— У меня нет имени. — Хотя когда-то было. — Но моя сущность вовсе не скрыта. Наставницы все время следят за мной со всех сторон. Они переделывают меня постепенно, каждый день.
На моих глазах его радость улетучилась, как птица перед грозой.
— Это не урок, который можно выучить. Ты и она отличаетесь, как звезды от ламп в твоем доме.
— И звезды, и лампы освещают ночь.
Он быстро погладил меня по голове:
— Никогда не забывай, кто ты.
— Я не твоя, — ответила я на родном языке.
— Молчание — твой друг, — ответил он на том же языке.
Я смотрела ему вслед. Федеро побрел к дому, чтобы побеседовать с госпожой Тирей. Вскоре вернулась госпожа Леони, и мы продолжили занятие.
Иногда уроки бывали весьма необычными. Читая книги госпожи Данаи, я наткнулась на одну сказку, которую рассказывали по-разному. Истории о богах, которые повторялись в разных формах и переходили из книги в книгу, сами по себе служили для меня откровениями; они казались мне священными знаниями, изложенными достоверно и умело.
Первой я прочла, если можно так выразиться, мужскую историю о богинях, которые посвятили себя заботе о женщинах. Гораздо позже та же самая история стала привлекать меня совсем по-другому, но вначале меня поразила изложенная в ней картина мира.
—
—
—
