— А ты?
— Я здесь.
— Ты вернулась, побывав на корабле, который мог бы отвезти тебя назад, в Медные Холмы! — едва слышно прошептала матушка Ваджпаи.
— Я никогда ни за что не вернусь в Медные Холмы! — Из глаз хлынули слезы, теснило грудь. Я вся была скользкой и липкой от слизи. — Я пойду в купальню.
— Иди, Зелёная, и да пребудет с тобой мое благословение!
Я убежала от матушки Ваджпаи, ища способ как-нибудь очистить руки. Снять пятно с души будет гораздо труднее.
Я напустила в купальню самую горячую воду и долго оттирала кожу, пока она не распухла и не покраснела. Я никак не могла отмыть руки; под ногтями засохла кровь. Ее невозможно было очистить никакими щетками. Я отправилась в чулан, где хранились щетки, чтобы найти что-нибудь пожестче, когда в купальню вбежала Самма.
— Зелёная, Зелёная! — закричала она, крепко обняв меня. Увидев мои руки, она испуганно вскрикнула, а потом сказала: — Пойдем со мной, прошу тебя! Яппа говорила, что так может случиться.
Я замахнулась, собираясь влепить ей пощечину, но одумалась.
— При чем здесь Яппа?
— Она… с-сказала, что ты… — Самма шмыгнула носом, проглатывая следующие слова. — Пойдем, милая, пойдем со мной!
Я нехотя позволила увести себя. Мокрая, голая, я дрожала мелкой дрожью, несмотря на жару. Руки горели… может, это очистительная боль?
Самма тащила меня по коридору, зовя на помощь. Прибежала Элло.
— Позови Яппу. Пусть она спустится к нам в малый тренировочный зал, — хрипло приказала девочке Самма.
— Мы что, будем драться? — спросила я.
— Нет, нет, любимая. — Самма остановилась и поцеловала меня в лоб. — Займемся кое-чем другим. Совершенно другим!
Яппа успела прийти в малый тренировочный зал еще до нас. Спотыкаясь, дрожа от холода, я вошла и увидела, что в жаровне полыхает огонь, хотя в тренировочных залах этого не разрешалось. В случае пожара до воды было слишком далеко.
— Иди сюда, Зелёная. — Яппа приняла меня у Саммы. — Сейчас все будет хорошо.
Я увидела подставку для мечей, тяжелый треножник. На тренировках к нему обычно прислоняли деревянные чучела, которые мы рубили и кололи. Сейчас чучело сняли с треножника. Яппа прислонила меня к нему лицом и подняла мне руки над головой. Кожа на них горела. Может, то была кровь Карри?
— Ты хочешь меня зарезать? — спросила я.
— Нет, милая, — ответила Яппа. — Я повторю то, что сделала со мной матушка Чапурма, когда мы обе были претендентками и я вернулась после первого убийства.
Она стала привязывать меня к треножнику тонкими кожаными ремешками.
— Что ты чувствуешь?
Где-то неподалеку тихо скулила Самма; она звала Яппу, а потом меня.
— Ничего, — ответила я. — Только кровь на своих руках.
— Ты убила незнакомого человека.
Я кивнула и тоже тихо заскулила, как Самма.
— Ты никак не могла согреться и села в обжигающую воду, надеясь, что вода вернет тебе чувства.
— Г-госпожа Тирей… — задыхаясь, проговорила я.
— Сейчас я сделаю тебе больно, — предупредила Яппа. Голос у нее стал грудным, хриплым, как будто мы с ней предавались взаимным ласкам. — Потерпи немножко; сначала к тебе вернется боль, а потом все остальные чувства.
Закрыв глаза, я снова заплакала.
Послышался щелчок — плеть хлестнула меня по спине. Я дернулась, хотя почти не почувствовала боли. Когда мы дрались в этом же зале, меня иногда били гораздо больнее. Тоненько вскрикнула Самма.
Еще один щелчок, еще один удар хлыста — ниже, по ягодицам. Я дернулась. Яппа оказалась права. Там, где от ударов лопалась кожа, делалось горячо, и я постепенно приходила в себя.
Хлестнув меня в третий раз, Яппа склонилась надо мной:
— Чувствуешь?
— Да, — ответила я, задыхаясь.
Она продолжала пороть меня. Удары плети прогоняли холод. Удары прогоняли тень Майкла Карри. Яппа не наказывала меня, как госпожа Тирей; она била меня ради моего же блага.
Вскоре внизу живота у меня сладко заныло. Когда Яппа положила плеть, я стала тереться о треножник, не обращая внимания на занозы.
В Медных Холмах я дала себе слово, что не позволю никому пороть себя… Оказывается, нарушать слово иногда очень приятно.
Меня била крупная дрожь; ныли привязанные к треножнику руки и ноги. Колени подо мной подкашивались. Яппа отвязала меня. Они с Саммой завернули меня в простыню и понесли в спальню. Пока Яппа втирала в рубцы на спине и в обожженные руки бальзам, я ласкала губами грудь Саммы. Наконец я погрузилась в самый глубокий сон в жизни. Спала я без сновидений.
На следующее утро я предстала перед матушкой Ваджпаи, матушкой Виштой и старой матушкой Мейко. Они приняли меня в верхнем зале храма, где прежде я не бывала. Зал был устроен еще более странно, чем остальные здешние помещения, — он изгибался вверх в виде слезинки; пол посередине напоминал чашу. Три наставницы сидели в позе лотоса на подушках. Между ними горела единственная палочка благовоний.
Мне дали низкий табурет, на котором лежала подбитая ватой подушечка.
— Матушки, я, наверное… лучше постою, — сказала я, когда матушка Ваджпаи жестом приказала мне сесть. На ягодицах у меня вспухли рубцы. Когда я вспоминала вчерашнюю порку, мне делалось очень стыдно. Стоило мне посмотреть на забинтованные ладони, как я снова живо представляла себе все, что со мной случилось.
— Как тебе будет угодно, — сказала матушка Мейко. — Ты можешь сесть в любой миг, когда тебе захочется.
— Спасибо. — Я поклонилась, но не сделала знак лилии. Не моими руками демонстрировать почтение богине!
— Когда я в первый раз лишила человека жизни, — медленно проговорила матушка Вишта, — я три дня не возвращалась в храм. Пряталась в баньяновой роще у парка Принца Киттатханга; проголодавшись, питалась птичьими яйцами и жевала листья.
— Наконец я привела ее домой, — с улыбкой подхватила матушка Мейко. — Она тогда была моей ученицей, и настало ей время возвращаться.
Заговорила матушка Ваджпаи:
— Когда я забрала первую жизнь, я вернулась в храм и набросилась на мою матушку-наставницу, которая сидела за столом в трапезной. Я едва не всадила нож ей между лопаток. Мне помешала одна из сестер-претенденток.
— Ха! — Матушка Мейко повернулась к ней. — Ты бы все равно меня не ударила. Я видела, как ты ко мне крадешься, в отражении винного бокала.
— А вы?.. — спросила я ее, самую старшую, понимая, что они пытаются меня утешить.
— Я? Взяла лодку на пристани и поплыла в открытое море. Гребла, пока город не скрылся из виду. — Взгляд ее устремился куда-то вдаль. — Мне захотелось побывать в мире, где нет ни песчинки нашей земли. Богиня заговорила со мной из воды и вернула меня домой.
