Пиво в самом деле оказалось не таким противным, как в прошлые разы. Пилось легко; время от времени приподнимая накидку и глотая пенный напиток, я прислушивалась к разговорам.
С тех пор как я начала обходить портовые кабаки, я поняла, сколько кораблей из разных стран заходит в Калимпуру. Очень многие иноземные моряки и торговцы сносно изъяснялись на селю.
Конечно, особенно внимательно я прислушивалась к петрейцам. Несмотря на то что я провела на родине уже не один год, я по-прежнему говорила по-петрейски лучше, чем на селю. Кроме того, я немного понимала по-ханьчуйски и быстро научилась распознавать смагадскую скороговорку. Каждый день мне приходилось слышать разговоры на дюжине других языков.
Я бы ни за что не выучила их все.
Важнее всего для меня были селю и петрейский. Селистан и Каменный Берег в равной степени несли ответственность за торговлю живым товаром; по крайней мере, мне так казалось. Я обещала себе когда- нибудь непременно покончить с этим ужасным промыслом.
И все же на любом корабле служили матросы из самых разных мест. Из книг я знала, что мир раскинулся на огромном блюде. Теперь же я поняла, что и языков столько же, сколько разных народов… Если, конечно, боги не пошутили.
В тренировочных залах мы часто упражнялись с собаками; мы сражались с ними, ранили и убивали. Крупные собаки страдали от ран, почти как люди. Еще нам приводили свиней; их мы убивали, расчленяли и изучали, потому что у людей и свиней во многом похожи кожа и внутренние органы. Однако мне хотелось помериться силами с еще более крупным зверем — например, с волом.
— Ты ненормальная, — сказала мне однажды матушка Адхити после тренировки. Мы с ней избили друг друга до синяков; синие и зеленые пятна походили на орхидеи, вытатуированные на наших телах.
— Нет, нет, неужели ты не понимаешь? Вол своей силой равен нашему оружию. — Я смотрела на поединок как мужчина, неуязвимый, сильный и столь же смертный, как и любое бессловесное животное.
Матушка Адхити как-то странно посмотрела на меня. Даже при моем теперешнем росте она была крупнее меня раза в два.
— В таком тесном помещении, как зал, с волом не справиться даже мне! Ну а тебя он просто раздавит, как ребенок давит ногой спелую сливу!
— Тогда мы можем подраться на празднике. Устроим представление! — Я несколько месяцев не брала в руки ни ножа, ни меча — после той битвы в манговой роще. До поры до времени меня оберегали от «тайной работы», ведь я считалась еще претенденткой, не принесла обеты. Кроме того, если не считать моих новых напарниц, остальные Клинки относились ко мне прохладно и с подозрением.
Матушка Адхити вытерла шею.
— Ты прекрасно знаешь, Зелёная, храму такие представления ни к чему… Лилейные Клинки сами по себе представляют собой смертоносное оружие. Как и любое оружие, Клинок красивее всего, когда покоится в ножнах.
— В ножнах… мы всегда должны быть в ножнах! — Я разогнула кулаки, чувствуя приятную боль в мышцах.
— Если уж тебе не терпится подраться, продолжай шляться по портовым кабакам — там легко напроситься на неприятности, — проворчала матушка Адхити. — А о баловстве с волом и не мечтай. Никто не позволит тебе драться, даже если бы у нас так было принято. Ты самая младшая и самая мелкая из Клинков!
С этими словами она оставила меня. Ну да, я ведь еще и не была Клинком.
С сожалением расставшись с мыслью о бое с крупным животным, я следом за матушкой Адхити вышла в коридор. В подземелье всегда было тепло и влажно; подземные залы занимали все пространство под храмом и окрестным кварталом. На самом деле жрицы богини Лилии захватили часть городских подземелий, обнесли свои владения стенами и провели всюду, куда могли, свет и воду.
Мы подошли к винтовой лестнице, ведущей в храм; я заметила, что на самой нижней ступеньке сидит матушка Мейко. Свою клюку она прислонила рядом с собой. Матушка Мейко курила короткую, широкую трубочку. Одета она была не в белую одежду служительницы Лилии, а в запачканное маслом синее муслиновое платье, какое носят женщины из сословия водоносов.
— Добрый день, матушка. — Я положила оружие и сделала перед ней знак лилии.
— Зелёная! — Она шумно затянулась и сжала трубочку в ладони. — Девочка… — добавила она.
Я терпеливо ждала. Матушка Мейко спустилась сюда ради меня. Пусть скажет, что у нее на уме.
— Я подслушала, что ты хочешь сразиться с большой коровой?
— С волом, матушка.
Матушка Мейко стала разглядывать тлеющие волокна в чашке трубочки.
— Сразиться со зверем… Скажи, кто ты такая?
— Претендентка на место в ордене Клинков!
— Нет. Ничего подобного.
Я удивилась:
— Кто же еще, матушка?
— Будь ты претенденткой на место в ордене Клинков, ты бы сейчас спала в общей спальне. Или занималась с другими претендентками, или смотрела, как тренируются другие. — Она наклонилась вперед. — Ты помогала бы детям, попавшим в наш храм, а не мечтала о тех, кого унесла судьба.
Мое желание отомстить совершенно незнакомому человеку едва ли можно было назвать мечтанием, но я не испытывала никакого желания спорить.
— Я — такая, какая есть.
— Богиня перестала с тобой разговаривать. — Матушка Мейко не спрашивала, а утверждала.
— Да, — призналась я. — Я не слышала ее с тех пор, как начала патрулировать город вместе с моими напарницами из отряда матушки Шестури.
— «С напарницами из отряда матушки Шестури»! — передразнила меня матушка Мейко. — Подумать только! Только что ты называла себя всего лишь претенденткой, а сейчас, видимо, считаешь себя полноправным членом ордена Клинков? Так вот, Зелёная, ты не претендентка и не Клинок. Ты девочка, которая никак не выберет, какой тропой ей идти. Пока ты — никто.
— Матушка! — Я понурила голову.
Своей короткой трубочкой она ткнула меня в лоб.
— Близится новолуние, за которым начнется месяц Вайсакха. Скоро тебе исполнится пятнадцать лет. В таком возрасте принято выходить замуж, рожать детей… Или вступать в орден Клинков. В конце месяца Вайсакха ты должна сказать, хочешь ли ты принести обет.
— А если нет? — еле слышно спросила я.
Матушка Мейко улыбнулась, но как-то безрадостно:
— А если нет, ты отдашься на волю богини. Спроси себя, девочка, часто ли ты печешься о ней. Спроси себя, много ли она печется о тебе в ответ.
Тогда я вспомнила, что моя собеседница возглавляет орден Клинков. Убить человека ей так же просто, как сосчитать дни недели; убив, она не испытывает никакого раскаяния. Матушке Мейко ничего не стоит вышвырнуть меня из храма Серебряной Лилии. Возможно, такой выход покажется ей самым подходящим. Она пригласила меня сюда — и она же отказывает мне в праве стать одной из них…
Целый вечер я упивалась своими обидами. Но ничего, думала я, я им всем еще покажу! Вот возьму и освобожу детей, которых ворует сословие нищих… Пойду в порт и подерусь с самыми продажными капитанами… буду бегать по здешним остроконечным крышам, перебью самых мерзких, самых отъявленных преступников и покрою храм Лилии неувядаемой славой… А может, я просто тихо исчезну, а мои бывшие наставницы пусть гадают, на что я обиделась и что со мной сталось!
В конце концов я поступила так, как всегда поступала в те дни. Я надела свой черный костюм и тихонько вышла в город. Иногда во время ночных вылазок в порт я больше пила, чем слушала.
Та ночь выдалась как раз такой.
На то, чтобы принять решение, мне дали месяц; естественно, я гнала от себя трудные мысли,
