А ведь у неё получится. Не может не получиться, иначе нам всем кранты. Стоит только проверить салон.
– Да, конечно, записывайте номер… у меня московский, сами понимаете, – ворковала Андре. – Восемь, четыреста девяносто пять, сто двадцать три, сорок пять, шестьдесят семь. Ну, мы поехали? Звоните мне, я вас на свой концерт приглашу.
Анька резво тронула с места машину. Мы с Надькой молча смотрели на её вспотевшую спину.
– Пронесло, – прошептала Надька.
– Это меня чуть не пронесло, как Бормана из анекдота, от волнения, – Андре пробирала дрожь. – Всегда, когда перенервничаю, живот крутить начинает. Интересно, когда этот крендель в погонах поймёт, что я ему левый номер дала? Назад поедем по другой дороге. Надь, долго ещё до твоей рощицы заветной? Копать будете сами, девочки. У меня стресс…
Через три часа, вернувшись и поставив возле дома машину, мы с Надин в ближайшем подвальном магазинчике взяли трёхлитровый пакет красного вина с дурацким названием «Ласковые сети». Жара всегда красного цвета. Андре, выходя из машины, глянула на крышу, видимо боясь увидеть голубиную кровь, но там ничего не было.
– Долго не забуду этого голубя, – сокрушалась Анька. – Разбитые птицы не к добру. Что-то случится.
Как биолог, я строила предположения, что у голубя был орнитоз, и ему поплохело от болезни, которая заразна и для человека, и, может, неплохо, что переносчик инфекции отошёл в мир иной.
– Помянем его душу! – всхлипнула Надька.
– Угу.
«Ласковые сети» пурпурно размягчали и без того варёное тело. Мы поднимали бокалы за наше здоровье, за упокой ненашего Стаса, захороненного в красивой роще, и птичьей души. А синоптики вещали: «Уходящий июль в Петербурге вторые сутки подряд бьет температурные рекорды. Белые ночи прошли, но погода не даёт ни забыть, ни отдохнуть от дневного зноя. Гидрометцентр предупреждает: в течение недели аномальная жара точно не спадет…»
Глава четвёртая,
1
В науку нет коротких путей.
Утро той сумасшедшей субботы началось со звонка Аврашки. Оказалось, ему срочно надо в Питер – с ним связались друзья-абитуриенты и предупредили, что по конкурсу они не проходят в вуз на выбранный факультет.
Для переписки по Интернету и выбора другого факультета Авраам как раз и должен был вернуться. Алька с Забавой остались. Бедная Сара Моисеевна с двумя некошерными внуками – тяжело ей придётся. А ещё и Джулька. Мне почему-то было совсем не жаль мою первую свекровь.
Только я договорилась с Матвеем, что к обеду он привезёт из «Золотой долины» сына, как позвонила Дашка. Напомнила про тушёную свинину к понедельнику, она уже на неё гостей пригласила.
Случайно мы затронули тему вступительных экзаменов, и оказалось, что мой Авраам и дочка Дашки – ровесники. А потому вопрос поступления в институт обсуждался нами не просто горячо, а горячечно. Тем более что детки подали документы в раскрученные вузы.
До этого Иаков напирал на Авраама с мудростью, настоянной на двадцатипятилетнем опыте работы в научном институте…
– Поступай, сынок, в большой университет. Только после окончания этого учебного заведения ты сможешь чувствовать себя разорившимся дворянином. Никем не стать, ничего не зарабатывать, но испытывать уважение к себе.
Авраам не захотел стать разорившимся дворянином. И поэтому ориентировался на специальности, за которые платят. И соответственно подал документы в ИМХО – Институт механики, химии и оптики.
В советские времена вуз хитовым не считался – слабые умы на этих предметах: техническая физика, физическая химия, оптотехника – ломались, но выжившие перельманы двигали прогресс. Перестраиваясь под веяния двадцать первого века, ректор выбрал перспективную модернизацию – в программу ввели компьютерный дизайн, бизнес-информатику, менеджмент. Конкурс вырос в десятки раз. Однако, наполняя институт новым содержанием, профиль оставляли прежним – оптическим, отчего названия кафедр стали звучать своеобразно – оптоинформатика, оптодизайн, оптомуниципальное управление… Впрочем, бессмысленная «оптовость» направлений никого не отпугивала – абитуриенты толпами атаковали ИМХО.
Я угорала, глядя, как подрастает циферка проходного балла.
– Дашка, ты помнишь, какой конкурс был в ЛГУ? Мы поступали – семь человек на место. На филфаке – двадцать пять, и это считалось запредельной цифрой. А в ИМХО пятьдесят человек на место.
– А такое бывает? – не верила Дашка.
– Бывает и хуже. К концу срока подачи заявлений на всех престижных направлениях вообще исчез вступительный балл. Дашка, только представь – сегодня баллы исчезли! Мне Аврашка по телефону только что сказал! – орала я в трубку. – Вместо них БИ!
Дашка закашлялась от смеха. Я опровергла её вопли:
– Нет, это не бисексуалы. – Надеюсь, Андре меня сейчас слышит, а Надька как раз наоборот. – А те, кто идут без испытаний, – льготники, целевики, медалисты и олимпиадники. И среди них битва – кто более льготный. У меня Аврашка родился в девяносто третьем, ты помнишь роддома пустые, тогда была предельно низкая рождаемость. Скажи, откуда берётся народ?
– Лейка, пойми, в Москву и Питер едет поступать вся Россия. В небольших городах вузы позакрывали, вот Ломоносовы и прут. Да ещё бюджетные места сократили…
– Да если бы только Ломоносовы… – Я вспомнила Джамбура, друга Авраама, уехавшего в Чечню к отцу сдавать три ЕГЭ на триста баллов. – Они получают отличные результаты на местах и едут с ними в МГИМО, а потом учиться не могут, вылетают или все пять курсов сдают за деньги.
– Не парься, куда-то твой Аврашка пройдёт.
– Именно, что куда-то, а не туда, куда хотел. А ведь он не троечник, и на платные курсы ходил – бабка Сара раскошелилась. ЕГЭ по информатике у него лучший в районе.
2
Украшение девушки – благовоспитанность, а не золоченая одежда.
– Что ты там про бисексуалов говорила?
Андре, зайдя ко мне в комнату, присела на край кровати.
– Лейк, вставай быстро, нас ждут великие дела. Лятрекша всю ночь под пьяную дудочку ненашего Стаса домулёвывала. Даже спать не ложилась, на кухне сидит. Надо для тебя прикид достойный выбрать. А в одиннадцать – в салон красоты, маникюр тебе делать. Ты у нас завтра заезжей знаменитостью будешь.
Я поморщилась. Если бы вчера не дала слово подругам – а всё «Ласковые сети» виноваты! – ни за что не стала бы сейчас напрягаться. Но уговор дороже денег. Пройдя на кухню и увидев Надин, подливающую себе вино в чашку из краника пакета, мне стало не по себе.
– Доброе утро, Лейка. Так, сбрасывай свой балахон. Стой! Повернись! – Надька взглядом-прицелом фиксировала мою полуобнажённую фигуру на фоне окна. – М-да, случай клинический. Низ твой, Ань. А с верхом мне корячиться.
Я вздрогнула. Это ещё что за делёж?
– Будем лепить из того, что есть.
Андре с Надин вдруг стали сыпать брендами:
– Может, твои брючки Cacharel? Нет, не помогут. Юбку Кукаи? Твоё джинсовое рваньё от Дольче и Габбана? Слушай, я подумала вдруг про мою блузку Армани из шифона…
– Идея. У меня к ней сумка, туфли и очки есть. С верхом решено. Во что низ упаковывать будем?
Я с ужасом слушала подруг.
