отзывчивая. Хотя, знаешь, похоже, насчёт Мыша…
– И, по просьбе мадам Дельфининой, сообщаю, что все вопросы с покупкой картин можно решить во- о-он у той роскошной девушки, которая сейчас рядом с Надин. – Андре махнула в нашу сторону рукой. Зал, как по команде, повернулся.
– Дамы и господа, представитель китайской академии Ли… – Андре замялась, мучительно пытаясь вспомнить «мое» имя, – ээээ, Ли Хуйсунь.
Мы с Надькой ошарашенно посмотрели друг на друга. Я не выдержала:
– Что я там говорила про чуткую и отзывчивую? Забудь, Надь. Стерва она, каких свет не видывал! Значит, я теперь Хуйсунь? Слава богу, что только на сегодняшний вечер. Бедная моя китайская бабушка, хорошо, не дожила до этого позора.
Надька истерически заржала. Раздались первые такты новой песни Андре.
– И чтобы поздравить мадам Надин с ошеломляющим успехом, – продолжала вещать стерва Анька в микрофон, – я специально написала для неё песню.
Андре вдруг без перехода выдала джазовую вставку в стиле Герды:
Зал взорвался. Публика начала подпевать. Чума по имени Андре провоцировала и заводила со страшной силой.
– Надь, когда она успела? – Я ошеломлённо слушала простенький, но очень красивый, чем-то напоминающий «Зеленый изумруд» хит Андре. То, что песня станет хитом, было понятно даже мне. – Я же ей всего дня три назад ляпнула про дайкири.
– Вообще-то эта гадюка, наша подружка, довольно талантлива. – Прибабахнутая двукратным повтором обращения «мадам», Надин кипела злостью на Андре. – Вчера мы с ней ездили в студию. Так она за два часа всё записала. Тока вот тут у вас промашечка вышла: правильно говорить дайкири?. Ударение на последний слог. Я точно знаю – этот коктейль старик Хемингуэй обожал. Хотя после хита Андре вся страна теперь будет теперь говорить дайки?ри.
Во всём, что касается спиртного, с Надькой спорить бесполезно. Её авторитет в этой области признала даже парижская богема. Надо же мне было так проколоться. Кстати, о проколах:
– Слушай, я хотела тебе сказать, что Андре… – Но меня опять перебили.
Надин по необходимости общалась с подходящими коллегами. Её хвалили, поздравляли. Но сегодняшний успех необычен – над залом парил триптих с убитым. С ненашим Стасом справа. В центре – наш Стас. У-у-у, бабник… И ведь не появляется до сих пор. Правильно Надька назвала картину: «Суши как гейши». Справа – с тем же ножом, который был на левой части триптиха (полотно «Убийство кота в восточном стиле»), разлёгся ненаш Стас. Название «Сепука для неизвестного любителя суши» звучало мрачным пророчеством. Складывалось ощущение, что всё совершилось именно в суши-баре: на левой и на правой частях триптиха стол, за которым сидел наш Стас, обрывался. Получалась гнетуще пробивающая панорама. Кто-то ест, кто-то уже никогда… Общее название триптиха «Красота по-японски» ставило в тупик.
– Гвоздь выставки. Висит на лучшем месте, – говорили Надьке.
Обычно Надин жаловалась: вот мои картины тыкают между первым и вторым этажом, в пролете. А тут: персональная (ну почти) выставка, ключевая позиция, в центре зала…
Корреспондент телеканала «101», улыбаясь, подошел к Надьке, державшей в руке пять желтых гвоздичек:
– Цветочки-то чего не подарили Мультивенко?
– С какой стати? – подскочила Андре. – Их подарили ей! Она здесь главная художница! – возмутилась Анька и указала на триптих. – Тебя по блату на лучшем месте повесили? – подколола подруга- злопыхательница.
– Да, я офигенно проплачиваю за это, – прищурилась Надин. – Ты постаралась, подруга. Целых три картины…
– Триптих впечатляет, – пробормотал журналист, снимая детали картины на камеру. – Что вы хотели выразить этим произведением?
Надька собралась ответить, но мужчину резко дёрнул и утащил за свитер её экс-супруг. Уже наклюкавшийся Михаил широко размахивал руками и требовал осветить по телевидению его новый цикл обнаженной женской натуры – «Брахмапутра и Ганг». Мельком глянув на Мишкины картины, я оценила бронебойную силу искусства. Зря я, наивная, думала, что фуршет «сиси-писи» самый страшный ужас здесь.
– Тьфу! – злилась Надька на бывшего. – Малюет бабам кирпично-коричневые груди, наворачивает круги. Натирает промежность – там по его замыслу общее русло Брахмапутры и Ганга. Трёт между ног, трёт…
– Как две реки впадают в Бенгальский залив и образуют эстуарий… Так и в этой промежности мы видим затопляемое устье, воронкообразное устье, расширяющееся в сторону моря… – вещал Миша корреспонденту, показывая на коричневые разводы между бедер своей Данаи…
– …скоро дырка на холсте будет. Утром встаёт – трёт ей промежность, ночью трёт как одержимый! У бабы писька уже до колен свисает. – Надька не успокаивалась. – Спрашиваю: ну где ты таких тёток видел? И знаешь, что он отвечает: «У Петропавловской крепости, на пляже…»
Я давилась от смеха, а подруга распалялась:
– Раньше у него тётки хоть с головой были – правда, только затылки, а теперь он их рисует совсем без головы. Одни кирпичные туши. И жопы плоские, коричневые. Как коровьи лепёшки. Развешивает их дома, в узком коридоре – слава богу, почти не видно.
– Надь, а это муж с тебя рисовал, да? – Андре показала на огромную, жирную туземку с хищным ртом и перевернутым вулканом внизу живота.
– Ага, как две капли воды похожи. Только у меня между ног с золотой каёмкой и шерсти больше! – Рассвирепевшая худенькая Надька чуть не сбила с ног плотного седовласого мужчину, похожего на губернатора города.
– Вы автор триптиха? – спросил тот.
– Да.
– Мне нравится эта работа, и я не буду торговаться. Сколько?
Мы с Андре замерли, почувствовав запах больших денег.
– А вот как раз Ли Хуйсунь тут, – вредная Надька злорадно ткнула в меня пальцем, – и с ней можно обговорить все подробности.
– Ну ты и дура! Это же сам Александр Мультивенко, губернатор! – услышала я сдавленный шёпот Андре, удаляясь вместе с мужчиной и двумя парнями в чёрном. И я другими глазами посмотрела на отца моего случайного любовника.
7
Чтобы исполнилось твое самое заветное желание…
Пока я возле специально оборудованного стола рядом с сейфом трясущимся от волнения голосом (ведь не каждый день общаешься с губернатором, да ещё и отцом твоего любовника) доносила до Александра Мультивенко идиотскую идею про необычный аукцион, к нам подошёл средних лет мужчина с ярко выраженной внешностью жителя Страны восходящего солнца и что-то спросил. Японский мне не давался никогда. Ответив на английском, я поймала недоумённый взгляд. Не принёс успеха и русский, ни тем более китайский. Губернатор с интересом наблюдал за происходящим, охрана скучала, я начинала нервничать. Видимо, из-за полной безнадёжности ситуации, не иначе, я вдруг спросила по-французски:
–
О чудо! Японец свободно трещал по-французски – почти с гасконским акцентом, забавно рыча.
– Александр Владимирович, вот незадача, – повернулась я к Мультивенко. – Этот товарищ тоже желает приобрести картины. Говорит, в жизни не видел, чтобы дух самурая был передан столь точно. Выход один: кто больше предложит – того и триптих.
Губернатор посмотрел на меня, потом на японца. И вдруг предложил:
– А давайте я сам с ним договорюсь? Кстати, у вас отличное произношение, и английское, и
