чай, и Милка рассказывала про жизнь.
– И вот мы переехали сюда. Диме не понравилось сначала, квартира была плохая, сырая. Он сразу стал работать прорабом, работа тяжелая. Уставал сильно. Тут Темка родился, Дима не высыпался, по ночам Темка плакал, Дима злился, я перешла спать в другую комнату, чтобы не мешать. Потом родители дали нам денег, и мы поменяли квартиру вот на эту. Дима сказал, что со временем, может быть, получим другую, а эту оставим Темке. Дима хочет купить машину, а потом купим новый холодильник. Ой, мясо горит! Дима не любит пережаренное. Блин, опять прозевала. Мама моя работает в книжном магазине, у нас всегда хорошие книги, Дима любит детективы…
Я слушала и млела – вот это жизнь! Сразу видно – у человека есть смысл в жизни. Есть Тот, Кому можно и должно служить. Муж!!! Я совершенно не замечала, что про себя-то она почти ничего не говорит, сама она просто часть Его жизни, его удовольствий.
Знаете, что случилось через 17 лет? Он просто ушел от нее к молоденькой секретарше. Милка не хотела больше жить. Осталась на этом свете только из-за детей. Теперь я услышала от нее совсем другие слова.
– Все они похотливые кобели. Ни одному нельзя верить, если у них в одном месте зашевелится, ни перед чем не остановятся.
– Что же, у тебя никого нет сейчас?
– Почему нет, есть. Организм своего требует, надо думать о здоровье. Я их держу для здоровья.
Мне не хватило мужества сказать, что вообще-то удивляться нечему, Дима ее никогда не любил. А любил он только одного человека – себя. И все это было так очевидно! Когда у Милки образовалась какая-то шишка в груди, и ей сделали операцию, Дима не приходил в больницу и вообще вел себя так, будто ничего не происходит. А Милка безмятежно улыбалась и оправдывала его:
– Ты же знаешь мужиков? Они живут в своем выдуманном мире, где только работа… Не замечает – и хорошо. Еще, чего доброго, не захочет меня больше. Знаешь, как это бывает? На их сексуальность влияет все что угодно, еще превратится в импотента. Потом замучаешься по врачам бегать… Надо будет купить красивое белье, чтобы шрам прикрывать…
А когда умерла Милкина мама, которая, кстати, подарила им полквартиры, а заодно еженедельно посылала с оказией так любимые Димой детективы, так вот, когда она умерла, то Дима не поехал на похороны, потому что у него обострился радикулит. Милка тогда, помнится, сказала:
– Да я его сама не пустила, еще не хватало, чтобы его разбил паралич, и потом держать его год на больничном…
При всем своем здравомыслии – а Милка преподавала строительное черчение и детали машин в индустриальном техникуме, – она тупела и совершенно ничего не видела, когда дело касалось Димы. Дима не оценивался по стандартным меркам. Стандартные мерки применялись ко всем остальным людям, к детям, подругам, даже к родителям. А к Диме применялись особенные стандарты. Всегда находилось какое-нибудь очень серьезное оправдание, почему Дима не смог сделать то, что полагалось бы сделать приличному человеку в той или иной ситуации. Раньше, во времена русской классической литературы, это называлось бы двойной моралью.
Только одна из всех моих знакомых женщин имела смелость и достоинство предъявлять своему мужу моральные требования. Таня, Татьяна Николаевна, была завучем в одном ПТУ, где я проработала примерно год учителем русского языка, когда еще училась на четвертом курсе университета. Танин папа был то ли первым, то ли вторым секретарем горкома партии нашего городка, а Танин муж только начинал свою карьеру по партийной линии.
Однажды я слышала, как Тага отчитывала своего Михаила Андреевича по телефону, уж не знаю за что:
– Разве приличные папочки так поступают? Приличные папочки приходят домой раньше жены, убирают квартиру, готовят ужин, чтобы жена пришла домой к столу, и папочки говорят: «Дорогая, ты прекрасно выглядишь! Давай поужинаем и пойдем в кино на вечерний сеанс. Посуду я потом уберу».
Что-что-что? Не каждый день? А почему не каждый? Я лично работаю каждый день, и устаю каждый день. Поэтому ты должен заботиться о своей жене каждый день. Я ведь тоже забочусь о тебе каждый день!
Ну, это смешно, наконец. Ты же не ребенок, ты отец и муж. Вот сам и придумай…
Помню, что остальные училки в нашем ПТУ своими маленькими язычками осуждали Татьяну Николаевну за жестокое обращение с же… ой, то есть с мужем.
Говорили, что она уж больно крута, что она его заездила, что он ее избаловал, что вот пожила бы с моим, который трезвым бывает только по утрам, да еще и из дома все пропивает, а у нее мужик и не пьет, и не бьет, и не гуляет, и по магазинам ходит, и готовит, а ей все не так. Зажралась.
Помню, что я сама не любила ее манеру разговаривать с мужем и посмеиваться над ним. В моей родительской семье было не принято посмеиваться над мужчинами, даже думать об этом было не принято. Все очень серьезно, мужчина – это серьезно.
А Таня цвела и улыбалась. Конечно, она могла себе позволить предъявлять моральные требования к мужу, за ее спиной стояла мощная фигура папы, и ее муж был не столько ее мужем, сколько зятем ее отца. Остальные женщины в нашем коллективе такого себе позволить не могли ни при каких обстоятельствах.
До ПТУ я работала в одной пригородной школе, она считалась сельской, кадров не хватало, и меня взяли на работу с двумя курсами.
Однажды у меня было «окно», я вышла из своего кабинета, пошла по длинному коридору и вдруг поразилась тому, что в тишине урока я слышу только женские голоса коллег и ни одного мужского.
В то время я была молодой незамужней девкой, которая мечтала о браке как об исполнении своей главной цели в жизни. Я остановилась и стояла, оглушенная неожиданным озарением, что здесь, в этой школе, я и закончу свою жизнь старой девой. За кого же мне выходить замуж? Во всем коллективе только два мужика – учитель физкультуры, который женат на учительнице начальных классов, и военрук, старый и скучный. Половина моих коллег были одинокими, а вторая половина женщин жили со своими алкоголиками не очень-то весело.
Я решила бежать из школы и из поселка.
Однако перед побегом, который пришлось отложить до конца учебного года, мне довелось познакомиться с Наташей, моей полной коллегой, то есть тоже учительницей русского языка. Как я потом поняла, Наташа сбежала из своего маленького городка из-за скандала, связанного с ее молодым мужем.
Они приехали сюда вместе, поселились на квартире, начали работать в нашей школе, он тоже был учителем физкультуры.
Однажды я застала их в лаборантской за неприличным занятием: она облокотилась на наш общий письменный стол, а он задирал ее юбку, приговаривая и припрыгивая от нетерпения. Они встрепенулись, она засмеялась смущенно, а он повернулся ко мне и хлопнул руками, как бы прогоняя меня.
Я вышла из кабинета, через минуту Наташа выглянула и затащила меня внутрь, а он выскользнул за моей спиной.
Она нравилась мне, у нее был очень легкий характер, и она была очень доброжелательной со всеми людьми. Говорила она мягко, медленно, всегда подшучивала, словечки у нее были все сплошь уменьшительно-ласкательные: девчонки, мальчишечки, зайка, киска, малышка, детка…
Она была певунья, быстро организовала хор, они потом ездили на всякие конкурсы, занимали первые места. Она была очень порядочным человеком. Даже ее белые вязаные воротнички, шелковые шали, муфты зимой и шляпки летом – все это говорило о том, что она из хорошей семьи, где все всех любили и уважали, потом оказалось, что ее родители прожили вместе 50 лет, папа полковник в отставке, души не чает в маме, а мама обожает их с сестрой.
Мне не нравился ее Миша, потому что он был хам, тискал молоденьких училок по углам, плоско шутил, обращался с Наташей как с уличной девкой: точно так же тискал и ее на глазах у всех, а мне делал неприличные предложения доставить ему удовольствие и что, дескать, никто об этом ничего не узнает. Мне было очень странно, что они – пара, что живут вместе, и она, похоже, не замечает, что он обычный здоровый конь под 190 ростом и 100 весом.
