Ахмед отдает мне мой листок, который я тут же сминаю в кулаке и прячу в карман.
Время обедать. Мы с Ахмедом едем в ресторан на ул. Арасат.
За обедом (курица-гриль) Ахмед говорит: «Теперь я буду работать с тобой. (Он называет сумму, которую я должен ему платить. Я молча соглашаюсь.) Я знаю, на кого ты работаешь. (Я не переспрашиваю.) Я помогу тебе. Но ты когда-нибудь поможешь мне. Я не идиот и понимаю, что американцы все равно придут сюда. Нам обоим безопасней быть вместе. Тебе сейчас, а мне потом».
Ахмед умный и хитрый человек. Он не фанатик. И не трус. Переводчика, который бы не был стукачем, я все равно сейчас не найду. Если бы не Ахмед, я вообще бы сейчас в лучшем случае ехал бы в Аман сотни верст по пустыне посреди войны. А в худшем? Лучше об этом не думать. Если я правильно понял, Ахмед знает, что я работаю на американскую газету, не на ЦРУ же. Это все равно должно было когда-нибудь открыться. Лучше уж таким образом.
Итак, у меня новый переводчик. Самый дорогой и самый лучший. Нет, русский у него так себе. Но с ним спокойнее. Ахмеду лет сорок. Солидный мужик, со связями, и с ним я смогу попасть в такие места, о которых с трусливым Мундером я не мог даже заикнуться.
Над городом стоит черная пелена от дыма множества нефтяных костров, зажженных на окраинах города специально, чтобы ухудшить видимость для американских самолетов. В земле роют огромную яму, подгоняют машину с нефтью, наполняют яму до краев и поджигают. Я насчитал около 20 таких черных столбов дыма вокруг города. К тому же опять началась песчаная буря и видимость стала вообще нулевая.
Саддам появился на телеэкране и развеял слухи о своей гибели в первые дни войны от бомб союзников.
В своей речи Саддам призвал соотечественников отрезать у американцев руки и ноги и перерезать им горло.
«Бейте их, пока зло не будет побеждено», — призвал Саддам.
В бедном районе Радиха Хатум на севере Багдада разрушено сразу три дома на одной улице. Рядом на километры ни одного военного объекта/ Танур Эль-Шейкл (53 года) стоит на развалинах своего дома; его сестра и ее двое детей погибли. «Будь проклят Буш! — плачет он. — У нас дома даже ружья не было».
Народ ликует, что Саддам жив. Разговаривал с человеками пятью. Все говорят, что любят Саддама — сил нет!
Вице-премьер Тарик Азиз на пресс-конференции сказал, что они ждут не дождутся, когда американцы подойдут к Багдаду, где их будет ждать настоящая бойня.
Расчет Багдада прост — нанести американцам непозволительные потери в живой силе на подступах к Багдаду и в уличных боях в самом городе и таким образом вызвать в Америке массовый всплеск антивоенных настроений.
Глава 9
Блицкриг и рядовой Райли
Еще с ночи дым нефтяных костров, зажженных по окраинам города, охватил его со всех сторон, сделал серым, осунувшимся и бесцветным. Небо потемнело, и не стало видно разницы между утром и вечером, между войной и миром, между жизнью и смертью.
Воскресенье. День…
Взрыв оглушительной силы метрах в семистах. Окна над головой гудят, словно надуваясь пузырями, и сыпятся вниз стеклянным душем. Журналист, который только что пил чай с патрулем из добровольцев и активистов партии Баас, сидя на удобной лавочке у чайханы, лежит на земле лицом вниз, закрыв голову руками. Через секунду-другую он приподнимается, стряхивает, как мокрая собака, стеклянные крошки с седой головы и оглядывается. Его собеседники продолжают сидеть как ни в чем не бывало и весело поглядывают на перепуганного до смерти русского. Подняв с земли упавшие автоматы, они аккуратно кладут их за спину, на случай второго взрыва, и заказывают чайханщику еще чаю.
«Видишь, какие мы. Нас бомбят, а мы чай пьем, — говорит 33-летний бизнесмен, а теперь солдат партии Ахмед Азиз Ахмед, протягивая журналисту новую чашку чая в заметно дрожащую руку.
— Нас пугают, а нам не страшно».
Ахмед и его друзья, одетые в зеленые и песочного цвета робы без знаков отличия, с наслаждением пьют сладкий-пресладкий чифирь из маленьких специальных чайных рюмочек и обсуждают войну. Собственно, другой темы для разговора здесь нет. Война — это все, что у них осталось, это образ жизни. Это данность. И даже бомбежка, к звуку которой, кажется, привыкнуть невозможно, — это данность. Это как дождь. С этим можно жить, считают они. К бомбежкам за 12 лет здесь привыкли, будто они живут на планете, на которую из-за слабой атмосферы все время падают метеориты. Ну что делать, если с этой планеты никуда не деться.
К чему не могут и, наверное, не смогут здесь привыкнуть, так это к присутствию американских солдат на родной земле. Вот это — новый фактор, и он раздражает. Ахмед и его друзья за второй рюмкой чая сходятся в том, что американцев им уже не дождаться, что обещания американцев дойти до Багдада за 72 часа оказались частью психологической войны.
«Я завидую ребятам, которые сейчас воюют на юге», — вздыхает Ахмед. Его прерывает звук самолета где-то высоко в небе. Ахмед вскакивает, передергивает затвор и дает бессмысленную очередь в белый свет, как в копеечку. Самолет сбрасывает бомбу недалеко от того места, где минут пять назад приземлился «Томагавк», — и картина повторяется. Журналист опять на земле. Добровольцы скучают на лавочке. Только стекла больше не сыпятся из пустых рам.
Ахмед помогает журналисту подняться, стряхивает с него кусочки стекла и предлагает еще чаю.
«Спасибо, ребята, в следующий раз», — торопливо говорит журналист, напяливает зачем-то свою белую с синими буквами TV каску, затем снимает ее, напяливает серый тяжеленный бронежилет с синими буквами PRESS на груди, затем опять надевает каску, накидывает через плечо противогазную сумку, пожимает всем руки своей мокрой ладошкой, непонятно для чего делает сомкнутым кулачком какой-то дурацкий знак из эпохи Эрнста Тельмана и Клары Цеткин, втискивается в джип, стукнувшись башкой о дверной косяк, и под удивленными взглядами недавних собеседников мчится куда-то вдаль — куда угодно, лишь бы не бомбили.
Ахмед и его друзья качают головами и опять садятся пить чай и ждать американцев, которые уже третий день штурмуют иракскую брестскую крепость далеко-далеко отсюда, на границе с Кувейтом.
По CNN показывают вооруженных до зубов, экипированных, как в «Звездных войнах», суперпрофессиональных красавцев, которые на своих чудо-танках бороздят иракскую пустыню, не встречая никакого сопротивления, со скоростью сорок километров в час. Правда, бороздят они ее уже третий день. По всем расчетам они должны были с такой скоростью уже въезжать в Багдад. А их все нет и нет. Может быть, они с пустыней ошиблись?
Тем временем журналист, вспотевший до нитки в своем космическом облачении и все еще в списке живых, доезжает до центра города, где вроде пока еще не бомбят, но action в самом разгаре. Прямо под боком у Министерства информации, вдоль всего берега реки Тигр, среди бела дня толпы мужиков в военной форме и без, с автоматами, палками и ножами в зубах и просто со звериной ожесточенностью во взгляде носятся по пояс в холодной воде в зарослях тростника, оглашая воздух дикими криками и выстрелами. Причем стреляют не в воздух. А опять же — в гущу тростника. Непонятно как, но пока обходится без жертв. Хотя смысл все равно непонятен.
Журналист спешивается. С трудом сдирает с себя шлем и доспехи и узнает в пресс-центре Министерства информации, что якобы над Багдадом сбит самолет и два летчика катапультировались и приземлились на парашютах прямо посреди города в реку Тигр. Куда делся самолет, никто не знает. По сообщениям Министерства информации, уже сбиты четыре американских самолета, из которых три — над Багдадом. Информация, конечно, интересная, но немного пугающая. Зачем сбивать над городом самолет,
