Он заметил, что она избегает всех случаев, когда бы он мог ее поцеловать. Она кричала ему «спокойной ночи» из своего спального портика, через широкий внутренний двор. В первое утро к одиннадцати часам он приготовился к ее визиту. Когда пробило одиннадцать, он покончил с мистером Эгером и мистером Питтсом, несмотря на то что они еще не решили многих важных вопросов, касающихся ярмарки скота в имении. Что она встала, он знал, потому что слышал ее пение. Перед ним стоял поднос, заваленный письмами, которые он должен был подписать. Но он поджидал ее, сидя у себя за столом и раз в жизни свободный. Он вспомнил, что утренние посещения установила она и строго поддерживала этот обычай. Как очарователен, думал он, этот ее нежный певучий привет: «С добрым утром, славный господин!» С каким наслаждением он держал в объятиях ее изящную фигурку в утреннем кимоно.
Вспомнил он также и то, как часто сам сокращал этот короткий визит, давая ей понять, что он очень и очень занят.
И вспомнилось ему, что не раз он видел тень легкой грусти, набегавшей на ее лицо, когда она уходила.
Четверть двенадцатого. А ее нет. Он снял трубку телефона, чтобы позвонить на молочную ферму, и, переговорив, не успел повесить трубку, как услышал голос Паолы, говорившей с какой-то дамой:
— Да бросьте вы его совсем, вашего мистера Уэйда. Забирайте всех маленьких Уэйдов и переезжайте к нам хотя бы на два-три дня.
Это было очень странно. Паола всегда радовалась, когда не было гостей и они хоть на день, на два, а то и больше остаются одни, и вдруг она уговаривает миссис Уэйд приехать из Сакраменто. Будто Паола не хочет оставаться с ним наедине. Точно старается защитить себя, окружить себя посторонними.
Он усмехнулся про себя при мысли, как ему теперь стали дороги ее визит и ласка, теперь, когда она ему в них отказала! Ему пришло в голову увезти ее с собой в одну из тех дальних экспедиций, какие он с ней нередко предпринимал. Быть может, это развяжет узел, он будет все время с ней и снова приблизит ее к себе. Почему бы не поехать поохотиться на Аляску? Ей этого давно хочется. Или еще раз постранствовать на яхте по Южным морям? Теперь пароходы идут прямо от Сан-Франциско в Таити. Через двенадцать дней они могли бы высадиться в Папаэте. А что, интересно, держит ли там еще Лавиния свой пансион? Он уже видел себя и Паолу на веранде у Лавинии, под тенью манговых деревьев.
Он тяжело стукнул кулаком по столу. Нет, черт возьми, он не трус и не хочет убегать с женой из страха перед кем бы то ни было. Да и честно ли по отношению к ней увозить ее от того, к кому ее, возможно, влечет?
Правда, он не знает, к чему ее влечет, и не знает, как далеко зашли их отношения. А что, если это только весенний бред, который исчезнет вместе с весной? К несчастью, он не мог не вспомнить, что за все двенадцать лет их супружества она не проявляла ни малейшей склонности к такому бреду. Она ни разу не давала ему повода хотя бы к минутному сомнению. Ею увлекались часто, и ей приходилось встречаться со многими мужчинами; она принимала их поклонение и даже ухаживания, но всегда оставалась верной себе, спокойной и ровной — женой Дика Форреста.
— С добрым утром, славный господин! — она выглядывала из-за двери, непринужденно улыбаясь ему глазами, и кончиками пальцев посылала ему воздушный поцелуй.
— С добрым утром, ясный месяц, — ответил он так же совершенно естественно.
Вот сейчас она войдет, думал он, он обнимет ее и поцелует.
Он протянул к ней руки, как бы приглашая. Но она не вошла. Вместо этого она вздрогнула, одной рукой собрала кимоно у груди и подобрала шлейф, как бы собираясь бежать, и тревожно посмотрела в глубину коридора. Ему, однако, ничего не послышалось, хотя слух у него был острый. Она снова обернулась к нему с улыбкой, опять послала ему воздушный поцелуй и исчезла. Десять минут спустя, когда вошел Бонбрайт, он все еще сидел неподвижно у письменного стола, но телеграммы стал слушать, хотя и рассеянно.
А она! А у нее на душе было хорошо! Дик слишком уже давно знал все ее настроения и понимал теперь, как она себя чувствует, раз ее пение разносится по всему дому, под сводами и по крытому двору. Он не вышел из рабочего кабинета, пока не пробили к завтраку, а она не зашла за ним по пути в столовую, как это иногда бывало. Когда зазвонил гонг, он слышал, как ее пение замирает по направлению к столовой.
За завтраком почти все время разглагольствовал случайный гость, полковник Гаррисон Стоддард, служивший раньше в Национальной гвардии, а теперь оставивший службу и сделавшийся богатым коммерсантом; помешанный на вопросе об экономических взаимоотношениях в связи с социальным вопросом, он говорил о расширении закона об ответственности работодателей так, чтобы подвести под него и сельских батраков. Но Паола все-таки улучила минуту, когда он перестал, и сказала Дику, что она думает до обеда проехать в Уикенберг, к Мэзонам.
— Понятно, я не могу сказать точно, когда вернусь, — ты ведь их знаешь, а тебя я и звать не смею, хотя хорошо бы, если и ты поехал…
Дик покачал головой.
— Итак, — продолжала она, — если тебе не нужен Сондерс…
Дик кивнул головой в знак согласия.
— Я сегодня беру Каллахана, — сказал он, тут же составив себе план на день, раз уже не получалось провести его с Паолой. — Но я никак не возьму в толк, Паола, почему ты предпочитаешь Сондерса. Каллахан лучше водит и, конечно, надежнее.
— Может быть, именно поэтому, — улыбнулась она. — Чем надежнее, тем и едет тише.
— Не знаю, на гонках я бы держал за Каллахана против Сондерса, — настаивал Дик.
— А ты куда поедешь? — спросила она.
— Хочу показать полковнику Стоддарду знаменитую ферму с одним человеком и без лошадей! Автоматически обработанные десять акров! У меня там подготовлен ряд усовершенствований, и я уже целую неделю собираюсь поехать испытать их, но все недосуг. А затем повезу его смотреть нашу колонию — за прошлую неделю там пятеро прибавилось.
— Я думала, что там уже полный комплект, — бросила Паола.
— Да так и есть, — улыбнулся Дик во весь рот. — Это новорожденные. У одних целая двойня.
— Об этом вашем опыте немало умников перешептывается, а я позволю себе пока воздержаться от какого-либо суждения. Вы меня убедите вашей бухгалтерией, — отозвался и полковник Стоддард, довольный тем, что хозяин ему все покажет лично.
Но Дик едва слышал, что он говорит, под наплывом своих мыслей: Паола не упомянула, приедет ли миссис Уэйд с детьми, и даже не сказала, что она их пригласила. Впрочем, Дик старался успокоить себя тем, что и это ровно ничего не значит, что и ей и ему часто случалось приглашать гостей, не сговариваясь.
Было, однако, ясно, что в этот день миссис Уэйд не приедет, иначе Паола не уезжала бы за тридцать миль в долину. Вот в этом-то и дело. На это нельзя закрывать глаза. Она убегает, и убегает от него. Она боится оставаться с ним наедине, хочет избежать возможных неловких ситуаций, уже почти неизбежных; а коль она считает близость с мужем опасной для себя, отсюда следует единственный вывод, именно тот, которого он и боялся. Она устраивает и вечер, к обеду нарочно опоздает; может быть, привезет с собою всю компанию из Уикенберга. Возможно, приедет совсем поздно, с расчетом, что он уже спит. «Ну, что же, я ее планов расстраивать не буду», — упрямо решил он, отвечая полковнику Стоддарду:
— На бумаге опыт дает великолепные результаты, но остается возможность случайности, да и ошибки, свойственные человеческой природе, не исключены. В них-то, по-моему, и кроется опасность, в этом-то и сомнения — в самой человеческой природе; но убедиться нельзя иначе, как проверив дело на практике.
— Дику уже приходилось рисковать, — заметила Паола.
— Но пять тысяч акров! И все оборудование, и весь оборотный капитал для двухсот пятидесяти фермеров, да еще по тысяче долларов каждому! — с ужасом воскликнул полковник Стоддард. — Представьте себе, что ваш опыт окажется неудачным, — еще несколько таких неудач — и придется обращаться к вашим рудникам.
— Это рудникам не помешает, — отшутился Дик.
Полковник Стоддард взглянул на него с недоумением.
