мечтали о том же, так что в конце концов мой первенец Отар, совсем еще ребенок, бросился к дикому жеребцу, вскочил на него верхом и промчался перед всеми нами с быстротой ветра. После этого, чтобы не отстать от него, все мужчины стали ставить западни и укрощать диких лошадей. Много лошадей было поймано и приведено в покорность, но немало людей погибло; зато я дожил до дня, когда мы стали класть наших младенцев в корзинки из ивового лыка, перекинутые через спины лошадей, которые во время кочевий перевозили все наше добро.
Я, будучи молодым человеком, мечтал и грезил; Сельпа — женщина, удержала меня от выполнения этого желания, но перед Отаром, семенем нашим, которое будет жить после нас, мелькнула моя мечта, и он осуществил ее, так что наше племя процветало благодаря удачной охоте.
Во время великого переселения из Европы, длившегося много поколений, когда мы привели в Индию короткорогий скот и принесли умение сеять ячмень, я встретил одну женщину. Но это случилось задолго до того, как мы достигли Индии. Тогда еще было не видно конца этому длившемуся целые столетия передвижению, и никакая наука не поможет мне определить теперь местонахождение древней долины, где это случилось.
Женщину эту звали Нухила.
Долина была небольшая, узкая, и ее крутые склоны и дно были изрезаны террасами, где росли рис и просо — первые рис и просо, которые увидели мы, Сыновья Гор. В этой долине жил миролюбивый народ. Он стал изнеженным, возделывая плодородную землю, которую делала еще более изобильной вода. Мы впервые увидели и систему орошения, хотя у нас было мало времени на то, чтобы обратить внимание на устройство рвов и каналов, по которым стекала вся вода с холмов на обрабатываемые ими поля. У нас не было времени разглядывать, потому что мы, Сыновья Гор, были немногочисленны и бежали от Сыновей Безносого, которых было много. Мы прозвали их Безносыми, а они называли самих себя Сыновьями Орла. Но их было много, и мы бежали от них, с нашим короткорогим скотом, козлами, семенами ячменя, с нашими женами и детьми.
В то время как Безносые убивали наших юношей, прикрывавших отступление, наши передовые убивали людей из долины, которые пытались сопротивляться, но были слабы. Их хижины были построены из глины, а крыши покрыты травой; стена, окружающая деревню, тоже была из глины, очень толстая и прочная. Когда мы перебили людей, построивших стену, и укрыли за ней наши стада, наших жен и детей, мы взобрались на стену и стали осыпать бранью Безносых. Ибо мы нашли глинобитные житницы, полные риса и проса, наш скот мог есть солому с крыш, время дождей близилось, так что мы не должны были испытывать недостатка в воде.
То была долгая осада. Вначале мы собрали вместе оставшихся в живых женщин, старцев и детей долины и выгнали их за стены, которые они сами выстроили. Но Безносые убили их всех до единого, поэтому для нас стало больше пищи в деревне, а для Безносых — больше пищи в долине.
То была утомительная, долгая осада. Нас поразил мор, и мы умирали от заразы, исходившей от наших покойников. Мы опустошили глиняные житницы с рисом и просом. Наши козы и короткорогий скот съели всю солому с домов, и мы еще до конца осады съели коз и другую скотину.
Пришло время, когда там, где прежде стояло пять мужчин на стене, оставался только один, где было пятьсот младенцев и детей постарше, не стало ни одного. Нухила, моя жена, первая обрезала себе волосы и сплела из них крепкую тетиву для лука. Другие женщины сделали то же самое, и когда наши стены были атакованы, они стали с нами плечом к плечу, с нашими пращами и луками, осыпая Безносых дождем камней и стрел.
Даже терпеливых Безносых мы почти утомили. Пришло время, когда из десяти мужчин у нас остался в живых едва один, а женщин и того меньше; тогда Безносые начали переговоры. Они сказали нам, что мы сильное племя, и что наши женщины рожают настоящих мужчин, и что, если мы отдадим им наших женщин, они уйдут из долины, оставив ее нам в полное владение, и тогда мы можем взять себе жен из южных долин.
Но Нухила сказала «нет». И другие женщины сказали «нет». И мы насмехались над Безносыми и спрашивали, не устали ли они сражаться. Но сами мы были почти мертвыми, когда смеялись над нашими врагами, и в нас оставалось мало боевого духа, так мы совсем обессилели. Еще одна атака, и нам придет конец. Мы знали это; и наши женщины тоже знали это. И Нухила сказала, что мы должны убить наших женщин раньше, чем за ними придут Безносые, чтобы они им не достались. И все женщины согласились с нею. И в то время как Безносые готовились к атаке, которая должна была стать последней, там, за стеной, мы убивали наших женщин. Нухила любила меня и склонилась, чтобы быстрее встретить удар моего меча. А мы, мужчины, из любви к нашему племени и сородичам, убивали один другого до тех пор, пока остались в живых только Орда и я, красные от пролитой крови. И так как Орда был старше меня, я склонился, чтобы принять удар его меча, но умер я не сразу. Я был последним из Сыновей Гор, потому что видел, как Орда сам бросился на свой меч и вскоре испустил дух. И умирая под ликование приближающихся Безносых, нарастающее в моих ушах, я радовался, что у Безносых не будет ни одного сына из нашего племени, рожденного нашими женщинами.
Не знаю, какое это было время, когда я был Сыном Гор и умер в узкой долине, где мы перебили Сыновей Риса и Проса. Я знаю только, что это было за целые столетия до того, как широко разлилось переселение Сыновей Гор в Индию, задолго до того, как я был арийским властителем в Древнем Египте и выстроил себе два склепа, уничтожив гробницы предшествовавших мне царей.
Я охотно рассказал бы больше об этих далеких днях, но сейчас время дорого. Скоро я должен умереть. Все-таки я жалею, что не могу рассказать побольше об этих ранних переселениях, когда гибли народы, спускались ледники и меняли свои вековые пастбища животные.
Мне хотелось бы также рассказать о Таинствах. Мы ведь всегда пытались разгадать тайны жизни, смерти и увядания. В отличие от других животных, человек всегда заглядывался на звезды. Много богов создал он по своему подобию, согласно образам своего воображения. В те древние времена я почитал солнце и тьму, я почитал колосящееся зерно как творца жизни. Я почитал Сар, богиню зерна. И я почитал богов морских, богов рек.
Да, и я помню Иштар, до того как ее у нас украли вавилоняне, и Эа, нашего бога подземного мира, давшего Иштар возможность покорить смерть. Митра тоже был добрым древнеарийским божеством, пока его не похитили у нас или пока мы его не низложили. И я помню, как однажды, много лет спустя после переселения, когда мы принесли ячмень в Индию, я отправился в эту страну, чтобы продать там лошадей, с целым караваном, следующим за мной, и со множеством слуг, поклоняющихся Бодхисатве.
Поистине, Таинства кочевали вместе с людьми, богов крали и заимствовали, так что они были такими же бродягами, как и мы.
Я, Даррел Стэндинг, улыбаюсь сейчас в отделении для убийц тому, что меня признали виновным и приговорили к смерти двенадцать присяжных, добросовестных и честных. Двенадцать всегда было магическим числом при всех таинствах. Оно отнюдь не берет начало от двенадцати колен Израиля. Еще до них звездочеты расположили на небе двенадцать знаков зодиака. И я вспоминаю, что когда я был асом и ваном, Один, творя суд над людьми, сидел в окружении двенадцати богов.
И вот, когда я спокойно взвешиваю все это, я заключаю, что величайшим в жизни, во всех жизнях, для меня и для всех мужчин была женщина, есть женщина и будет женщина, будет до тех пор, пока совершается движение звезд на небе, пока не прекратится их вечный танец. Более великой, чем наш труд и старания, игра воображения и измышления, битвы, изучение звезд и таинств, более великой, чем все это, всегда была женщина.
Все мои труды и стремления приводили к ней; во всех моих далеких грезах я видел ее в конце пути.
Ради нее и рожденных ею детей я умирал на вершинах деревьев и выдерживал долгую осаду в пещерах и на глинобитных стенах. Ради нее я поместил в небо двенадцать знаков. Ее боготворил я, когда склонялся перед десятью нефритовыми камнями и почитал их, как месяцы беременности.
Всегда женщина близко припадала к земле, как болотная куропатка, прикрывающая своего птенца; всегда безудержность моих блужданий уводила меня с ясного пути; и всегда мой звездный путь возвращал меня к ней, к вечному образу, женщине, единой женщине, объятия которой были мне так нужны, что в них я забывал о звездах.
Ради нее совершал я целые одиссеи, взбирался на горы, пересекал пустыни; ради нее
