— Как зачем? Я люблю музыку. Буду смотреть на вас, аплодировать… А в конце вручу вам свою картину! В знак благодарности.
— Нет, спасибо, не надо! — замахал руками Дымов. — Извините, но я предпочел бы, чтобы недоразумение с квартирой разрешилось сегодня и наше знакомство после этого закончилось.
— Значит, все-таки обижаетесь на меня из-за квартиры, — вздохнула Тамира. — А ведь я ни в чем не виновата! Откуда мне было знать про ваши обстоятельства?
— Теперь-то знаете, — резонно заметил Дымов.
— Знаю. Но уходить мне некуда. Родных у меня нет. А Кабанов, как вы уже знаете, женат. Вряд ли его жена обрадуется, если я приду к ним жить.
— Не-а, не обрадуется! — подтвердил Кабанов.
— Ну а, я не знаю, подруги? — предположил Дымов.
— Не имею! Девочки-подружки, завитые головки в кудряшках, болтовня, нехитрые желания, соперничество из-за всяких Кабановых — фи! Зачем мне это?
— А папа-мама? — вздохнул Дымов.
Тамира печально покачала головой.
— Я ж говорю, ты без меня пропадешь! — обрадовался Кабанов. — Одна в целом мире! Беспомощная, жалкая! Опять же с придурью! Да еще с какой!
Он подмигнул Дымову.
— Все придумывает что-то, привирает… Небось и тебе, пианист, про Тамиру-Тамиру плела? А она Тамара!
Тамира усмехнулась:
— Ну и что? Да, придумала имя. Я бы, может, и жизнь себе хотела другую придумать! В которой бы я тебя, Кабанов, и знать бы не знала! А любила бы кого-нибудь тонкого, нежного… Вот как его, — она кивнула на Дымова.
— Вы, кажется, опять начинаете его провоцировать, — поморщился Дымов. — Спешу напомнить, что в прошлый раз для меня это кончилось плохо.
Тамиру, впрочем, замечание Дымова не образумило.
— Подумать только, — с надрывом произнесла она, — я трачу лучшие годы на какого-то Кабанова! А моя молодость проходит! Жизнь проходит!
— Жизнь у всех проходит! — процедил Кабанов. — Не только у тебя, детка! Не понимаю, что тебя не устраивает? Живешь на всем готовом, чего тебе не хватает?
— Разве ты можешь понять?
В голосе любовницы звучало столько презрения, что Кабанов растерялся и не нашел что ответить. Взяв коньячную бутылку, он допил коньяк прямо из горлышка.
— Хороший коньячок!
И в сердцах отшвырнул пустую бутылку:
— Между прочим, на мои деньги куплен!
— Да что ты меня все время попрекаешь своими погаными деньгами? — возмутилась Тамира. — Будто они вообще имеют какое-то значение!
— Для тебя, может, и не имеют, потому что все на блюде приносят! — хмыкнул Кабанов. — А для меня деньги очень даже важны, поскольку я их зарабатываю!
— Кстати, а кто вы по профессии? — поинтересовался Дымов.
— Скрипач! — хихикнул Кабанов. — Сыграем на пару?
— Очень смешно! А если серьезно?
— Бизнесмен!
Ответ Кабанова рассмешил Тамиру. Она расхохоталась:
— Бизнесмен! Обычное жулье! Из тех, что считают себя хозяевами жизни!
Кабанов стукнул кулаком по столу:
— Тамарка, замолчи!
— Не буду молчать! — Тамира с вызовом посмотрела на любовника.
Дымов почувствовал, что назревает очередной конфликт.
Так и случилось. Кабанов заметался по комнате, ища выход гневу, пока наконец не нашел. Месть его оказалась изощренной: он сдернул со стены картину с нежным сиреневым котом и приготовился расправиться с ним самым жестоким образом.
— Не смееееей!!! — отчаянно закричала Тамира.
Дымову почему-то стало жалко и художницу, и ее картину.
— Не надо, ну зачем вы… — попытался он образумить Кабанова.
Тот, однако, на увещевание не откликнулся и воткнул в кота Тамирин нож.
— Не надо, он живой! — Тамира закрыла лицо руками и зарыдала. Кабанов снова занес руку для удара.
Не выдержав, Дымов бросился к Кабанову и повис на его могучей лапе.
— Прекратите, что вы делаете?!
— Уйди, пианист! — прохрипел Кабанов. — Сейчас тебе наваляю!
— Опомнитесь, вы же видите, что причиняете ей боль! — бормотал Дымов.
Кабанов снова воткнул нож. Тамира вскрикнула, как будто ножом ударили ее. Дымов изловчился и со всего маху залепил Кабанову пощечину. Только свист раздался. Кабанов отшвырнул картину и уставился на Дымова.
— Ты что, охренел? Ты на кого руку поднял, вошь балалаечная?
— Быдло! — парировал Дымов.
«Сейчас опять увижу парад планет», — подумал он, но ему почему-то было все равно.
— Смело, — усмехнулся Кабанов, — и для пианиста неплохо! Но сейчас культура в твоем лице понесет утрату! Считай, что в тот раз я просто размялся, а теперь все будет по-серьезному! Начнем с твоих пальцев!
— А вот пальцы трогать не надо! — закричал музыкант, который к таким жертвам готов не был, и попятился назад. Кабанов бросился вперед — физика двух тел, в которую неожиданно вмешалось третье.
Тамира, мирно рыдавшая на диване, вдруг вскочила, подняла с пола пустую коньячную бутылку и ударила ею Кабанова по голове.
Теперь парад планет наблюдал Кабанов. Он опустился на пол и тупо уставился в пространство.
— Лихо! — восхитился Дымов. — Вы смелая!
— Это вы смелый! — улыбнулась Тамира. — Не побоялись за меня заступиться! А ведь у вас руки, их надо беречь!
— К черту руки. Если бы струсил — себя бы не уважал, — честно признался Дымов. — Как вы думаете, что будет, когда он придет в себя? Поубивает нас?
— Не знаю.
Тамира подняла с пола искалеченную картину.
— Неужели нельзя исправить?
Девушка горестно покачала головой.
— Не огорчайтесь! — попросил Дымов. — Хотите… Я у вас куплю эту картину?
— Зачем?
— На память. Повешу на стену, буду вас вспоминать.
— Я вам так подарю. Или нарисую для вас новую.
Улыбаясь, они смотрели друг на друга.
Раздался стон Кабанова. Кажется, он начал приходить в себя. Дымов на всякий случай загородил собой Тамиру.
— Ну и стерва же ты, Тома! — беззлобно и даже с восхищением прохрипел Кабанов.
Он приподнялся и сел на диван. Виновато поглядел на разорванную картину. Сокрушенно покачал разбитой головой:
— Вот ведь, довела меня черт знает до чего!
