которого был вправлен алмаз величиной с утиное яйцо.
Лоренцо не поднял по примеру брата руку в приветственном жесте. Он смотрел на скандирующую его имя толпу, и его взгляд излучал такую безмерную любовь, что всякие внешние ее проявления были попросту излишни. Женский голос вдруг выкрикнул: «Мы любим тебя, Лоренцо!» — и лицо всадника озарилось лучистой улыбкой, настолько искренней, что и у меня вдруг защемило в груди. Новая громогласная волна со стороны публики выявила полное ее одобрение происходящему, и я поймала себя на том, что кричу вместе со всеми. Никогда в жизни мне не приходилось до такой степени повышать голос, никогда не доводилось испытывать предельное обожание к самому обычному человеку — тем более к молодому мужчине.
Лоренцо де Медичи казался старше Джулиано, но я все равно не дала бы ему больше двадцати пяти. Красотою брата он не отличался: оливково-смуглый, с крючковатым, почти приплюснутым носом и сильно выдающимися подбородком и нижней губой. Резкие морщинки на лбу выдавали натуру мыслителя. Однако он был высок ростом, широк в плечах и узок в бедрах, а мускулистые ноги свидетельствовали о привычке к седлу.
Лоренцо меж тем миновал нас и уже приближался по длинной пурпурной дорожке к Королеве. Никоим образом не желая любоваться на его спину и лошадиный зад, я схватила Бенито за руку и начала протискиваться сквозь толпу, пока не нашла место, откуда была прекрасно видна юная прелестница, с восхищением взиравшая, как Лоренцо спешивается и, отбросив назад белоснежную накидку, низко склоняется перед ней.
К ним приблизился паж, держащий бархатную подушечку, на которой сияла корона, составленная, если верить глазам, из алмазов крупной огранки. Лоренцо взял венец и опустился на колено перед своей избранницей. Толпа почтительно смолкла, и я впервые услышала голос наследника клана Медичи — густой рокочущий бас. Говорил Лоренцо с изысканным красноречием.
— Ты — сокровище всей Флоренции и признанная Королева наших сердец. — Он поднялся и осторожно водрузил корону на златокудрую головку девушки. Зрители снова возликовали.
— Что за счастливица! — прокричала я сквозь шум на ухо Бенито. — Заполучила такого завидного супруга!
— Что ты! — прокричал он мне в ответ. — Это же не его нареченная! Это Лукреция Донати — самая прекрасная и желанная девушка во всей Флоренции!
— Где же тогда его невеста? — смутилась я.
— Еще в пути, едет сюда из Рима! Ее имя — Клариче Орсини. Она из очень знатного рода, но флорентийцы не слишком рады такому выбору. Римляне — известные гордецы и спесивцы. Зато несколько солидных имений вместе с солдатами-наемниками вполне оправдают этот брак. И приданого к нему шесть тысяч флоринов. Шесть тысяч!
Шум снова поутих, поскольку Лоренцо запел для новоиспеченной Королевы песню, странно сочетавшую в себе грубость и изящество. Он исподволь улыбался, исполняя для девушки непристойные и даже оскорбительные куплеты. Публика, однако, не выказывала ни возмущения, ни смятения подобным сочинением — казалось, их любовь к Лоренцо разгоралась еще сильнее.
— Можешь не говорить мне, что и песню он сложил сам, — шепнула я Бенито.
— Как ты догадался?
— Найдется ли дело, с которым он не справился бы?
— Если и найдется, то я такого не знаю.
Песня закончилась. Носильщики водрузили трон с Королевой на плечи, а Лоренцо, закинув на плечо накидку и цветастый шарф, одним махом вскочил на своего жеребца. Я поняла, что совсем скоро он скроется из виду, и пожелала еще разок взглянуть на наследника. С неведомо откуда взявшимся нахальством я пропихнулась к самому краю пурпурной дорожки, по которой вот-вот должен был прогарцевать Лоренцо в сопровождении Королевы дня.
Но в порыве воодушевления я, вероятно, слишком сильно толкнула стоявшего рядом дюжего детину, потому что он набычился и толкнул меня в ответ. Я совсем не привыкла к потасовкам, столь привычным для задиристых парней, поэтому потеряла равновесие и вылетела на самую середину пурпурной дорожки. Моя шляпа откатилась в сторону, а я, шлепнувшись навзничь, глядела, как на меня надвигается всадник на белом коне.
Не успела я вскочить, как прямо надо мной замаячило лицо наследника Медичи. Лоренцо, ослепительно улыбаясь, протягивал мне руку. Я подала ему свою, он крепко ухватил ее и вмиг поставил меня на ноги. Я подобрала шляпу и кое-как нахлобучила на голову, а ухмылявшийся Лоренцо поправил ее на мне. Публику несказанно развлекла внезапная заминка: благородный Лоренцо явил учтивость и остроумие по отношению к злосчастному школяру.
Сделав носильщикам жест, что путь свободен, Лоренцо поскакал к галерее дворца, под которой застыли его мать и отец вместе с Джулиано, ожидая, когда он присоединится к ним и дополнит живописное семейное полотно.
Я отступила в толпу, желая поскорее затеряться в ней, но Бенито надоедливо дергал меня за руку с дурашливыми восторгами:
— Катон! Он тебя поднял! Шапку на тебе поправил! Он тебя заметил!
В довершение ко всему озорник начал сдувать с моей мантии невидимые пылинки, словно прислуживая невесть какому вельможе. Я поймала на себе множество любопытных взглядов, словно до меня и в самом деле снизошел Господь Бог.
— Я жив и здоров, будет тебе, — осадила я Бенито, желая пресечь его глупые шалости. — Скажи-ка, чем так вкусно пахнет? Или мне показалось?
— Вкусно? Думаешь, показалось?
Бенито весь просиял, и я вдруг вспомнила Леонардо и его волчий аппетит, появившийся у него, едва сыну стукнуло тринадцать лет.
— Сейчас ты увидишь, что такое «вкусно»! — Он начал протискиваться сквозь толпу к краю площади, поторапливая меня на ходу:
— Не отставай, иначе опять друг друга потеряем!
Наконец мы пробились к кромке площади, где, пополняя день нескончаемых чудес новой неожиданностью, тянулся длинный ряд столов под разноцветными навесами. Каждый стол изобиловал каким-нибудь тосканским лакомством. Улыбчивые флорентийки потчевали снедью всех желающих. Меж столами были выставлены бочонки с вином, и виноторговцы зазывали непременно отведать их букета.
Ничем итальянец не чванится больше, чем собственным вином, — оливковое масло, разумеется, не в счет. Ведь масло, оно масло и есть, его добавляют во все блюда, в лекарства, припарки и варенья и даже умащивают им кожу. Папенька говаривал, бывало: «Сделай тосканцу кровопускание, и из вены у него потечет либо вино, либо масло».
— И вправду вкусно, — призналась я.
— А как же иначе? — удивился Бенито. — Где ты видел гулянье без пирушки?
Мы прошлись по ряду с яствами, выбирая, какое попробовать для начала.
— Догадываюсь, что и это все предоставил…
— Оглянись вокруг себя, Катон, — с придыханием призвал меня Бенито, и я послушно еще раз обозрела площадь. — Все, что ты здесь видишь, слышишь, пробуешь на вкус и нюх, любую ничтожную мелочь на этой площади придумал, смастерил или оплатил Лоренцо.
Я невольно кинула взгляд под балдахин у галереи дворца Синьории — семья Медичи была в сборе. Глава клана возложил немощные руки на плечи двоих сыновей, явно гордясь ими. Лоренцо почтительно и нежно держал руку матери, целуя кончики ее пальцев. При виде их у меня ком застрял в горле, но в следующий миг мне будто вонзили острый кол в самое нутро: рядом с предводителем Гильдии нотариусов стоял и беседовал с ним отец Леонардо, Пьеро да Винчи.
Понятное дело, что при переезде во Флоренцию я не надеялась избежать встречи с ним: здесь он был уважаемым человеком, «небезызвестным нотариусом», как язвительно охарактеризовал его Леонардо в одном из писем. Я заранее решила держаться от Пьеро как можно дальше, потому что он единственный был способен разоблачить меня, хотя, правду сказать, за последние десять лет он меня даже толком не видел. Из девчонки, которую он некогда соблазнил, я преобразилась в зрелую, закаленную работой женщину. Сам
