— Увидимся, — заверила я и сама поддразнила его, — в церкви.
— Катерина!
— Я снова приду за травами.
— Когда?
— У меня есть и дела по дому, Пьеро.
— Когда же?
— Завтра. — Я глядела себе под ноги. — Рано утром. Я скажу папеньке, что надо нарвать мальвы, пока не высохла роса.
— В каком месте?
— На том лугу, где ты сказал, что у меня ноги как у жеребеночка.
— Где я поцеловал тебе руку. — Он снова схватил меня за руку, но на этот раз прижал расправленной ладошкой к своей груди и попросил:
— Принеси мне лекарство от сердечной муки.
С этими словами мы расстались, чтобы не попадаться никому на глаза вдвоем.
Я вернулась в аптеку совершенно смятенной и не могла ответить ничего вразумительного на папенькины вопросы, отчего мои башмаки так перепачканы и почему я не набрала ни вербены, ни вайды. Я поднялась в свою спальню и без сил повалилась на постель.
«Что же случилось? — пыталась разобраться я в себе. — Я беседовала с молодым человеком. Он заигрывал со мной. Поцеловал мне руку. Мы уговорились о свидании… Тайном свидании».
Я решила, что отложу эти размышления до завтра. Затем я поспешила на верхний этаж, чтобы проверить атенор — в него и вправду пора было подбросить дров. Я чрезвычайно усердно вымела пол в лаборатории, а потом перешла в библиотеку и раскрыла тот отрывок в Каббале, перевод которого давался мне с трудом. Я мысленно сосредоточилась на тексте и вскоре с головой ушла в него.
Но той же ночью мне приснился прекрасный всадник, явившийся мне на дороге прямо из облаков, — молодой бог со светло-карими очами.
ГЛАВА 2
С тех пор едва ли не каждый день я находила предлоги улизнуть из дома от папеньки и встретиться с Пьеро. Мы искали уединения под лесной сенью, где-нибудь в пещере или на краю поля. Пьеро приносил с собой одеяло, и я вела его к своему заветному водопаду, где росли мирт и душистый кервель. Там мы стягивали башмаки и садились на берегу, болтая ногами в прохладных водяных струях. Мы непринужденно беседовали и смеялись над всем подряд. Моя стеснительность улетучилась так же быстро, как утренняя роса под жаркими лучами солнца, и вскоре из прилежного нескладного подростка — не то Катерины, не то Катона — я превратилась в настоящую девушку, какой объявила себя еще на первом нашем свидании.
Понемногу я сама научилась целоваться и безвольно таяла в долгих объятиях Пьеро. Потом мы, все так же обнявшись, ложились на расстеленное одеяло, и я пристраивалась головой в сладко пахучей выемке его плеча.
Пьеро рассказывал мне о своей родне. Он уверял, что мне непременно понравится его отец — человек, отказавшийся продолжить семейную традицию и отвергший профессию нотариуса. Вместо этого Антонио да Винчи предусмотрительно вкладывал капитал в имения — рощи, виноградники и крестьянские хозяйства. Мать и бабка Пьеро, кажется, страдали излишней строгостью и чопорностью, но со временем, по его словам, тоже должны были полюбить меня. В этом он нимало не сомневался.
О своем младшем брате Франческо Пьеро высказывался с неохотой.
— Он лентяй, ни к чему не стремится. Доволен тем, что болтается по двору или бродит по полям и садам.
— Вероятно, он больше похож на вашего отца, а ты — на деда, — предположила я.
— Да нет же! — горячо возразил Пьеро, весь вспыхнув от возмущения. — Пусть наш отец и не избрал делом своей жизни юриспруденцию, зато он знает толк в коммерции. А Франческо шляется без всякого дела и знается только со своими козами!
Несмотря на колкости, однажды Пьеро все-таки познакомил меня с Франческо, пригласив брата на наше свидание. Этот его поступок от души меня порадовал. Ясно было, что Пьеро желал похвастаться мною перед своим никчемным братцем, ожидая, что мы сойдемся накоротке.
Так оно и вышло. Многое роднило меня с этим милым юношей: и беззаветная любовь к природе, и непринужденное в ней существование. Пьеро страстно жаждал роскоши и увеселений городской жизни, а Франческо не мог пройти мимо цветущего куста, чтобы не зарыться лицом в душистую зелень. Его любили все живые твари — и конь, которого он объезжал, и птички, которых он кормил с руки. Овцы и те ходили за ним по пятам.
— Овцы особенно к нему льнут, — однажды благодушно заметил Пьеро вслед удаляющемуся Франческо.
Мы только что угощались все вместе, расположившись на речном берегу.
— О чем ты? — смутившись, переспросила я.
— О том, что он содомит и не гнушается ни овцами, ни прочим скотом. Мой дорогой братец — флоренцер.
— Извини, я что-то не понимаю…
— Франческо женщин не любит, Катерина. Он любит мужчин.
Я смутилась еще больше. Я о таком и слыхом не слыхивала.
— Почему же мужчина, который любит других мужчин, называется флоренцером? — спросила я.
— Потому что во Флоренции их пруд пруди. Они там так расплодились, что немцы приладили название города к своим извращенцам, а теперь их примеру следует вся Европа. — Отведя локон с моего лба, Пьеро смягчился:
— Впрочем, брату ты явно по душе. Не будь Франческо флоренцером, он, наверное, влюбился бы в тебя… — тут Пьеро притянул меня к себе, — не меньше, чем я сам.
Я затаенно улыбнулась: ни разу еще Пьеро не говорил мне таких слов. Пропустить их мимо ушей я не могла, но мне не хотелось столь скоропалительно обсуждать эдакие вещи.
— А что же твоя сестра? — поинтересовалась я. — Ее муж, кажется, намного старше ее, верно?
— Они переехали в Пистою, — обводя пальцем контур моего подбородка, кивнул Пьеро. — Ее муж сконструировал новое орудие — такое маленькое, что может уместиться в ладони. Думаю, когда-нибудь он станет богатеем… — улыбнулся Пьеро. — Как и я.
— А они любят друг друга? — почему-то оробев, спросила я.
— Сестра с мужем?
Я кивнула.
— Нет.
— А если люди любят друг друга, разве не должны они пожениться, как ты считаешь?
— Вовсе нет, — сухо обронил Пьеро и тут же прибавил:
— Если, конечно, речь не о нас с тобой!
И он очень нежно поцеловал меня. Его слова и поцелуй были как подброшенное в очаг полено, покрытое смолой. Я притянула Пьеро к себе, и вскоре мы уже лежали в обнимку на одеяле, потные, растрепанные и задыхающиеся, словно после долгого бега.
Вдруг Пьеро рывком сел и объявил:
— Завтра утром я поговорю с твоим отцом.
У меня пресеклось дыхание. Любая порядочная девушка потребовала бы подобных заверений в тот самый момент, когда молодой человек проявил к ней интерес. Коли на то пошло, любая порядочная девушка не стала бы самолично выбирать себе жениха, а тем более оставаться с ухажером наедине в поле и целоваться с ним, лежа на одеяле, предаваться ласкам и мечтать поскорее распроститься с девственностью.
Пьеро умело укрощал наши порывы, не давал разгореться огню обоюдного влечения. Он ведь сам
