высказывался на страницах 'Нового музыкального экспресса'. В этом эксклюзивном интервью, которое взяли Терри Стаунтон и Рой Карр, Пол объясняет, почему он берет рецепты у Элвиса Костелло и записывает по 18 песен в день.
— Вы не находите, что люди вашего положения слегка изолированы от остального мира, от других музыкантов?
— Слегка? Я бы сказал очень неслабо изолированы! Происходит какое-то отдаление. Это нельзя изменить. Ты уходишь с улицы, где раньше мог шляться целыми днями. Ты уже не торчишь в гитарных магазинах. Как только получаешь признание, приходит изоляция, а когда приходит настоящая слава — вообще легко потерять контакт!
Что ж, Маккартни хорошо осведомлен, что пузырь славы и фортуны бывает всепроникающим. И, отдадим ему должное, он пытается что-то с этим сделать.
Недавно с помощью горстки надежных музыкантов, таких, как Мик Галахер, Мик Грин и Ник Гарви, он оживил дни 'Каверны' и 'Стар-клаба', обнаружив, что может еще кричать как Литтл Ричард, а также создать свежую и возбуждающую пластинку, без помощи ЛСД или 'ELO'.
Маккартни нашел спасительный люк в пузыре из биллиона долларов и отыскал путь назад, в реальный мир. А еще он вспомнил путь в контору на площади Сохо, чтобы поговорить с 'Новым музыкальным экспрессом' о своем прошлом, вновь найденных музыкальных партнерах, о будущем и проблемах, которые преследуют тебя, если ты — Пол Маккартни.
— Какая за этим философия?
— Ну, просто, я решил, что мы можем либо сидеть и часами обдумывать какую-то вещь, либо сесть и все сделать. И я просто сказал ребятам: 'Канзас-Сити в тональности соль-мажор'. Объяснил, где остановиться в середине, и дал им концовку — вот как было. Потом последовало: '…два, три, четыре' и… пошло-поехало.
Они играли прекрасно. Времени думать не было ни у кого, вот в чем секрет. Максимум два дубля, и то, если что-то не получалось кардинально. Мы делали по 18 записей за один день. И следующие 18 — за следующий!
— В наши дни технического капкана, когда машины могут сделать все, вы хотели записываться по- прежнему, в примитивном стиле 50-х?
— Да, но я этого никогда не осознавал. Развивая свой собственный стиль, поневоле изменяешься с приходом всех этих синтезаторов и процессоров. И я тоже отчасти пошел по этому пути. Когда же мы делали ЭТИ песни, это значило просто их сыграть, спеть, скрутить косячок и приготовиться к записи очередного диска.
Вы знаете, я хотел создать непринужденную атмосферу кафе: приносишь с собой инструмент и садишься, бренчишь, хотя неизбежно ситуация стала более формальной, чем хотелось бы.
Ребята обычно спрашивали: 'Мы будем делать какие-нибудь твои вещи?' И я отвечал: 'Вероятно'. Мы действительно сделали I Saw Her Standing There, получавшуюся лучше всего, но единственное, что я хотел играть, — был старый доисторический рок.
И мы начали с 20 Flight Rock, потом была Lawdy Miss Clawdy, немного Фэтса Домино, Сэма Кука и т. д. Мы даже осмелились сыграть песню Элвиса It's Now Or Never. Когда я решил спеть ее, кое-кто из ребят нахмурился, но другим она пришлась по душе.
— Увидит ли она когда-нибудь свет?
— Я думаю, она перегорела. Ведь она прямо из Гамбурга, где она была несравненна каждый субботний вечер.
Итак, мы создавали по 18 дорожек в день, и я подумал: 'Черт возьми, ведь так обычно записывались Битлз. Не принимая во внимание нечеткий барабанный ритм, расстроенные гитары и прочее. Зачастую именно такие ошибки являются изюминкой. Поэтому, если где-то у нас была лишняя гнусавость, мы оставляли, чтобы придать звуку характер. Мы не сидели, например, потея и перепроверяя, хорошо ли звучали ударные в третьей части.
— Теперь ты работаешь с Элвисом Костелло?
— Что мне нравится в Элвисе, так это его прямота. Он не имеет обыкновения смягчать, подсахаривать свои слова, и мне это импонирует. Мы как бы дисциплинируем друг друга.
— Но вы ведь во многом противоположны друг другу?
— Да, вроде как мы были с Ленноном. Я часто говорю Элвису, что он мне напоминает Джона. Вероятно, люди вроде Элвиса находятся под его влиянием.
Мы написали песню и подумали: 'Боже, совсем как Битлз. Он брал на себя роль Джона. Сначала это обстоятельство встревожило нас, но позже мы подумали: 'Чему быть, того не миновать, пускай…'
Мы выбирали те вещи, которые я люблю. Наши голоса вполне друг другу подходят, удачно смешиваются. И… он деловой, Элвис, не какой-нибудь рохля, я его люблю. Нет никаких длинных посиделок, когда мы томимся, грызя карандаши, ожидая творческого озарения. Я этому рад.
— Как вы с ним сошлись?
— Я зачастую беседовал с людьми в офисе о том, как я нуждаюсь в хорошем сотруднике, вроде Джона. У нас с ним всегда было взаимопонимание, и мы друг другу хорошо помогали. К примеру, я начинаю петь 'Все становится лучше и лучше', а Джонни продолжает тут же: 'Потому что хуже уже и быть не может'. Если у вас ТАКОЙ сотрудник, вы, конечно, что-то сварганите.
— Ваша связь с Элвисом временная или постоянная?
— Может быть, и так, не исключено, но не стоит загадывать на будущее. Сперва мы решили никому об этом не говорить, поскольку все ждали бы чего-то грандиозного, и если ничего не получится, они будут разочарованы. Мы с Элвисом, работающие вместе, — звучит, конечно, интересно, но что, если мы просто выдохнемся?
Я помог ему с парой его песен, и он тоже мне немного помог. На песне Back on My Feet я было застрял со словами. Ну, не то чтобы застрял, но, в общем, они были не в кайф, и он привел текст в форму.
Затем мы решили поимпровизировать, и в самом деле вышло что-то новое. Но я не хочу продолжать в духе того, что это некое великое товарищество, так как продлиться оно может совсем недолго.
— А Джонни Марр?
— Я был с ним на нескольких рок-н-ролльных сейшенах. Понимаете, я многих приглашал в студию: Тревора Хорна, Мика Грина, Криса Уиттена. Еще я приглашал Джеффа Бека, но он был занят игрой вальсов для Малколъма Маклейзена.
— Итак, вы отыграли рок-н-ролльные сейшены и теперь работаете над новым материалом с Костелло. Чем еще вы занимаетесь?
— Мне хочется сделать пару вещей Джона. Я думаю, это выйдет интересно. Этим занимались уже все, кроме меня. Я хочу взяться за Imagine u Beautiful Boy. Но особенно за одну из ранних — I'll Get You. Если не удастся записать ее, я, по крайней мере, в один прекрасный день ее исполню.
— Вы когда-нибудь смотрите фильмы или спектакли о Битлз?
— Странно самого себя видеть в фильме. Что я предпочитаю смотреть, так это наши ранние интервью. Вы помните их, наверное? В одном из тех интервью Ринго говорит: 'Яхочу открыть парикмахерскую'. Джон полагает, что мы можем просуществовать два или три года — не больше. Странно возвращаться мысленно к 18-летнему возрасту. Мне и в голову не могло прийти, что когда мне будет 43, я еще буду делать рок. Мы думали, и довольно долго, что 24 года — предел, так как Фрэнку Айфилду было 25, и нам казалось, что мы тоже дольше не продержимся!
— У вас есть полная коллекция фотографий и записей Битлз!
— Нет, у нас ее никогда не было, хотя есть что вспомнить. У меня нет даже целой коллекции пластинок Битлз. Недавно мне удалось собрать часть нашей лирики и песен в оригинальном исполнении. Все это изредка появляется на аукционах.
— Вы знали, что в Британском музее есть выставка Леннона и Маккартни?
— Да, я был там со своей дочерью. У нее было какое-то учебное задание. Мы туда спустились, и я подумал: 'Кровавый ад!' С одной стороны — Джеймс Джойс, с другой — Шекспир, а посередине мы с Джоном. И это уже история!
Проходит время, и вдруг натыкаешься в школьном учебнике на раздел 'Шестидесятые'. Это смешно, но вообще-то мне это по душе.
