сделается!
Маргарита продолжила рассказ о своих мытарствах, но уже без прежнего настроя. Она мялась, повторяла одно и то же, прятала глаза и явно боялась уточняющих расспросов. Александра наконец не утерпела и задала вопрос, давно крутившийся на языке:
– А дочка, она так и жила с твоими стариками? В Киеве?
– А где же ей было жить? – Маргарита мгновенно ощетинилась. – Со мной, в грязных коммуналках? Было время, когда я даже спала в мастерской, потому что мне некуда было податься. И еще приходилось мыть за это полы…
– Но ты сказала, что не бывала в Киеве уже десять лет?
Маргарита запнулась, провела рукой по губам, будто запечатывая на них некое, готовое сорваться слово. Медленно произнесла:
– Так и есть. Говорила же я, ты будешь меня осуждать! Это неизбежно!
– И поэтому ты напала на меня первая, припомнила прошлое? – Александра печально улыбнулась. – Я сразу поняла, что ты обеспечиваешь себе тылы… Но я тебя не упрекаю. Всякое случается. Почему ты у меня ни разу не показалась? Может, в Москве дела пошли бы веселее?
– Да ведь я опять уехала в Данию, – тоскливо ответила Маргарита. – Оттуда во Францию… Похвалиться нечем, я просто жила прислугой в одном доме, у знакомой, которая вышла замуж за богатого француза. Она написала мне, звала приехать, я подумала, что вот он – просвет: немного заниматься русским языком с их детьми, немного помогать по хозяйству, в остальное время соберусь с силами и начну, может, свое дело… Открою худсалон… – Маргарита горько засмеялась. Меня законопатили на кухню и заставили вывозить грязь за своими отпрысками! Ничего не платили, ни гроша! Не на что было сигарет купить, и я их воровала, ты понимаешь, воровала у хозяина! Какой Киев?! Куда мне было ехать, с какими деньгами? Иоасю-то я на что бы стала содержать?
Она как будто спорила, хотя Александра ни словом ее не попрекнула. Многословность Маргариты, агрессивное сопротивление в ответ на любую попытку уточнить подробности ее несчастливого материнства наводили Александру на догадку, что худшее еще не сказано. Так и оказалось. Помедлив секунду, подруга будто с горы скатилась:
– И все кончилось так, как кончилось. Я обнищала, потеряла всякую надежду… У меня было одно желание: вырваться, уехать обратно, все равно, в Питер, в Киев… Позвонила маме. Покаялась во всем. Она-то думала, я зарабатываю во Франции деньги и не присылаю их по обиде. Обижаться было на что, родители меня на все корки проклинали, когда я им звонила. Я тоже не молчала… Иоася росла и слушала, что они про меня говорят… И в результате перестала со мной общаться… Всему этому надо было положить конец… И я решилась – вернусь в этот ад, пусть наступит расплата.
Расплату Маргарита, прожившая в отъезде в общей сложности восемь лет, представляла себе очень приблизительно: то же безденежье, попреки родителей, жизнь вчетвером, с уже подросшей и начавшей дерзить дочкой, в крохотной квартирке… Но действительность, с которой женщина столкнулась, вернувшись в Киев, ее ужаснула намного больше.
– Иоаси не было! Ты понимаешь?! Ее не было у них уже больше года, а они ничего, ни слова мне не сказали! Откуда же я могла знать, она ведь перестала говорить со мной по телефону! Они отправили ее в Данию! Они избавились от девочки, они ее попросту продали!
Александра невольно прижала руку к сердцу:
– Кому?!
– Родителям Лукаса! – Маргарита быстро вытерла выступившие слезы, в ее взгляде сверкала злоба. – Неизвестно, в какие руки она попала, я же с ними даже не познакомилась, они не желали меня знать. Лукас только все обещал меня представить, обещал… Его мать не хотела слышать о моей беременности! А когда на похоронах я попыталась с ней заговорить, она отвернулась и ушла! Отнеслись ко мне и к будущей внучке, как к прокаженным, а теперь спохватились, что остались одни на старости лет, и не пожалели ни сил, ни денег, чтобы найти и забрать Иоасю!
– Да как это возможно?! – Теперь Александру и саму затрясло, ей передалось нервное возбуждение подруги. – Они завладели ребенком без твоего согласия?!
– Ах, согласие… Мое согласие…
Разом сникнув, Маргарита виновато взглянула на нее:
– Его не требовалось, когда они все это проворачивали. Когда я уезжала в Питер, мама уговорила меня отказаться от дочки. Она тут же оформила опекунство на себя и отца, это было куда выгоднее, они начали получать пособие на Иоасю… Они получили полную свободу… А мне это связало руки, когда я начала искать дочку и бороться за нее!
Что-то в выражении лица подруги не внушило Александре доверия к этому признанию. Но в любом случае, она понимала, что Маргарита излагает голые факты. «Уговорили ли ее отказаться от ребенка, сама ли она психанула, может, еще в роддоме… Теперь расспрашивать не стоит, ни к чему. Но отчего или от кого она теперь прячется?»
Задать этот вопрос художница не решалась. Она предчувствовала, что ответа не будет. Маргарита вдруг осеклась, словно испугавшись, что сказала слишком много. Ее лицо хранило непроницаемое выражение, когда она с деланым спокойствием спросила:
– Что ж, ты по-прежнему соглашаешься меня приютить?
– Не сомневайся. – Александра перегнулась через стол, взяла подругу за руку и крепко пожала ее ледяные пальцы. – Почему ты все спрашиваешь?
– Я вынуждена спрашивать. – Маргарита затравленно отвела взгляд. – И сомневаться тоже должна. Мне за эти три года, что я бьюсь за Иоасю, пришлось пережить столько, что я не верю уже своей тени. Ведь меня собственные родители предали! Я тогда, вернувшись в Киев, даже не переночевала у них. Они заклевали меня, набросились с обвинениями, попреками, а потом и с угрозами! Мол, не смей приставать к датским благодетелям, там богатая, влиятельная семья, худо будет! Я за язык их не тянула, сами сказали, что им заплатили за внучку, и отец наконец купил себе дачку в Сквире, как всю жизнь мечтал. Теперь у них там вишни, воздух, прекрасная жизнь! Да и на счету, кажется, кое-что осталось… Мне что же, в самом деле, надо было поблагодарить этих замечательных датских бабушку и дедушку за то, что они все так хорошо устроили?!
– Ты хоть раз видела девочку с тех пор, как… – Александра хотела договорить «ее увезли», но осеклась, сообразив, что подруга по собственной инициативе не виделась с дочерью значительно дольше. Однако Маргарита не смутилась, а может, и не поняла двойственности вопроса.
– Мне удалось с ней один раз поговорить, – сообщила она. – Для этого пришлось следить за домом несколько дней. Иоася сперва испугалась, потом обрадовалась.
Она призналась, что хочет уехать обратно в Киев. У меня есть ее номер мобильного телефона, скайп, я знаю ее ники в социальных сетях. Если ее отрежут и от телефона, и от интернета, я выйду на нее через ее друзей. У нас все уговорено…
– Это прекрасно, – не выдержала Александра, – но, если ты борешься за дочь, почему в Москве, а не в Дании? И почему ты так боишься попадаться кому-то на глаза?
Маргарита судорожно выдохнула:
– Ах, господи, я думала, ты догадливее! Да я же в международном розыске!
Она схватила со стола пустую сигаретную пачку, заглянула в нее и в сердцах смяла.
– А ты на моем месте не попыталась бы увезти дочь?!
– Ты ее похищала! – ахнула Александра.
– Наконец, дошло!
Маргарита вскочила и нервно зашагала по комнате. Внезапно она остановилась и с крайним изумлением обвела взглядом стены, оклеенные дешевыми обоями, сборную убогую мебель, пыльные стекла не зашторенного окна. Женщина как будто впервые обнаружила себя в этом помещении. Поморщившись, она провела по лбу ладонью:
– Я наделала глупостей, совершила ошибку. Помчалась с Иоасей в аэропорт. Мне хотелось скорее исчезнуть… Я думала, ее хотя бы пару часов не хватятся… Но нас уже ждали! Я бросила девочку в аэропорту и сбежала! Я знаю, кто меня предал! Он один знал, что я делаю, один мог позвонить в полицию. Этот человек здесь, в Москве. Только он и мог это сделать. А самое ужасное, Сашка, что только он и может мне
