– Осетровый клей – не такой уж распространенный материал, чтобы запросто «взять» его и попробовать что-то туда заселить, – решилась вставить слово Александра. – Его еще достать нужно. Причем исчезает он сезонами – то в продаже сколько угодно, то совсем нет. У вашей тетки явно имелся друг- художник, и у него были запасы.
– Был, был такой друг, именно художник! – подтвердил ее догадку Петр. – Но имени его история не сохранила. Правда, не знаю, он ли подал ей идею с клеем. Может, и не он, сама додумалась. Ему-то какое дело было до этого поганого грибка?
– Верно, художник будет скорее опасаться таких вещей, – кивнула Александра. – Испортить картину, заразить ее плесенью – не самое привлекательное дело. Как это вообще могло случиться?!
Петр назидательно поднял палец:
– Вот, мы и подошли к сути истории! Она начинается, когда грибок вынесли за пределы лаборатории, где подобные внеплановые эксперименты продолжать было уже невозможно, они привлекли бы постороннее внимание. Тогда, без принятия мер предосторожности, на свободе, грибок и начал убивать.
Петр передавал то, что узнал со слов матери, бывшей свидетельницей и непосредственной участницей тех давних событий. Драма завязалась, достигла апогея и закончилась за один месяц. Именно столько потребовалось времени, чтобы две подруги заразились, заболели и умерли от болезни, показавшейся всем непосвященным такой же загадочной и страшной, как чума.
– Все началось, как шутка, – говорил он. – Мать рассказывала, что Галина вдруг, ни с того ни с сего, начала интересоваться дедовским собранием картин. Наш дед собирал пейзажи, жанровые сцены, охотничьи, ну и копии какие-то. Ничего ценного, правда, у него не водилось. Мазня нестоящая. Сестры эти картины просто не замечали, и вдруг с Галиной такая перемена. Начала расспрашивать, разглядывать, а потом под каким-то предлогом выпросила две картины, чтобы повесить их у себя в комнате. Вот в этой самой!
Он обвел рукой стены, и Александра инстинктивно поежилась. Осознание того, что здесь жила женщина, повинная в смерти Эрделя, подействовало на нее, как укол иглы.
– Галина всегда, всю жизнь запиралась в комнате, предпочитала уединение, говорила мать. Но с какого-то момента к ней вообще доступа не стало. И все чаще приходила Софья, приносила какие-то свертки, коробки, они запирались и сидели тихо-тихо, будто в комнате никого нет. Однажды мать вошла в комнату к деду – там сейчас ее спальня – и застала врасплох Галину. Та копалась в открытом шкафу, где дед держал всякие мелочи, разрозненные коллекции.
Молодую девушку неприятно поразила эта сцена. Рыться в чужих вещах, по ее мнению, было омерзительно. Галина, застигнутая на месте «преступления», покраснела, но не пыталась оправдаться. Она молча вышла из комнаты, унося с собой картонную коробку из-под обуви.
– Мать эту коробку знала, да и вам я ее показывал утром. Там лежал набор для изготовления фальшивого жемчуга и конечный продукт – готовые жемчужины. Эту диковинку дед очень ценил и брать дочерям не разрешал, только показывал из своих рук. Мать решила воспользоваться моментом и разузнать, чем втайне занимается сестра, под предлогом, что выдаст Галину.
Петр считал, что Галина, будучи домашним божком, не очень-то боялась родительского гнева. Возможно, в том, что она сдалась и согласилась просветить младшую сестру, сыграло роль то, что молодая женщина чувствовала себя неуверенно, и ей нужно было чье-то одобрение – или осуждение.
– Галина привела мать в эту комнату, сняла со стола простыню и показала картину, одну из двух, отданных ей дедом. Второй картины на стене не было, и на вопрос матери, куда та делась, Галина не ответила, сделала вид, что не слышит.
Девушка, привыкшая преклоняться перед умом, знаниями и упорством старшей сестры, потеряла почву под ногами. Галина, которую она считала непогрешимой, без спросу брала чужие вещи, куда-то девала их, не давала никаких объяснений по этому поводу, отмалчивалась в ответ на прямые вопросы.
– Галину будто подменили. Прежде она была серьезная и спокойная, очень уверенная в себе, в своей правоте. Любимая фраза: «Все, чего я еще не знаю, я узнаю!» А тут пошли какие-то нехорошие тайны. Мать вспоминает, что у сестры даже взгляд изменился. Галина перестала смотреть глаза в глаза.
Галина предложила младшей сестре внимательно взглянуть на картину, но девушка ничего особенного не увидела. Полотно, по ее мнению, выглядело, как и прежде, хотя это трудно было утверждать наверняка, ведь все эти посредственные картины воспринимались ею, как пятна на обоях. Потом она заметила какую- то грязь на картине. Красочный слой потускнел и местами приобрел голубовато-серый отлив. Казалось, на полотне засохло пролитое, сильно разбавленное молоко. Когда девушка спросила сестру, что это такое, та впервые произнесла при ней слово «суфлер».
– Мать решила, что та с ума сошла. Ведь Галина была медиком, пульманологом, писала кандидатскую диссертацию на очень серьезную тему. А тут вдруг картина, запачканная неизвестно чем, какой-то «суфлер». Конечно, мать сразу во всем обвинила Софью. Только та могла бы так сильно повлиять на Галину, больше сестра никого на свете до такой степени не уважала.
Галина увлеченно рассказывала о том, что занимало ее в последнее время, а младшая сестра слушала, в ужасе осознавая, какая пропасть отделяет их теперь друг от друга. У Галины совершенно переменились жизненные цели. Диссертация была теперь чем-то вторичным. Она призналась, что все еще работает над той же частью, над которой корпела месяц назад. Галину целиком занимал «суфлер», с которым ее познакомила Софья.
– Грибок не был оригинальным открытием Софьи, она работала в группе под общим руководством известного специалиста в области бактериологии. Самостоятельно она занималась только исследованиями закономерностей его размножения, роста. Я не специалист, пересказываю, как запомнил, да и вряд ли мы с вами поняли бы то, что имелось в виду этими двумя сумасшедшими учеными девицами! – Нервно рассмеявшись, Петр добавил: – Как выяснилось, сами они тоже не все понимали. Иначе остались бы в живых.
«Суфлер» обладал способностью разлагать и очень быстро поедать почти любую органику, в которую его заселяли. Причем разложение не останавливалось ни при высыхании субстанции, ни при ограничении доступа воздуха, ни при понижении или повышении температуры. Замораживание никак не повлияло ни жизнестойкость грибка. При размораживании бульона, в котором он плодился, «суфлер» повел себя так же жизнерадостно и продолжал делиться. Его убивало лишь продолжительное кипячение.
– Когда Софья рассказала об этом подруге, Галина внезапно загорелась и предложила проверить, как поведет себя «суфлер» в необычных условиях. Скажем, что он сможет сделать с живописным полотном? Как на грех, при ней недавно завели разговор о поддельной картине, которую состарили искусственно. Подделка обнаружилась под микроскопом, когда исследовали многочисленные трещины в красочном слое и грунте. В трещинах не оказалось ни пыли, ни грязи, никаких следов «долгой» жизни. Картину просто нагревали, а затем морозили, чтобы добиться появления кракелюров. Именно этот разговор, случайной слушательницей которого она была, да исследования Софьи, которая тоже вечно что-то подогревала и вымораживала, и натолкнули тетку на остроумную и дерзкую мысль… А живость мысли и пытливость ума у нее были, если я смог это до вас донести, просто необыкновенные…
Девушка выпросила у отца две картины. Покупать полотна для опыта самостоятельно у нее не было средств, Софья была не богаче. Подруги экономили каждый грош, чтобы приобретать научные книги, как новые, так и старинные. Это был единственный вид собирательства, который их привлекал.
Первую картину они «убили» сразу, протерев ее растворителем. Полотно погибло бесповоротно. Инициатива исходила от Галины, которая предлагала снять лак, чтобы он не мешал контакту красочной поверхности с грибком. Неопытность помешала им осуществить попытку. Со второй картиной подруги решили не рисковать и попросили снять лак профессионала – приятеля Галины, художника. Ему, конечно, истинной сути происходящего не объяснили. Затем девушки протерли крепким бульоном, зараженным грибком, поверхность очищенной от лака картины и стали наблюдать ее в комнатных условиях. Единственной предосторожностью, которую они применяли, было частое проветривание. Правда, Софья хладнокровно утверждала, что заразиться таким путем невозможно.
Именно эту картину и удостоилась созерцать младшая сестра Галины, окончательно оцепеневшая от всего услышанного.
– Эффект-то был, но совсем не такой, как они ожидали. Полотно девятнадцатого века, дрянная копия
