ничего нельзя было сделать!» – возмущался брат. Лиза сидела, крепко закрыв лицо ладонями, мотала головой, кусала губы, старалась не слушать, а потом срывалась и орала: «Да не могла я ни на что претендовать! Он с самого начала сделал так, что я ничего не могла! Я не была даже там прописана, мам, ты же сама это знаешь! Кто мне сказал – не выписывайся от меня, а то потом обратно не пропишут, кто сказал – я тебе когда-нибудь квартиру завещаю! Не ты?! Так вот тебе – прописана я у тебя, завещай мне квартиру… Лет через пятьдесят! А свидетельством о браке можно одно место подтереть! Детей у нас не было, а юрист мне объяснил, что эта квартира – не совместно нажитое имущество супругов, он ее приобрел до брака со мной… Я должна была выметаться! И хватит!» – «Но кто бы мог подумать, что Олег – такой подлец… – причитала мать. – Он был такой порядочный, такой…» – «Щедрый!» – сквозь зубы цедила Лиза, вытаскивала из сумки сигарету и курила, уставившись в потолок. Ее вещи стояли неразобранными у матери, у нее руки не поднимались повесить их в шкаф. Это означало бы полную капитуляцию. Мать с братом недолго совещались, как быть с Лизой. Он привез ее в свою однокомнатную квартирку на окраине Москвы, отдал ей ключи и счел свой долг исполненным. Сам он жил у своей девушки, на которой уже полгода собирался жениться. «Живи, сколько хочешь, – сказал он Лизе, – но на материальную помощь не рассчитывай. Я не могу тебя содержать. Мать тоже. Тебе, в конце концов, двадцать четыре года, пора работать!» Лиза молчала, сидя в своей обычной позе: нога на ногу, локти упираются в колени, подбородок лежит на ладонях, глаза закрыты. «Или найди себе еще одного Олега!» – в сердцах сказал брат и вышел, хлопнув дверью. Лиза посидела еще немного, потом встала, прошла на кухню. На столе она увидела несколько пятидесятитысячных купюр – брат, несмотря на свои слова, оставил. Она сунула их в карман, попила воды из-под крана, открыла окно и заплакала. Прошел один месяц, потом второй, потом третий… Лиза делала вид, что живет, делала вид, что ищет работу, делала вид, что ест… Ела она очень мало и невкусно: какую-нибудь кашу, или жареную картошку, или подсушенный в духовке хлеб. Денег не просила ни у матери, ни у брата. Ей было все равно. Мать каждый день звонила ей и читала нотации, Лиза молчала. Брат несколько раз приходил, дал еще немного денег. Лиза взяла их и кивнула: «Спасибо». Целыми днями она лежала на диване, закрыв глаза, и перед нею возникали картинки из ее прошлой жизни. Олег и она – в машине, едут за город, окно открыто, и ветер бьет ей прямо в лицо. Олег дарит ей на день рождения цветы и флакон ее любимых духов «Же озе». А вот она сама, Лиза, – идет по Тверской, улыбаясь своему отражению в витринах. Она видит свое лицо, свою черную челку, свои голубые глаза, свой взгляд – внимательный и смеющийся одновременно, свой широковатый и все же изящный нос, свои губы козьего рисунка… Из-за этих губ Олег называл ее «козочка». И еще из-за походки – идет стремительно и как будто чуть подпрыгивает. Она красива, и на нее все смотрят. Или ей кажется, что смотрят. У нее угловатое тело, порывистые движения, и Олег говорит ей, что она похожа на Уму Турман из «Криминального чтива». Это ей льстит. И еще картинка – искаженное лицо Олега. «Выметайся, – говорит он, – я не могу больше с тобой жить! Не изображай из себя ребенка, мне это надоело!» Она глядит на него широко раскрытыми глазами, ничего не понимая – все слишком внезапно. Потом она плачет, и слезы затекают ей в уголок рта. Она глотает их и крепко зажмуривается, а слезы все текут и текут, как в детстве, когда не можешь остановиться, ничего не можешь, кроме как плакать. «За что? – кричит она. – За что? Дело во мне? Я что-то сделала не так? Но я была такая, как всегда…» – «Вот именно. – Он отворачивается и отходит к окну. – Ты всегда одинаковая. Тебе ничего не объяснишь. Лиза, сделай мне подарок, уйди! Уйди!» – «Но ведь та женщина старше тебя! – говорит она, подходя к нему сзади. – Ты сам сказал, ей тридцать два года! Я не понимаю… У нее большая дочь, ей восемь лет, ты сам сказал! Она замужем! Я не понимаю! Ты же всегда любил молоденьких девочек, а она старше тебя на четыре года!» Он молчит и смотрит в окно.
И вот в один из дней Лиза увидела еще одну картинку. Сперва она не поняла, что именно она видит, – такого никогда не было в ее жизни. Девушка с черными гладкими волосами сидела на лестнице. Лестницу Лиза узнала, это был тот дом, где они жили с Олегом. Девушка ждала, пока из квартиры выйдут ее обитатели. Это была та квартира, где они прожили три года. Из квартиры вышел Олег, потом – девочка, которой надо было в школу, потом – женщина со светлыми, коротко остриженными волосами… И женщину Лиза тоже узнала – она была именно такой, какой описал ее Олег. Потом девушка, которая сидела на лестнице, встала, спустилась и открыла дверь квартиры. Тут картинка исчезла, но Лиза успела узнать девушку. Это была она сама.
И вот теперь она наяву стояла и открывала замки – сперва верхний, потом нижний… Дверь открылась бесшумно, и Лиза вошла, заперев ее за собой. Теперь она ни за что не убежала бы отсюда. Ей в голову пришла шальная мысль – сесть в столовой, налить себе джина с тоником (этот напиток Олег просто обожал, и джин у него всегда был) и дождаться его прихода. А потом весело сказать: «Не сердишься, что зашла? Мне кажется, я кое-что тут забыла…» А когда он взбесится и закричит: «Что?!» – она ответит: «Все! Я никуда отсюда не уйду! Это и мой дом тоже…» И плакать она не будет, будет сидеть здесь, весело улыбаться, нагло смотреть ему в глаза… Он, наверное, предложит ей денег, может быть, даже швырнет в лицо. Он ведь кричал, когда она не хотела уходить: «Тебе денег надо, да?! Но ты ничего от меня не получишь, три года сидела на шее!» Он даст ей денег, но она откажется… Но, подумав об этом, Лиза чуть не рассмеялась на самом деле и покачала головой: «Нет, это уж слишком! Конечно, я взяла бы деньги. Мне надо жить, а жизнь мне поломал он. Это он не позволял мне ни учиться, ни работать. Сделал из меня красивую куклу только для своего пользования. Конечно, и я виновата в этом. Не надо было подчиняться его капризам, надо было жить своей жизнью… Да что теперь думать! Вот – теперь у меня только своя жизнь, и я никак не могу начать ею жить… Чтобы начать, нужны деньги. Нужна независимость. Значит, деньги надо взять. Не просить, не плакать, а взять. И я возьму. Я всегда только просила или молчала, а теперь я просто возьму. Наверное, я втайне думала об этом еще тогда, когда заказывала дубликаты ключей…»
В квартире кое-что переставили за эти месяцы, но ориентировалась она все равно легко. Первая комната по коридору все еще выполняла функцию столовой. Большой овальный стол, горка для посуды, уютный велюровый диван, два кресла, моноблок «Филипс», полки с видеокассетами, белая напольная ваза с японской сосной… Насколько знала Лиза, здесь брать было нечего, не выносить же телевизор… Она прошла в комнату напротив по коридору. Это была спальня. Та самая огромная кровать, две светлые тумбочки со светильниками интимного света, зеркало в бронзовой раме… В этом зеркале часто отражалось ее тело – обнаженное, золотистое, и его загорелые руки казались на ее коже еще темнее… Шкаф с одеждой был приоткрыт, Лиза подошла к нему и распахнула дверцы настежь. Чужие платья на плечиках, где висели когда-то ее платья… Явилось мгновенное желание разорвать все в клочки, но Лиза удержалась – это было бы все равно что расписаться: «Здесь была я!» К платьям она не притронулась, зато его вещи перещупала до последней нитки. Нашла в разных карманах скомканные бумажки – не очень большую сумму. Тряхнула брюки, лежавшие на дне шкафа, обнаружила там пятьдесят долларов. Сжала зубы – действительность оказывалась не такой щедрой, как фантазии. Но она ведь помнила, что обычно его карманы были набиты деньгами! Раньше, когда ей нужны были деньги, она просто лезла в шкаф, и он даже ничего не замечал… Больше в шкафу она ничего не нашла. Захлопнула дверцы, еще раз осмотрела спальню. На глаза ей попался женский бюстгальтер – размера на два больше, чем у нее. Она скривила лицо в гримасу, торопливо открыла обе тумбочки. Одна явно принадлежала новой хозяйке – гигиенические тампоны, упаковка с колготками телесного цвета, какая-то книжка на немецком языке… Другая принадлежала Олегу. Там она обнаружила кое-что стоящее – шикарные часы «Чоппард» с плавающими бриллиантами, совсем новые, в коробочке. Видно было, что их ни разу не надевали. Лиза взяла коробочку в руки. «Это женские часы, – подумала она. – Боже, какая роскошь! Сколько они могут стоить?! Огромные деньги – баксов тысячу, нет, больше, больше… Почему они лежат тут, у Олега? Может быть, купил для нее и еще не успел подарить? Мы исправим эту ошибку!» Она сунула часы в карман сумки и застегнула ее на «молнию». Настроение поднималось, и вместе с ним поднималась горячая злоба – в этой квартире люди жили, а не умирали, как она, ходили на работу, отвозили ребенка в школу, дарили подарки… Ее выгнали, чтобы она не мешала этой жизни, чтобы не совалась в нее, чтобы исчезла навсегда… «Я исчезну! – пообещала она Олегу мысленно. – Но ты меня запомнишь!»
Дальше по коридору была комната, где жила когда-то сама Лиза. Она открыла дверь с опаской, ожидая увидеть большие перемены. Уж эта комната не могла не измениться! И увидела детскую. Новенькая светлая мебель, яркий ковер на полу, письменный стол с разбросанными книжками, целая выставка игрушек, среди которых были очень дорогие. «Даже ремонт сделали! – с какой-то жгучей тоской подумала Лиза. – Чтобы уж совсем ничего от меня не осталось… Интересно, зачем ему понадобился чужой ребенок? Он всегда не
