движение. – Твои папочка, мамочка и ты в придачу?! О, вы для меня столько сделали, что вообще жить не хочется!
– Как ты можешь так говорить про папу! – визжала она. – Это ему ты обязан тем, что имеешь студию! Нет, уже не имеешь!
– Значит, больше не обязан, и на том спасибо! – огрызнулся он. – А теперь дай мне поспать.
Просьба была наивная – поспать она ему не дала. Зудела над ухом, рыдала, проклинала его и свою судьбу, его девок, водку, которую он пил… Толкала его, требовала, чтобы oн рассказал правду, причитала, что пережила позорные минуты, когда позвонила ему в студию, а ей сказали, что его не было. Он молчал и думал, что дальше так жить нельзя, надо что-то менять. Ее слова о разводе он все же принял как истеричную шутку, дело кончилось тем, что они более-менее примирились. Но холод остался. Лена демонстративно оставалась на кухне, когда звонил телефон, слушала то, что он говорил в трубку, всячески его подкалывала, если он пытался соврать что-то о той ночи, проведенной вне дома… Врал он плохо, не было настроения.
Когда зеленый «Вольво» вильнул в сторону и с кошмарной быстротой исчез в овраге – просто пропал, как будто показал фокус, – Саша промчался мимо, даже не отдавая себе отчета в том, что произошло. Это показалось ему чем-то нереальным, злой шуткой судьбы, недоразумением… План провалился, на шантаж рассчитывать было нечего, если Олег погиб. А он погиб – даже не стоило сомневаться.
– О чем ты думаешь? – спрашивала его Лена, чутко следя за его лицом.
– О своем, – отвечал он. Думал он только об этом дьявольском фокусе с зеленой машиной, только о своей глупости. Ведь ясно было, что Олег доведен до крайности, надо было учитывать его состояние после ночи в гараже, после убийства… Был еще один вопрос – куда делся труп? Остался в гараже или по- прежнему лежал в багажнике? И как теперь попасть в квартиру? И стоит ли продолжать эту детскую жестокую игру? Там осталась вдова с дочерью, им явно будет не до фотографа, который впечатлился красотой девочки…
Олеся позвонила ему домой. Она требовала действий. Oн не мог по телефону объяснить ей, что произошло, ограничился просьбой подождать, пока он сам ей не позвонит. Слава богу, она не стала скандалить! Когда Саша повесил трубку, он понял, что очень легко может возненавидеть Олесю. Во всяком случае, если она будет так настойчива. Жена не сказала ни слова, она уже приучилась изображать из себя невинную страдалицу, зато сын… Да, Саша не мог сказать, что он слишком много занимался им, – воспитывала Сережку жена, и теперь это воспитание давало плоды. Сын его просто возненавидел. Или не говорил ни слова в ответ на нейтральное «доброе утро», или огрызался – совсем как его мать! Откуда-то он взял фразу «ты со своими девками…» и часто ее использовал. «Ты со своими девками опять целый вечер возился… Ты со своими девками весь дом загадил… Ты со своими девками…»
Саша не выдержал и дал ему пощечину. Тот испуганно схватился за щеку, но тут ворвалась Лена – разборка происходила на кухне.
– Как ты смеешь бить ребенка! Ты! Грязная свинья! – выкрикивала она, наступая на мужа. Тот пятился назад. Никогда он не видел ее в таком состоянии.
– Мерзавец! Господи, почему я угробила на тебя столько лет! – кричала она. – Вон отсюда!
– Что?! – Он немного пришел в себя, ее крики могли зайти слишком далеко. – Ты хотя бы не ругайся при сыне! Тоже мне, невинная овечка!
– Свинья! – повторила Лена, тяжело дыша и водя глазами по кухне, словно в поисках тяжелого предмета. – Мало того, что ты спутался у меня под носом с этой девкой, ты еще и ребенка бьешь!
– Лена, ты делаешь только хуже, – предупредил он. – Он все слышит. То, что я его ударил… Словом, он это заслужил. А вот твои крики…
Произошло нечто безобразное – они подрались. Точнее, обменялись меткими ударами – только в эту минуту он понял, как глубока ее ненависть и его отвращение к ней. А внешне все так было пристойно все эти годы!
– Ну, это все, это все… – дрожащим голосом повторяла Лена, сидя в спальне, обхватив голову руками. – Больше я не вынесу… Надо развестись. Квартиру ты не получишь, даже не рассчитывай.
– Она мне не нужна, – ответил он, сидя на другом краю постели.
– Так я тебе и поверила! – пробормотала она, не поднимая головы. – Ты и женился только из-за квартиры, иначе так и жил бы в коммуналке… Человек искусства! Никогда не знал, как делаются деньги, как они достаются.
– Не говори чепухи, – возразил он. – Я хорошо зарабатываю. Ты так хочешь меня унизить, что говоришь глупости. Со мной считаются в моей области. У меня много клиентов. А ты всегда считала, что единственные полноценные люди – это менты и паспортистки!
– Нет, ничего мне не говори… – шептала она, мотая головой. – Я знаю, что ты будешь обвинять меня, ты всегда обвинял меня.
– Это ты сама…
– Нет, перестань! – Она вдруг заплакала, плечи ее жалко задрожали. – Перестань, перестань! Женился из-за квартиры, теперь все ясно… Говорила мне мама! Все говорили! Я тебя сейчас же выпишу отсюда! Сразу же!
– Нет такого закона, – напомнил он. – Уж тебе ли не знать! Пока я тут прописан, ни одна живая душа меня не может выписать, даже если я с тобой разведусь!
– Живая душа не может, а мама все может.
– А, мама, – засмеялся он. Было ему одновременно горько и весело. Так ошибаться! Так обманывать себя долгие годы! Построить брак на таком болоте! – Ну давай, приплетай сюда маму! Сорок лет, а до сих пор за ее юбку держишься!
– А тебе сколько?! Сколько?! А все девчонок тискаешь! Да твоя хваленая Олеся спала с тобой только потому, что ты пропихнул ее на конкурс!
– Врешь! – вырвалось у него.
Она моментально подняла голову, посмотрела на него опухшими глазами и издевательски растянула губы в улыбке:
– Что именно я вру? Ты ее не пропихивал? Или ты с ней не спал?
– Все врешь, всегда врешь… – Он лег на постель, закрыл глаза. Ленка, смешная Ленка… Когда-то все началось с любви. Она носила красные джинсы-клеш в цветочек, сабо, длинные темные волосы полоскались где-то у пояса… Фигурка была потрясающая, глаза – всегда сощуренные в усмешке. А теперь возле них сеть подозрительных морщинок. Фигура все еще держится в пределах нормы, но какие усилия она прилагает для этого! А все, что дается такими усилиями, выглядит уже неестественно. И вся она стала такой неестественной, такой поношенной, такой злобной… Откуда это взялось? Кто виноват? Почему стал волчонком сын? Неужели все зачеркивается одной чертой, исчезает, как изображение на засвеченной пленке?..
– Ладно, Лена, – спокойно сказал он. Спокойствие было единственной соломинкой, за которую еще можно было держаться. – Мы разведемся. Мне ничего не надо.
Она помолчала, словно такой ответ удивил ее, она ожидала сопротивления, уговоров, извинений… Такие высказывания были совсем не в его характере. Не в том характере, который она создала за годы супружества. Потом сказала уже нормальным голосом:
– Где же ты будешь жить?
– Пусть это тебя не волнует.
– Меня это не волнует. Просто мне интересно. Что, у твоей Олеси есть квартира?
– Если бы и была, я бы туда не пошел.
– Вот как?
– Я не извиняюсь, Лена, ты меня не так поняла. Просто я решил обходиться своими силами. Твоя квартира, – он подчеркнул эти слова, – твоя квартира слишком дорого мне обошлась! Теперь я остался на улице. И сам виноват. Слишком на тебя надеялся.
– Как будто я виновата! – резко возразила жена. – Если бы не твои выходки! Знаешь, все эти годы я не верила тебе! Никогда! Ты возился с этими мерзкими девчонками, с глупыми детьми, а я чувствовала себя такой старой и неуклюжей по сравнению с ними!
– Я тебе не изменял.
