вытащить наш внутренний мир наружу.
Последней счастливой случайностью «АукцЫона» в дороге к большому успеху на IV рок-клубовском фесте явился петергофский пожарник-саксофонист Николай Рубанов. Сейчас он почти столь же фундаментальная единица «Ы», как Леня, Гаркундель или Озерский, а тогда — участник проектов «Оркестр профессора Мориарти» и «Время любить» (с этой молодой командой Рубанова, к слову, и приняли в рок- клуб). Весной 1986-го Рубанов по приглашению приятеля-барабанщика Игоря Черидника заглянул в «Авангард» на «аукцыоновскую» репетицию «разок поиграть, а там посмотрим». Естественно, Колик «совершенно не представлял репертуар и стилистику «АукцЫона» (другие люди в данный коллектив и не попадали) и «кроме Черидника и Рогожина никого там не знал». «Даже Гаркушу лишь мельком видел в „Сайгоне', где часто со своей университетской компанией пил кофе, но никогда с ним не общался», — вспоминает Рубанов. Однако общий язык с пришлым духовиком «аукцыонщики» нашли быстро, за один вечер. К тому же Николаю приглянулась обстановка на точке: «Хороший зал, железные шкафы для хранения инструментов — все там выглядело очень прилично».
— У них уже был Коля Федорович на саксофоне, — продолжает Рубанов. — Но возникла идея расширить духовую секцию. Ребятам показалось, что с двумя саксами получится громче и веселее. Мы стали аранжировать вещи из программы «Вернись в Сорренто», которую потом и сыграли на фестивале.
Изгнанный с дневного отделения физического факультета ЛГУ и год спустя восстановленный в альма-матер на вечернем отделении того же факультета, «нормальный распиздяй» Коля точно уловил, что «в „АукцЫоне' приживаются люди, соответствующие общим вибрациям в коллективе. Сильных музыкантов на конкретные позиции в „Ы' никто целенаправленно не ищет». И его присутствие в группе «не есть результат серьезного ментального анализа и взвешивания всех „за' и „против'». «В рок-команды тогда вообще никто не устраивался, — объясняет Рубанов. — Люди просто приходили в какой-то коллектив, пробовали себя, после чего оставались в нем или переходили в другую компанию. А устраивались советские граждане на официальную работу, с трудовой книжкой».
К моменту появления в «Ы» женатый студент-вечерник Колик, похожий на «типичного хиппи своего времени — длинные, немытые волосы, чтение перепечатанных на машинке трудов Кастанеды и т. п.», — полезную официальную работу уже имел. Дабы получить питерскую прописку, саксофонист-самоучка (которого в юности «пытались обучить игре на фортепиано», а в университетском бэнде поочередно предлагали «банджо, губную гармошку, блок-флейту») устроился в пожарную охрану. После трудовой вахты начинающий повелитель огня достаточно регулярно на электричке и метро отправлялся далеко-далеко на репетицию. «Супруга это воспринимала нормально, а коллеги-пожарники смотрели с удивлением». Полыхающие постройки Северной Пальмиры распылявшийся между службой, учебой и музыкой Колик, к слову, тушил не часто. «За три года работы мне довелось выезжать на реальные пожары от силы раза четыре, — признается Рубанов. — В основном же я работал в охране художником».
Подобно металловеду Лене, новый саксофонист «АукцЫона» весьма оперативно, еще недоучившись в универе, почувствовал, что юдоль физика (про пожарника и речи нет — это ж была временная мера) «не соответствует его характеру». Не то чтобы Николай разуверился в науке как таковой, но «лучезарный образ исполненного энтузиазмом ученого, нарисованный когда-то юношеским воображением, стал блекнуть». Колик понял, что в ближайшей перспективе его ожидает в лучшем случае рутинный труд в роли какого- нибудь мэнээса (младшего научного сотрудника), и сие, конечно, не убедительно. Движение, кайф и соблазняющее непредсказуемостью завтра обеспечивали преимущественно «репы» в «Авангарде».
— Репетиции многих коллективов, — рассказывает Колик, — в те годы часто выглядели так: собрались на «точке», чего-то пару раз тренькнули, не пошло, и сели пивка попить. Но у «АукцЫона» все обстояло очень жестко. Мы именно репетировали. Более того, являлись самостоятельными единицами, каждая из которых излучала музыкальные идеи. Если человек ничего не предлагал, а просто ждал, когда ему подскажут, что делать, он быстро переставал появляться на наших репетициях.
— Выпивание на репетициях или превращение их в посиделки мы прошли раньше, еще в «Фаэтоне», — говорит Озерский. — А при «втором созыве» «Ы» все приезжали на «точку» достаточно пунктуально и для того, чтобы делом заниматься, как, скажем, в театральной студии. Время репетиций определялось в зависимости от того, у кого из нас во сколько заканчивался рабочий день. Мы же все работали…
— Изначально не любил совмещать пьянку и творчество, — четко поясняет Федоров. — Выпить после концертов или репетиций — да, пожалуйста (тем более я не пьянел никогда), а так чтобы до или во время — такое редко бывало.
Серия репетиций без дуракаваляния, некоторая концертная практика («Нива» в Шушарах и еще несколько перфомансов в окраинных ДК), «шуточная» хитовая программа, гротескные декорации- инсталляции Миллера и двухсотпроцентный кураж — с таким арсеналом «АукцЫон» подошел к предпоследнему дню весны 1986 года, когда в здании диджейской подработки Рогожина — Доме культуры «Невский» — стартовал IV фест ленинградского рок-клуба. Он продлился с 30 мая по 1 июня.
— Мы считали, что играем радикальнее всех и песни у нас не похожи ни на чьи другие, — разъясняет «аукцыоновскую» предфестивальную позицию Федоров. — Сложной инструментальной музыкой «АукцЫон» не занимался. Главное, думалось нам, чтобы барабанщик был хороший, а в остальном надо звучать просто, но экстремально. Основа всего — драйв. За него нас, собственно, тогда и любили. Через минуту после нашего появления на сцене публика стояла на ушах, и каких-то иных сверхзадач у нас не существовало. Поэтому и не каждый хороший музыкант мог закрепиться в «АукцЫоне». Те, кто не врубался в наше коллективное душевное состояние, быстро уходили, хотя к их исполнительскому уровню никаких претензий не было.
Фестивальное жюри второй год подряд возглавляла представительница Ленинградского межсоюзного дома самодеятельного творчества (ЛМДСТ), куратор рок-клуба Наталья Веселова, женщина в ту пору «молодая, красивая и партийная» и как-то изначально позитивно расположенная к своим «неформальным» подопечным. Дабы Веселова, простите за каламбур, чересчур не развеселилась, прослушивая местные любительские рок-таланты, оценивать последних ей помогали товарищ Надиров из обкома ВЛКСМ и товарищ Красовская из Главного управления культуры. Остальные места в жюри занимали люди не столь официальные и идеологизированные, в частности экс-«аквариумист» Джордж Гуницкий, «рок-дилетант» Александр Житинский, журналистка Нина Барановская, та, что чуть позже напишет книгу о раннем «алисовском» периоде Кости Кинчева, а тогда отвечавшая за «литовку» текстов рок-клубовских групп. Именно Барановской пришлось на этом фестивале оказаться в эпицентре последней, пожалуй, цензурной разборки в истории питерского рока, когда нонконформистский и по сей день Миша Борзыкин со своим «Телевизором» исполнил в «Невском» несколько неутвержденных Ниной песен.
«Телевизор» в тот раз ничем и не премировали, хотя годом раньше и годом позже на фестивалях рок-клуба эту команду без наград не оставляли. Но в 1986-м отмечали других, и в первую очередь «АукцЫон», которому удалось собрать тогда призов вровень с иконоподобным «Аквариумом», долгие годы почитаемым «Зоопарком» и звездным «Кино». Помимо общего лауреатского звания «аукцыонщики» удостоились и индивидуальных титулов: Рогожина признали «лучшим вокалистом», а Гаркушу оценили «за артистизм». «Нам вручили „ломовский' микрофон 82 Н, красную огромную книгу, птичку из дерева и три грамоты», — подытожит потом в мемуарах Гаркундель. А член жюри Житинский в своей известной книге «Путешествие рок-дилетанта» напишет: «„АукцЫон' разыграл представление „Вернись в Сорренто', полное искрящегося гротеска, иронии, молодой энергии и напора. Зал был повергнут ниц и выжат как тряпка. Я думаю, у этой группы большое будущее. Они чем-то напомнили мне „Странные игры' первого состава, хотелось бы, чтобы им повезло больше».
— Наше выступление пришлось на самый сильный, на мой взгляд, фестивальный день, — убежден Рогожин. — Открывали программу новые «Игры» братьев Сологубов, потом шли мы, и после нас «Кино». «Игры» отработали очень прилично, но фактически в тот день оказались в роли «разогрева» перед «АукцЫоном», поскольку мы «порвали» публику, как тузик грелку. После чего сет «Кино», наверное, в первый и единственный раз в жизни прошел, образно говоря, под сурдинку. Помню, читал потом статьи, где описывалось, как Цой пел абсолютно «выжатым» зрителям.
Когда мы доиграли, весь народ из зала удалили минут на двадцать, чтобы перестроить аппаратуру. Люди вроде проветрились, перекурили, кто-то пива попил. Типа, зарядились. Однако вышел Витя Цой к
