свободы и ощущение чужеродности любым лагерям. Однозначно «чужие», то бишь менты, вязали Вову с Гаркунделем за кулисами, а вроде бы «свои» (некоторые из организаторов мероприятия) противились появлению «Ы» на лужниковской сцене. Да и аудитория трибьютного сейшена была не самой продвинутой. Помнится, некоторые зрители и о СашБаше-то ничего не слышали, поэтому, когда на весь Дворец спорта врубили его песни, в зале стоял изрядный гул. Народ переговаривался между собой в ожидании выхода живых рок-кумиров. А на финальной теме «Время колокольчиков» часть публики истошно требовала продолжения внезапно прерванного техническими службами зала сета «Кино». Пришлось Цою объявить всем, что в такой вечер, после такой песни Башлачева, он петь, разумеется, не станет.
Ясное дело, что в подобной атмосфере соображенная на троих Леней, Веселкиным и Гаркушей (в полном составе «АукцЫону» выступить не позволили) клавишная изощренно-параноидальная композиция «Бомбы развозят…» была выслушана двенадцатитысячной толпой более с недоумением и где-то даже с раздражением, нежели с вдохновением и одобрением самого непафосного в этот вечер номера.
Веселкин написал о том перфомансе отрывисто и эмоционально: «Благотворительный концерт памяти А. Башлачева. Лужники. Забрали в милицию. Через полчаса отпустили после разговора с крупным должностным лицом. Пока это лицо ждали, мы с Олегом послушали его убогих подчиненных с их угрозами, „наездами', оскорблениями. Билеты в Москву Олег, я и Леня покупали за свой счет, и на концерт — тоже…
Пели и изображали „Бомбы'. Леня за клавишами. Выступать нам запрещали, но мы пролезли. Я обманывал контролирующих организаторов, то фланируя со „звездами', то угощая их напитками и т. д. Выступали исступленно. Тормошил Леню, обманывал перед выходом еще и дружинников. Я на сцену вылез со стороны зала из ямы, ребята — из-под декораций. Для всех это было неожиданно…»
— В Москву нас позвал один из организаторов того концерта, который потом стал нашим ближайшим другом, — рассказывает Федоров. — Мы приехали втроем, и он сказал нам: давайте, тоже выступите в Лужниках, там много групп собирается. Но, видимо, не все из устроителей сейшена поддерживали его инициативу. Мы же в тот период делали вещи, что называется, на грани всего, и «Бомбы развозят…» из их числа. Нас принимали за клоунов. А тут такое серьезное событие, мемориал Башлачеву, и вдруг выходят какие-то идиоты и поют не пойми чего.
— Насколько я помню, — говорит Гаркуша, — нас официально пригласили на этот концерт, причем весь «АукцЫон». Потом, ближе к событию, кто-то из организаторов позвонил и сообщил, что всю группу они принять не смогут, но, условно говоря, трех человек от нас примут. Поехали Леня, Вова и я, поскольку у нас была песня «Бомбы», которую можно таким составом исполнить. Однако уже буквально перед выступлением нам вообще запретили на сцену выходить. Как это? — спрашиваем. Мы же в афишах значимся. Никто ничего вразумительного не ответил: просто нельзя, и все тут. Но мы-таки умудрились выскочить.
Я потом догадался, из-за чего нас не пускали. Хотели вместо «АукцЫона» включить в программу кого-то из уважаемых артистов, изначально в концерте не заявленных. Александр Градский тогда, кажется, неожиданно подъехал, Андрей Мисин… Не думаю, что они были большими друзьями Башлачева, но их выступление, видимо, для кого-то из организаторов было поважнее нашего. А мы спели-сплясали «Бомбы», и Ленька ушел в одну кулису, а я с Вовой в другую, где нас тут же и повязали. Причем серьезно. Не милиционеры, а гэбэшники. Кто-то нас тогда спас. Возможно, Юрий Айзеншпис — хотя могу путать, — и он выручил меня после другого концерта, когда хохмы ради мы с потолка разбрасывали по залу какие-то бланки с моими автографами. Я уже не знал, как на них еще расписаться, и посоветовался с нашим директором Скворцовым. Он предложил: пиши просто — я хочу трахаться. Так я на одной бумажке и сделал и подписался — Гаркуша. По закону подлости именно она прилетела в руки милиционеру или он ее где-то на полу нашел, но в любом случае после концерта за мной пришли. Я начал отмазываться, объяснял, что адресовал эту записку своей девушке, а она ее потеряла и т. п. Но мне как-то не очень верили. И в этой ситуации, и в той, что произошла в Лужниках, мне хотели дать 15 суток за хулиганство. Спасало только вмешательство авторитетных людей.
Из «Красной кузницы» к бургомистру
Самое экстремальное событие в истории «Ы» — это мой алкоголизм. Он начался не сразу. Серьезный его этап пришелся на период с 1989 по 1995 год.
Я влился в «АукцЫон» и понял, что здесь гораздо интереснее, чем в «Рок-штате», где у музыкантов постоянно возникали терки друг с другом и фронтмен тянул одеяло на себя. В «АукцЫоне» никто не диктовал, мол, надо играть так и вот так. И до сих пор этого нет.
2 декабря 1988-го. Ленинград. ДК им. Н. К. Крупской. Олег на «Пионере» вытащил металлическую конструкцию, опутанную тряпками, и стал на ней развлекаться. В результате сильно побил себе ноги. Пришлось выбросить ее в яму. Колик на «Волчице» надел предложенную мною большую насадку на пылесос. Она пришлась ему впору. Ребята хохотали прямо на сцене…
11 декабря. Москва. ДС «Крылья Советов». Фестиваль «Интершанс». Олегу чуть полегче, хотя рука малоподвижна. Оказывается, у него плюс два ушиба ребер к той травме, о которой я знал. За лечение буду платить…
12 декабря. Москва. Останкино. Съемки «Новогодней песни» для телепрограммы «Взгляд». Снимал один из лучших операторов ЦТ Андрей Разбаш. Под конец подошел Влад Листьев. Ошалел от нашего вида…
В тот же день на «Интершансе» я прыгнул с колонок вниз. Ужас. Олег боится, что изуродую его окончательно. «У тебя глаза бешеные» — его слова…
Обособленность «Ы» и выпадение из русского народного рок-алфавита зафиксировал не только башлачевский мемориал в Лужниках. Еще показательнее выглядели два объемных хит-парада, опубликованные в декабрьском номере журнала «Аврора» за 1988 год. Александр Житинский, заведовавший в сем издании рубрикой «Музыкальный эпистолярий» (самой, пожалуй, популярной на тот момент официальной рок-трибуной в СССР), еще в мае предложил читателям и «ведущим рок-журналистам страны» назвать «двадцатку лучших альбомов отечественной рок-музыки за все годы — как выпущенных фирмой „Мелодия', так и самодеятельных». За полгода в «Аврору» прислали столько вариантов «лучшего», что хит-парады расширили до 25 альбомов. Ни одной «аукцыоновской» работы в эти топовые списки не вошло. Критики сошлись с простыми читателями по большинству позиций (сегодня подобный факт выглядел бы странно), но в отличие от последних хотя бы протолкнули в свой хитпарад СашБаша и «Странные игры». Феерический же «АукцЫон», не похожий ни на кого, не провозглашавший ничего, ошеломлявший всем, стабильно востребованный западными телевизионщиками как один из ярчайших коллективов пустившейся в пляс «империи зла», проигнорировали обе категории респондентов.
Примечательно, что в авроровских хит-парадах не нашлось тогда места и для «Звуков Му», и для «Ноля». Творцы «русского психоделического, космополитического рок-н-ролла» (формулировка Колика Рубанова) отслаивались от доминировавшего дискурса своего поколения. Его определяли «Наутилус Помпилиус», «Алиса», «ДДТ»… Перед «Ы» не стояло краеугольных духовно-нравственных задач. Вопреки классическому марксистскому утверждению «аукцыоновский» герой мог жить в нашем обществе и быть свободным от него. Общество наблюдало за ним с интересом и… недоумением.
