слов, молоденький парнишка по имени Юра. Я с ужасом вспомнил времена, когда она любыми способами пыталась заставить меня ревновать — рассказывала, что к ней пристают на улице, чтобы познакомиться, причём «классные парни», а она не знает, что делать, и всё в таком духе. Я отмахивался, мол, делай, что хочешь, только не рассказывай мне весь этот бред. Но иногда у неё получалось спровоцировать меня на скандал, и у меня было ощущение, что она получает физическое удовлетворение при этом. Энергетический вампир!
Здесь же, в этой ситуации с Юрой, я даже не нашёлся, что сказать, как отреагировать и предъявить, на кой хрен она взяла у него номер телефона. А зачем ей понадобилось говорить мне об этом — та ещё загадка. У меня и так сильно изменилось отношение к ней из-за того, что она беспрестанно возбуждала во мне ревность, выходя при этом из границ и преступая пределы дозволенного.
Какое-то время спустя после эпизода с Юрой мне срочно понадобился человек для того, чтобы выполнить поручение на фирме — отвезти-привезти, погрузить-разгрузить. Обычно в таких случаях Ренат или Блайвас оперативно задействовали охранников Коршунова, но в этот раз все были заняты, и я уже собрался подыскать кого-нибудь через газету бесплатных объявлений, как вдруг вспомнил про Юру. Я позвонил Мариам и попросил продиктовать его телефон, и объяснил для чего — мне срочно нужен человек для погрузочно-разгрузочных работ.
— Он не такой! — вдруг выпалила Мариам. — Он не быдло какое-то и не будет выполнять такую работу!
— А вот это мы сейчас выясним, — сказал я, опешив. — Дай мне его номер!
Но она уперлась и не дала мне номер своего шоферишки. Я оборвал разговор на полуслове и нашёл грузчиков по объявлению.
В обоих эпизодах с шофернёй у меня было чувство, будто я соприкоснулся с чем-то отвратительным. Никогда не испытывал ничего подобного. Бывали девушки на один вечер, они быстро забывались, общение с ними не было сопряжено с сильными эмоциями. Бывали серьёзные отношения, когда раскрывалась вся палитра чувств: любовь, ревность, исступление, ненависть. Но всё это находилось в тех границах, в которых приличный человек может оставаться и как-то обращаться и с этим материалом, и с предметом страсти — выяснять отношения, страдать, даже следить. Многие знакомые в аналогичных случаях прежде всего проводили расследование, чтобы проверить, был ли факт измены (слежка, опрос свидетелей, распечатка звонков, анализ СМС-сообщений, электронной почты, и многое-многое другое, всегда найдутся доброжелатели, которые всё видели и даже зафиксировали события на каких-нибудь носителях). И по результатам расследования — разговор по душам, разбирательство с обвиняемым. То есть люди как-то работали с обстоятельствами и с другими себе подобными людьми. Я брезгливо отверг все эти меры. Те, другие люди, мои знакомые, если бы обратились ко мне за советом или помощью, то я бы пошёл навстречу и понял бы многие моменты. А в моей ситуации я не мог ни к кому обратиться за советом или помощью, настолько мерзко всё выглядело. Может, дело в мезальянсе — жена сошлась с молоденьким петушком- водилой? Мезальянс или её неумение вести себя и лучше обтяпывать свои делишки, то, что другим даётся легко, она проделала с какой-то неуклюжестью и тяжеловесностью, ведь недаром презирают не тех, кто успешно ограбил банк, а тех, кто попался на краже булочки в магазине; как бы то ни было, но то, что я простил бы другим, я не мог простить Мариам. Я не оставлял ей ни единого шанса. Но и сделать ничего с ней не мог. Даже для выволочки, для скандала, нужна энергия, а мне было просто не по себе, я чувствовал, что омерзение широкой волной грязи заливает пламя моего гнева. Нет, я не мог найти в себе силы для выяснения отношений с женой. Как ни старался я отогнать мучительные образы и назойливые думы, они всё снова и снова возникали в моём мозгу. То, что я представил себе, внушало мне физическое отвращение. У меня был опыт оргий и так называемого свингерства, и всё это проходило удивительно легко, и со всеми участниками сохранялись хорошие отношения. Был один эпизод, когда мой друг выставил мне свою подружку, с которой жил. Мы устроили секс втроём, всё прошло довольно мило, весело, все остались довольны.
Такое разное восприятие одного и того же — что твой партнер трахается с кем-то другим. В чем же причина различного отношения к одному и тому же? «Нельзя, — рассуждал я, — относиться безразлично к тому, что вызывает в нас сильные желания, что волнует плоть и кровь. Иногда, слив страсть, делается противно от того, что произошло. Способна ли Мариам сама по себе возбудить противоречивые чувства? Хороший вопрос. Безусловно, она одна из самых приятных воплощений Венеры, вожделенной людьми и богами, хотя… для меня наименее таинственных её воплощений. Образ жены, слитой с образом моего водителя, в едином порыве и во взаимном чувстве, как раз низводит её к тому примитивному типу, который может только привлекать или отталкивать. Итак, всякий эротический акт либо разжигает желание, либо охлаждает его и поэтому с одинаковой силой либо привлекает либо отталкивает взгляд, в зависимости от физиологического предрасположения тех, кто его видит, а иногда и в зависимости от последовательных душевных состояний одного и того же свидетеля. Например, целующаяся парочка может вызвать у прохожего улыбку, и он подумает: „Любо дорого смотреть“, либо отвращение („Фу противно лижутся“), и вряд ли кто-то отдает себе отчет о природе возникших ощущений. Такое наблюдение приводит к пониманию истинных причин того, что эротические акты всегда и везде совершались тайно, дабы не вызывать в окружающих сильные и противоположные эмоции. Да, существует другой перекос — когда скрывают даже всё то, что может напоминать об эротике. Так рождается лицемерие и ханжество. Во всём нужна МЕРА. Если не затемнять смысл стыдливости, не присоединять к ней нелепые предрассудки, то можно сделать вывод, что стыдливость — это привычная добродетель, которая коренится в свойстве человеческого ума, общем для всех людей». Так размышлял я, раздумывая, как поступить с Мариам. Резюме получилось такое: я ничего не скажу ей, не подам виду, что мне что-то известно или я что-то подозреваю. «Мужчина никогда добровольно не прекратит удобные и привычные семейные отношения», — заезженный штамп, но увы, это так.
Касаемо Ярошенко — после разбирательства с женой я позвонил ему, покрыл семиэтажным матом и пригрозил, что грохну его. И всё. Он испугался и написал заявление в милицию… дурачок наивный… и реальный глупец — ибо если бы я действительно захотел его грохнуть, то сделал бы это без предупреждения. Просто посчитал этого мелкого ублюдка недостойным противником, о которого неприятно марать руки. Моими мыслями завладел другой противник — настоящий… Ибо, пока жив святой Иосиф, и пока Таня с ним, я не мог спокойно жить днём и спать ночью. Я вынашивал планы мести, один страшнее другого.
Из-за того, что так всё получилось с Таней, я ощущал страшную опустошенность. Трещина в моём сердце была глубока, как в древнем камне, она разрушала строй моих мыслей. Бизнес выпал из моего поля зрения, как четки из окоченевших пальцев. Остались лишь воспоминания, остались фото и видео — свидетельства того, что когда-то я был самым счастливым мужчиной на свете.
Чтобы как-то привести в порядок свои мысли, я отправился по нашим с Таней местам. Один. Я поехал на Кипр и поселился в том самом отеле, в котором год назад был с Таней (Elysium, город Пафос). На лайнере съездил в Египет — так же, как тогда. Хотя это была, конечно, отвратительная поездка — как тогда, так и сейчас. Самое приятное в ней — это морское путешествие на корабле. Грязный Порт-Саид, в котором остановился лайнер, утомительная автобусная поездка до Каира, пирамиды, которые не произвели на меня никакого впечатления, музеи и сувенирные лавки, потом обратная дорога, которая просто доконала меня… в общем развлечение на любителя.
В Пафосе я снова взял напрокат открытый Рено Меган Кабрио и проехал по всем местам, где мы бывали с Таней. Тоска не отпускала меня. Она осталась и даже разрослась, совсем загрузила душу. Тоска преследовала, как стрелок врага, заставляя вздрагивать днем и просыпаться ночью. Еще недавно я отодвигал на неопределенное будущее объяснение с Таней, не звонил ей, не знал, какое принять решение в отношении неё, а теперь каждый день, проведенный без неё, неизменно углублял мою печаль, несмотря на смелые планы и взлет мыслей. Вот и решилось… Хуже того, меня окружала прекрасная природа, безмерно далёкая от моих терзаний.
Сначала я отверг Танину любовь, а потом Таня отвергла меня.
Это было мучительное ощущение — невозможность избавиться от груза воспоминаний; в противоположность большинству моих знакомых, я ничего не забывал из того, что видел и чувствовал; множество вещей и людей, из которых теперь уже некоторых не было в живых, загромождали мои
