— У нас заговоришь, рано или поздно, глупец! Лучше скорее, тогда будешь изувечен только наполовину. Теперь скажи, где спрятана диадема Ее Величества, или клянусь Сетом, я пихну это железо в твой другой глаз! — Пожалуйста… нет. Она носила это не… нет! Митра, милосердие! Конан вздрогнул от громкого шипения, доносящегося из черноты и порыва гнева, закипающего в его крови, поскольку бедный узник кричал как проклятая душа в Аду. Хотя он не знал несчастного, киммериец был раздражён его трусостью. Злорадные хихиканья мучителя не потушили пожар его гнева, и он сжимал свои кулаки в бессильной ярости. Крики резко оборвались. Бедняга или упал в обморок или умер — последнее, возможно, было более милосердно.
Конан не тратил впустую время, задаваясь вопросом, почему ассири просто не убили его. Без сомнения сам он поступил бы так, значит, его тоже будут мучить, а по завершению убьют. Все же он был сильно ранен, но не мертв. Сырая, пропитанная кровью повязка охватывала его раздутую ногу. Для его похитителей он был более ценен живым, чем мертвым, и это давало ему преимущество.
Тяжелая дверь хлопнула, и донеслись приближающиеся шаги. Тусклый, качающийся факел показал длинный коридор камер, с Конаном в конце. У державшего факел были уродливое лицо и туловище, более волосатое, чем у яка.
Эти особенности, и его длинные руки, предполагали более близкое родство к обезьяне, чем к шемитам. Конечно, можно утверждать, что было немного различия между любым шемитом и обезьяной. Пальцы этого отталкивающего скота сжимали густые волосы человека, который был или мертв или без сознания.
Проблеск в пустых глазницах и залитом запекшейся кровью лице, показал ужасную ручную работу мучителя. Таща обмякшего человека с окровавленными волосами подобный обезьяне шемит, остановился на полпути вниз коридора и бросил свою жертву в открытую камеру. Он хлопнул тяжелой дверью и задвинул его железный брус на место. Лязг засова стих, и темнота снова затенила мрачную темницу. Конан почти уловил звук шепота из камеры напротив его, через коридор.
— Кром! — пробормотал он, расстраиваясь, что не увидит и не услышит этого заключенного, и не сможет его поддержать.
— Холодный бог ледяной Киммерии и ты, киммериец, в Шеме? — в хриплом голосе женщины проступали нотки удивления, неуместные в подобной обстановке. Хотя она говорила на шемитском, акцент был иностранным, наиболее вероятно, заморийским.
— Да, я — Конан. Где ты родились и как твое имя? — Я — Кайланна… из Заморы, — добавила она со вздохом.
Брови Конана удивленно поднялись. Кайланна — член королевской династии Заморы, насколько он знал это по своим путешествиям в том королевстве. Она была прекрасной добычей для этих чернобородых шакалов! Но они были безумны, бросив ее в эту гнилую яму. Он непроизвольно ухмыльнулся: «Более редкий узник, чем киммериец, в Шеме заморийская принцесса, попавший в ассирийскую темницу!» — Мой отец — Тиридатес — направил меня в Шем с эскортом из ста мужчин, — объяснила она. — Слухи о союзе между Шемом и Kофом достигли его ушей; он боится, что эти королевства объединят и нападут на него. Я должна была выйти замуж за принца в Шушане и укрепить союз между Заморой и Шемом. Но эти шемитские бандиты подстерегали нас у подножия Огненных Гор.
— Простая сотня охранников? — уточнил Конан недоверчиво. — Тиридатес когда-либо был пьяным глупцом…, и старость оставила его с остроумием деревенского идиота! Кайланна не ответила.
— Кром, девочка, — варвар ворчал застенчиво. — Я не хотел оскорбить. Так или иначе, моя сотня воинов выстояла бы против простых бандитов. Захватившие Вас, ассири, — элитные войска. Без сомнения некоторая местная знать в этих землях стремится предотвратить союз Заморы с Шемом. Мелкие дворяне наводняют эту землю, как мухи навоз. Целая группа их должна была одержать победу в сражении, как мужчины, и уладить вопрос раз и навсегда. Только трусливая свинья похитит девочку и передаст ее в этот слизистый лабиринт.
— Он не мог выделить много солдат, — ответила она с негодованием. — Отец уже переместил большую часть нашей семьи из дворца в Шадизаре в Аренжун, боясь, что убийцы могли напасть на его дочерей. Дворяне Kофа сделают что- нибудь, чтобы предотвратить королевский брак между семьями Шема и Заморы.
Многих мужчин он послал как гарнизон, чтобы защитить семью. И от угрозы из Kофа непосредственно.
— Неважно, — прервал Конан, политика утомила его быстрее, чем самое трудное физическое действие. В Киммерии лучшим политическим деятелем было остро обрамленное лезвие. — Человек, которого они замучили здесь был из Вашего эскорта? — Капитан Тусалос, — ее голос казался напряженным, как будто она подавляла слезы. — Когда шемиты напали, он разделил натрое эскорт и рассеял нас в различных направлениях. Другие… — дрожащий голос умолк, — Другие… — Убиты, без сомнения, — быстро догадался он. — До сих пор, я никогда не слышал о взятии ассири заключенных. Но мы не их первые гости здесь, тем не менее. Они мучили Вас все же? Его прямой вопрос, казалось, застал ее врасплох; подавленный шепот донесся после долгой тишины.
— Все же? Они замучают меня — принцессу? — Возможно, нет, если они потребовали выкуп от Тиридатеса.
— Зачем беспокоить меня, обременяя дополнительными заботами! — Ее голос повысился до октавы. — Верно, что все говорят о твоей расе. Вы — жестокие дикари, варвары с сердцами столь же холодными как холмы, на которых вы живете! Ты унижаешь моего отца и говоришь со мной, как будто я — обычный деревенский бродяга. Это тебя они должны замучить. Убивать мужланов как ты достойных гнить в темницах! Конан опешил, озадаченный ее ядовитой вспышкой. Он был прям с нею, но не в его натуре было склоняться и оправдываться перед каждым мужчиной и женщиной, имевших титул. Уважения добивались, оно не давалось. Однако он посчитал, что его манера была слишком черства. Месяцы пиратства в компании матерых морских волков отразились на нем. Несмотря на королевское происхождение, Кайланна была всего лишь напуганной девочкой, пойманной в ловушку насилием и обманом. Кроме того, воспитание Конана привило ему грубый кодекс чести, который не терпел плохого обращения с невинными, особенно женщинами. Не раздумывая более, Конан торжественно произнёс.
— Я клянусь Кромом, богом моего народа, вытащу Вас из этого места. Ад ждет меня, если я потерплю неудачу.
— Благородные слова одиночки, не основанные ни на чём, — усмехнулась Кайланна. — Я думаю, что ты произносил их сто раз и не соблюдал никогда.
Конан воздерживался от язвительного опровержения. Это только усилило и подтвердило бы ее низкое мнение относительно него. Только дела изменили бы это. Он проводил бы ее в Аренжун в случае необходимости, потратив время по пути назад. Рулвио и парни ждали бы в течение нескольких недель. Кром, они прождали бы в течение многих месяцев, если бы задержка в пути затянулась бы надолго! Конан опустился на пол, чтобы дать отдых здоровой ноге и восстановить силы поврежденной. Расслабившись, он оценил сложившуюся ситуацию. Карта! Что, если эти трижды проклятые ассири забрали её? Они не взяли его жилет, по крайней мере. Его цепи ограничили его движения, но он мог управлять своими пальцами, добравшись до одежды… туда! Шов не был нарушен. Во всей вероятности карта все еще отдыхала между внешними и внутренними кожами.
Конан немного успокоился, всё-таки он молодец, что запечатал свернутый пергамент в жилете, не в кармане.
Из зала внизу донёсся скрежет, потом стук шагов по камню. Отвратительный мучитель вернулся. Он топал к концу коридора и установил свой факел в крепление на стену, непосредственно между камерами Конана и Кайланны.
Киммериец смотрел с тоской на пару ключей, которые висели на кольце широкого пояса тюремщика.
Дурно пахнущий злодей проигнорировал Конана и отпер дверь камеры Кайланны. Когда он приблизился к ней, пульс Конана бешено застучал. Даже в колеблющемся свете факела он понял, почему принц Шушана будет желать дочери Тиридатеса. Ее белокурые локоны обвивали безупречное белое лицо с розовыми губами. Наполненные нефритовым огнем ее глаза могли очаровать сердце человека. Тонкая, прозрачная туника подчеркивала ее изумительное тело, закрепляясь за ее полные груди. Ее длинные,
