задача исторической географии; поэтому определение государственной территории являлось как бы частной задачей этой науки. Однако само определение древнерусской государственной территории направлялось господствующими воззрениями на образование древнерусского государства. Зная эти воззрения, мы не вправе ожидать, чтобы проблема образования государственной территории во всей ее сложности была поднята в общих трудах по исторической географии, а равно и в трудах по истории отдельных древнерусских «областей».
Н. Барсов в книге «Очерки русской исторической географии. География начальной (Несторовой) летописи» (вышедшей в свет в первом издании в 1873 г., а во втором — в 1885 г.), следуя Соловьеву и Ключевскому, сосредоточил усиленное внимание на колонизации; огромный историко-географический материал он рассматривал преимущественно в статическом плане[32] .
Проф. М. Любавский строил курс «Исторической географии» (М., 1909, литогр. изд.) как историю колонизации в России: «в истории колонизации надо искать объяснения и политических делений Руси в разное время» (стр. 3).
Проф. С. М. Середонин в своих «Лекциях» по исторической географии (1916 г.) писал много о смене народов на юге Восточной Европы; значительная часть книги уделена расселению восточных славян, но одна глава повествует об «образовании государства», о Киеве и о борьбе со степью. Чем же, по его мнению, определялся рост государственной территории? Каким образом с распадением «племенных союзов» возникала территория волостей-земель, впоследствии княжений, каким образом устанавливались «границы»? На этот вопрос Середонин, повторяя своих предшественников, отвечает так: «волости-земли складывались под влиянием трех главных факторов: а) условий колонизации, б) торгового движения и в) завоевания князей норманнов»[33]. Процесс роста государственной территории автором не показан.
Итак, в общих трудах по исторической географии история образования русской государственной территории не раскрыта.
Мы также не получим картины образования русской государственной территории, если соберем монографии по истории отдельных «областей». Самая обширная из них — Новгородская земля — не имеет своего историка. Не только нет истории образования новгородской «областной» территории, но нет вообще монографии по истории Новгородской земли.
В книге Преснякова «Образование великорусского государства» большой раздел отведен Ростово- Суздальской земле. Но автор даже не ставит вопроса, как сложилась государственная территория на Северо-востоке.
Некоторое внимание интересующей нас проблеме уделяет проф. М. Грушевский в книге по истории Киевской земли и в первом томе «Історії України-Руси». Он отмечает, что «Киевская земля составлялась главным образом из земли полян и из земли древлян»[34].
Грушевский полагал, что термины «Русь», «Русская земля» первоначально означали «Полянская земля», земля полян. Грушевский не был оригинален. Достаточно напомнить, что это мнение популяризовал проф. Сергеевич в «Русских юридических древностях», имевших широкое распространение. В буржуазно-националистической концепции Грушевского, отрывавшего южную Русь от истории остальных «земель», мнение это получило политическую окраску. Оно должно быть отвергнуто прежде всего потому, что на большом и разнообразном материале можно показать, что понятие «Русской земли» как территории — очень древнее понятие, и территория «Русской земли» в этом древнем значении не ограничивалась пределами земли полян, не была местом обитания только племени. Об этом нам придется много говорить в дальнейшем. Пока же мы ограничимся замечанием, что источники не содержат толкования термина «Русская земля» как земли полян. «Повесть временных лет» после славян, сидевших по Дунаю, моравы, чехов и ляхов называет полян: «Поляне, яже нын? зовомая Русь». Из этих слов Грушевский и другие делали произвольное заключение, что Русь — это поляне. Автор текста, наряду с другими славянскими народами упомянув полян, замечает, что последних ныне называют Русью, причисляют к Руси, что вполне соответствовало действительности, так как земля полян входила в состав «Русской земли». Повышенный интерес киевского летописца к полянам хорошо известен. Константин Багрянородный, рассказывая о том, как князь со всеми «россами» идет в «полюдье», перечисляет славянские племена, но не упоминает полян. Из этого делали совершенно произвольное заключение, что «россами» назывались именно поляне. Между тем Константин Багрянородный не упоминает всех племен, к которым ходили в полюдье, ибо заканчивает фразу словами: «…и (в земли) остальных славян, платящих дань руссам». Как брали с полян дань, мы не знаем. О Полянском поселении (крепости Витичеве) Константин Багрянородный говорит как о подвластном «Руси»[35]. Село Витичево лежит в 5 км ниже устья Стугны[36].
В монографиях, посвященных отдельным областям, находим более или менее один и тот же подход к изучаемому предмету. Обычно имеется определение границ, обозначение населенных пунктов, сведения о колонизации края. Но вопрос, нас занимающий, не разработан. Назовем известные монографии Иловайского о Рязанской земле[37], Багалея о Северской земле[38], Голубовского о Северской земле[39] , Довнар-Запольского о землях кривичей и дреговичей[40], Ляскоронского о Переяславской земле[41], Голубовского о Смоленской земле[42], Андриашева о Волынской земле[43], Иванова о Волынской земле[44]. В них мы находим только отдельные факты, отдельные замечания по интересующей нас проблеме. Несколько более внимательно отнесся к ней Данилевич в книге «Очерк истории Полоцкой земли до конца XIV века» (Киев, 1896), хотя в работе нет самостоятельной общей научной концепции. Автор пытался различить коренную территорию полочан и территорию Полоцкой земли в широком смысле слова, отметил некоторые изменения в территориальном составе Полоцкой волости в XI–XIII вв.
Совершенно по-иному стали подходить советские историки к решению вопросов, связанных с проблемой образования древнерусского государства.
В лекции «О государстве» Ленин говорил, что вопрос о государстве «так запутан и усложнен потому, что он (уступая в этом отношении только основаниям экономической науки) затрагивает интересы господствующих классов больше, чем какой-нибудь другой вопрос»[45]. Следуя марксистско-ленинской методологии, советские историки рассматривали образование древнерусского государства как результат социально-экономического развития страны, как результат образования классов и непримиримых классовых противоречий. Вот почему преимущественно внимание было обращено на изучение класса зависимых, сидевших на земле, и класса феодалов, создававших в своих интересах организацию принуждения.
В ряде статей и монографий Б. Д. Греков обосновал, вопреки мнению М. Н. Покровского, положение, что в Киевской Руси существововали и классы и государство[46]. Отделяя дофеодальный период от феодального, он показал, как в Киевской Руси развивались феодальные отношения, детально изучил различные категории зависимых людей и древнерусское феодальное землевладение по летописям, юридическим памятникам и данным археологии. На большом материале было показано значение земледелия в древней Руси и растущего феодального землевладения. Эти данные в настоящее время лежат в основе большинства работ советских историков о древнерусском государстве.
Киевское государство Б. Д. Греков рассматривает как одно из звеньев в цепи общественных образований на юге Восточной Европы: «Восточное славянство до этого события в деле создания государственности успело проделать немалый путь»[47]. «Как бы мы ни относились к отдельным фактам из жизни восточного славянства VI–VIII вв., не подлежит сомнению наличие у них в VIII–IX вв., в предкиевский период их истории, уже не родового, а классового общества»[48]. Киевское государство, или Киевская Русь, объединяло ряд земель. Каждая из них «имеет свою историю». Но сказанное не отрицает того, что Киев объединял территорию, «в состав которой входили и Новгород, и Суздаль, и Ростов»[49]. «Распад Киевского государства есть прежде всего результат роста отдельных его составных частей, каждая из которых стала проводить свою собственную политику, преследуя свои собственные цели»
