является то, что они вряд ли осознают, насколько сильное влияние на них оказывают стереотипы их общества, их культуры?
Пазтор подумал, что он совсем недурно поставил задачу, и, черт побери, он сейчас сам попробует ее решить.
На лифте он спустился на первый этаж. Экзозоопарк был окутан темнотой, лишь одновременно пронзительное и низкое кудахтанье камнегрыза в блоке Верхний-Г иногда сотрясало эту темноту.
Человек, сам стремясь к культуре, становится ее пленником, стремится держать вместе с собой в неволе и других животных тварей…
Когда он вошел и включил неяркий свет, оба гуманоида, по-видимому, спали. Прошмыгнула одна из ящериц и спряталась в складке на теле риномэна, но тот даже не пошевелился.
Пазтор открыл боковую дверь и вошел внутрь клетки. Отодвинув ограждение, он подошел к своим пленникам. Те открыли свои глаза, смотря на Пазтора с выражением бесконечной усталости и скуки.
— Не беспокойтесь, ребята. Извините, что потревожил вас, но одна дама, которая больно близко к сердцу принимает ваши проблемы, невольно подсказала мне, каким еще образом можно попытаться решить нашу задачу.
Смотрите, ребята, это моя попытка наладить с вами дружеский контакт. Видит Бог, я искренне этого желаю.
Спустив брюки и присев на корточки, директор Экзозоопарка испражнился прямо на пластиковый пол.
Глава 8
— Как все-таки предусмотрительно вы поступили, когда нарекли эту планету Градгроддом, — сказал третий священник.
— Я уж столько раз называл тебе причины, в силу которых нам не следовало оставаться дольше на Градгродде, — сказал, отозвавшись, первосвященник (беседуя, оба утода боками прижимались друг к другу).
— А я все еще не верю — и буду стоять на своем, — что сооружение из металла может выдержать межпланетное путешествие. Я успел достаточно изучить структуру металлов, пока был священником- учеником. К тому же форма любой металлической конструкции не годится для космического корабля. Я знаю, мне не следует выражаться столь категорически в присутствии вашего преосвященства (за что и приношу глубочайшее извинение), но у каждого из нас должна быть своя позиция.
— М-да… Ноют мои косточки — а это значит, что Тройные Солнца не светят больше в этих небесах. Кстати, эти создания и вовсе не позволяют нам взглянуть на небеса.
Говоря так, первосвященник повернул одну из своих голов — так удобнее было наблюдать за одним из тонких созданий, которое отдавало естественный долг природе в двух шагах от утодов.
Это создание было явно не из тех, кто давеча приволок ту длинную штуковину, выплюнувшую струю ледяной воды. Первосвященник также не припомнил, чтобы это существо было среди других своих собратьев, вооруженных сложными машинами (несомненно, жалкая пародия на духовенство); они долго и настойчиво старались побудить его и третьего священника к общению.
Тонкое существо тем временем распрямилось и натянуло одежды на нижнюю часть тела.
— Как интересно! — воскликнул третий священник. — Это подтверждает наши догадки!
— В общем, да. Как мы и думали, у них две головы, как и у нас, только одна приспособлена для испражнений, а другая — для говорения.
— Нет, но что самое смешное — эта их пара тонких ножек торчит прямо из нижней головы! Да, похоже, что вы правы, родитель: вопреки всякой логике, нас действительно забросило далеко от Тройных Солнц, потому что такие нелепые существа просто не могли бы появиться под благодатным излучением. Зачем, по-вашему, он совершает ритуальное испражнение именно здесь?
Первосвященника этот вопрос явно поставил в тупик.
— Он вряд ли считает это местом священного заседания. Возможно, он просто продемонстрировал нам, что не только от нас зависит плодородие. Но, с другой стороны, это могло быть всего лишь проявлением любопытства. Вот тебе и еще одно доказательство того, что мысли тонконогих настолько чужды нам, что не поддаются переводу. И, кстати, раз уж мы об этом заговорили, мне не хочется тебя расстраивать. Нет, как первосвященнику мне полагается молчать о таких вещах.
— Но, пожалуйста! С тех пор как мы остались вдвоем, вы поведали мне столько тайн из кладезя вашей мудрости, которых я никогда не узнал бы в другой ситуации. Продолжайте же, прошу вас.
Чуждое существо все еще стояло рядом, пяля на них глаза. Не обращая на него внимания, первосвященник заговорил вполголоса, потому что ему предстояло затронуть весьма опасную тему. Один из грогов сполз было к его животу, но он водворил его на место. Так решительно, что даже сам себе удивился.
— Мне не хочется, чтобы мой рассказ слишком взволновал тебя, сын мой, хотя он ударяет по самым основаниям нашей веры: ты помнишь, как тонконогие подкрались к нам в темноте, пока мы лежали в грязи?
— Еще бы, хотя это было, кажется, так давно!
— Тонконогие подошли тогда и тут же заставили наших сотоварищей вступить в стадию разложения.
— Я помню. Я тогда еще перепугался и подполз поближе к вам.
— А почему?
— Потом, когда нас посадили в ящик на колесах, я был настолько подавлен стыдом за то, что не был избран продолжить цикл утодампа, что ни о каких впечатлениях и речи быть не могло.
Тонконогое существо подавало какие-то сигналы ртом верхней головы, но они поменяли уровень слышимости (что и подобало при обсуждении вещей чрезвычайной важности), и с того момента о нем забыли.
Первосвященник продолжал:
— Сын мой, мне трудно это описать, ибо в нашем языке просто нет обозначений для некоторых понятий. Эти существа действительно столь же чужды нам мыслями, сколь и своей формой. Некоторое время для меня (как и для тебя) было позором то, что нас с тобой не избрали для перемены стадии, но теперь… давай предположим, Блу Лугуг, что у этих существ нет понятия о выборе и… и наши товарищи поменяли стадию случайно.
— Случайно?! Как, однако, нечестиво вы выражаетесь, первосвященник! Падение листа или дождевой капли, может, и происходит… э, случайно, но у высших форм жизни… сам факт, что все живые существа проходят жизненные циклы, отрицает всякую случайность.
— Все это справедливо — для мира Тройных Солнц. Но эти тонконогие создания Градгродда, возможно, живут по иным законам.
Тут тонконогое существо покинуло их. Как только оно исчезло, свет в их комнатке погас. Не придав ни малейшего значения подобной мелочи, Первосвященник продолжал:
— Так вот, о чем я: вполне возможно, что эти существа и не собираются быть нам полезны. К ним, наверное, применимо слово еще из Революционной эпохи: эти тонконогие могут быть плохими. Тебе рассказывали об этом слове, когда ты учился?
— А, это такая болезнь? — осведомился священник, сосредоточенно роясь в памяти и припоминая то, чему его когда-то учили.
— Да, это весьма особенное заболевание. Но сдается мне, что для этих тонконогих быть плохим и быть больным — не одно и то же.
— А, вот почему вы не захотели вступить в контакт?
— Ну конечно, нет. Я так же не готов общаться с чужаками, не покрытыми грязью, как и они не готовы к беседе со мной, не покрытым этой кожурой, что у них на теле. Когда до них дойдет эта простая
