Варвара Петровна с достоинством кивнула и подлила ему горячего чайку. Кто бы сомневался, подтверждало выражение ее мужеподобного лица.
– Я разговаривал с Павлом Владимировичем… У него есть информация, что кто-то пытается скупать акции нашего завода. Причем делает это здесь, в Надеждинске. Вы ничего не слышали про это?
– Пока не слышала, – озадаченно посмотрела на него секретарь.
Павел почувствовал некоторое облегчение: если Варвара Петровна о чем-то, происходящем на заводе, не знала, то, скорее всего, это означало, что ничего и не происходило.
– И все же, Варвара Петровна, вы же понимаете, что дыма без огня не бывает. Хотя хорошо бы, чтоб в нашем случае огня не было, – пошутил Павел. – Я здесь человек новый. А они же не на руководство выходят, на рабочих. В любом случае мне об этом сообщат в последнюю очередь, потому что те, кто пытается скупать акции, в этом совершенно не заинтересованы. Вы могли бы как-нибудь по своим каналам поспрашивать? Поузнавать…
– Так. У Болдырева, начальника калибровочного цеха. Если к его ребятам кто подходил, или продал кто, он знает. Он такой, – с ходу выдала вариант Варвара Петровна. – Еще в кадрах поспрашиваю, они мне должны там… В прокатном племяш у меня, его спрошу. Еще чайку налить?
– Спасибо вам, Варвара Петровна! Вы меня успокоили! – искренне поблагодарил Павел.
– Это потому, что мелисса и без сахара, – удовлетворенно кивнула Варвара Петровна. – А я, если что узнаю, скажу.
У Павла было намечено еще одно дело. Не однозначно неприятное, но запросто могло таковым обернуться, уж очень непредсказуемая реакция ожидалась с другой стороны.
«Вот вроде бы чего проще… ан нет, уж столько раз на пустом месте оказывался в дураках», – угрюмо думал Павел, шагая от проходной к видневшемуся в конце аллеи Дворцу культуры. Но пора уже было поставить точку в этой затянувшейся необъявленной войне. Он шел к директору театра Светлане Николаевне Тарасовой. Вроде нормальная женщина, вменяемая, не то что прочие.
Во дворце было полутемно и пусто. Стараясь ступать тише, чтобы эхо его шагов не металось от стен к потолку, Павел пересек фойе, поднялся на третий этаж и нашел дверь с табличкой: «Директор театра». На стук никто не отозвался. Разочарованный, Павел потоптался немного под дверью – вахтер сказал, что спектакля сегодня нет и репетиция уже закончилась, но Тарасова домой еще не уходила. Вот зря, зря он не захотел звонить, велел бы Варваре договориться о встрече, и ждали бы его, как миленькие, раз уж само сено решило побегать за коровой. Нет, он хотел, видите ли, устроить неожиданную встречу. Типа «к нам едет ревизор». И что теперь? Ревизор приехал, а никого и нет. Уйти, оставив неприятное дело на потом? Нет уж, спасибо.
Павел оглянулся по сторонам и в другом конце коридора обнаружил дверь, из-под которой пробивалась полоска света. Подошел, прочитал табличку: «Главный режиссер Удальцов В.И.». Прислушался – тишина. Павел усмехнулся, мысленно увидев себя со стороны, и осторожно постучал. Дождавшись немного удивленного «Да?» (наверное, у них тут стучаться не принято, подумал он), Павел шагнул внутрь.
…Он потом не раз и не два вспоминал это удивленное «да» и свой шаг через порог. Черт знает, может, надо было повернуться и бежать оттуда сломя голову? Но он вошел, а история, как известно, не терпит сослагательного наклонения.
«Да» Светлана Николаевна и Юля сказали хором, удивленно переглянувшись: время было позднее и неурочное, так долго во дворце никто не задерживался, кроме них и ночного сторожа, но сторож не имел привычки стучаться.
Они сидели в кабинете бывшего главного, который Юля по необходимости и с неохотой обживала, уже второй час решая классическую проблему: что делать? Мэрское слово оказалось тверже железа: как и было обещано, с ноября театр не получил ни копейки на новые постановки, хотя подготовка к отопительному сезону уже полгода как закончилась. Варианты с кредитами и с продажей личного имущества уже отработали. Спонсоры культурно показали фигу. В министерстве пообещали «рассмотреть». Репертуарный театр с репертуаром из четырех названий существовать и делать кассу не может – во всяком случае, в провинциальном рабочем городе, где круг любителей Мельпомены традиционно неширок. Поэтому последние четверть часа директор театра и режиссер сидели в пустом кабинете и вдумчиво молчали, потому что набор реплик типа «Все наладится» и «Что-нибудь придумаем» прозвучал уже неоднократно. Невидимый призрак зловредного миллионера Мордвинова, который при желании мог бы решить все их проблемы одним движением пальца, витал в воздухе, приобретая все более явственные очертания.
Неудивительно, что, когда дверь распахнулась и на пороге материализовался директор металлургического завода Павел Андреевич Мордвинов собственной персоной, Юля и Светлана Николаевна вытаращились на него с одинаковым недоверием на лице. «Не поминай черта на ночь», – желчно подумала Юля. «Рояль в кустах… интересно!» – тоже не озвучила свою мысль Тарасова.
– Добрый вечер! – неуверенно сказал призрак миллионера, озадаченный молчаливым приемом.
– Здрасьте… – хором поздоровались дамы. И замолчали.
В кабинете повисла пауза. Павел, который ожидал хотя бы обычного вежливого приема («Рады вас видеть, какими судьбами, проходите-проходите, чаю с мятой не желаете ли?»), даже растерялся. Но взял себя в руки и решил сразу приступить к делу, опасаясь, что в случае долгого предисловия его могут и выгнать, недослушав.
– Я видел ваш спектакль, «Алые паруса». Должен сказать, что вы, Юлия Сергеевна, правы: ваш театр действительно имеет право на существование. Говоря современным языком, это вполне качественный и конкурентоспособный продукт. Я пришел сказать, что готов изменить свое решение и помочь вам в работе.
Юля посмотрела на него подозрительно: именно так она и рисовала в своем воображении сцену своего триумфа и раскаяния дяди Скруджа – Мордвинова. Но когда придуманные ею реплики прозвучали близко к тексту, она засомневалась, не издевается ли директор опять. С него станется.
– То есть вы передумали и хотите дать нам денег? – не веря своим ушам, сформулировала его мысль попроще Тарасова. – Я правильно вас поняла?
Павел кивнул, с опаской ожидая ответной реплики госпожи Вагановой. Он уже понял, что она привыкла давать сдачи невзирая на лица, и у нее наверняка есть свой счет к нему, Павлу.
– А что вы за это хотите? За ваши деньги? – с непонятной интонацией спросила Юля.
– То есть как что? – растерялся Павел. – Чтобы вы жили… и работали. И ставили хорошие спектакли.
– Хорошие – это какие? – сузив глаза, начала было Юля.
Но Тарасова ее немедленно перебила:
– Павел Андреевич имеет в виду, что ты можешь ставить хорошие спектакли, правильно, Павел Андреевич?
– В общем да, – подтвердил Павел и, не удержавшись, добавил: – А если вы думаете, что в обмен я потребую вашу бессмертную душу, то вы напрасно меня демонизируете, уважаемая Юлия Сергеевна. И я люблю театр не меньше вашего. Просто я хочу сказать…
– Вот и отлично! – Светлана Николаевна вскочила с места и засуетилась, собирая со стола сигареты, зажигалку и листки бумаги. – Павел Андреевич, пойдемте ко мне в кабинет, мы там с вами все обсудим. А потом, если у вас есть время, Юлия Сергеевна расскажет вам о своих планах. Мне кажется, они должны вас заинтересовать.
Она буквально вытолкала Павла из кабинета и, выходя следом за ним, за его спиной обернулась и, сделав страшное лицо, погрозила Юле кулаком.
Когда за ними закрылась дверь, Юля сделала странную вещь: взяла в руки стоявший на столе портрет молодой женщины в белой меховой накидке, отделанной хвостиками горностая, и горячо сказала:
– Спасибо! Я знала, что вы мне поможете! Честное слово, знала! Ну ведь не сам же он пришел? Спасибо! И теперь у нас все, все получится!
В порыве чувств она чмокнула портрет, положила его на стол и, пританцовывая, прошлась по кабинету, доставшемуся в наследство от Удальцова. Но когда оба директора, явно довольные результатом переговоров, вернулись, Юля уже чинно-благородно сидела за столом и даже делала вид, что занята чем-то важным (рисовала в блокноте загогулины и треугольники).
– Юля, пожалуйста, расскажи Павлу Андреевичу о наших будущих спектаклях. Во-первых, он имеет
