трезубец. Такую эмблему для киевского войска выбрал Святослав Игоревич, когда принял власть из рук своей матери, княгини Ольги.
Воеводы Ярополка выстроили свое войско по старинке: пехота в середине, конница на флангах.
Вглядываясь во вражеские боевые порядки, Добрыня первым делом старался отыскать знамя Ярополка, а также стяги черниговцев и вышгородцев. Брать в плен Ярополка Добрыня не хотел, поэтому он загодя повелел всем своим воеводам настичь его в сече и убить. С военачальниками черниговцев и вышгородцев Добрыня имел тайный уговор, что те уведут своих воинов в лес, едва начнется битва. В прошедшие несколько дней Добрыне удавалось скрытно сноситься с Явором и Путиславом, которые сами не горели желанием сражаться за Ярополка и подбивали к этому других воевод у себя в стане.
Первыми вступили в сечу конные полки с обеих сторон.
В старшей дружине Ярополка было немало витязей, прошедших со Святославом Игоревичем через многие битвы с хазарами, булгарами, ятвягами, ромеями и печенегами. Эти закаленные в сечах мужи с первого же натиска смяли конные полки Добрыни на обоих флангах. К моменту, когда сошлись грудь в грудь две пешие рати, на флангах уже вовсю кипела яростная кровавая сумятица, сопровождаемая звоном мечей и диким ржанием покалеченных лошадей.
С первых же минут сражения Добрыня оказался в лязгающем железом хаосе. У него на глазах валились из седел его отважные гридни, вал из наступающих киевлян сминал и опрокидывал данов и новгородцев. Добрыня рубил мечом врагов, закрывался щитом от летящих в него стрел и ударов копий. Хрипы и вопли умирающих бойцов под копытами мятущихся лошадей резали слух Добрыне, который сознавал, что если он вылетит из седла, то участь его будет ужасна. Добрыня заколол мечом двоих киевских дружинников, бросившихся на него, а третьему разрубил голову надвое. Из расколовшейся, подобно арбузу, головы врага фонтаном брызнула темная кровь, залив шлем и лицо Добрыни. Он замешкался, протирая глаза, и тут же пропустил опасный удар вражеского копья, угодивший ему в грудь. От сильного удара копье сломалось. Прочный греческий панцирь выдержал этот удар, но от сильной боли у Добрыни потемнело в глазах. Добрыне даже показалось, что он на несколько мгновений потерял сознание.
Оказавшийся рядом с Добрыней Сигвальд не растерялся и, схватив поводья его скакуна, ринулся прочь из этой свирепой кровавой круговерти. Сигвальд остановил взмыленных коней под сенью небольшой рощицы, куда битва еще не докатилась. Добрыня опирался на луку седла, его сильно мутило, ему было трудно дышать. Сигвальд помог Добрыне спешиться, усадив его на траву под молодым кленом.
– У тебя, похоже, сломано ребро, – с тревогой в голосе проговорил Сигвальд, стирая краем своего плаща чужую кровь с лица Добрыни. – Сплюнь-ка, друже. Ежели в слюне будет кровь, значит, и легкие твои тоже повреждены, а это очень худой признак. Внутреннее кровотечение никак не остановить.
– Сам знаю, – хрипло проворчал Добрыня и плюнул себе на ладонь. Слюна была чистая, без крови.
– Вот и славно! – обрадовался Сигвальд. – Спас тебя панцирь ромейский, подарок князя Святослава. Ты полежи тут покуда, господине, сил наберись…
– Некогда разлеживаться! – сердито прервал Добрыня Сигвальда. – Сегодня решается судьба Владимира и моя тоже. Помоги-ка мне встать, приятель. Где мой меч?
– Не ведаю, господине, – ответил Сигвальд. – Похоже, обронил ты его в сече, когда вражье копье тебя протаранило.
– Значит, раздобудь мне другой меч, – проговорил Добрыня, тяжело взобравшись на коня. – Я отсиживаться в стороне не намерен.
Сигвальд отдал Добрыне свой меч, а сам вооружился секирой, подобранной им с земли в том месте, где прокатился смертоносный вихрь битвы, оставив на примятой молодой траве множество неподвижных тел в шлемах и кольчугах.
Столкновение пеших полков показало, что удача еще не совсем отвернулась от Добрыни. Черниговцы и вышгородцы не стали сражаться с новгородцами и их союзниками, дружно показав спину в самом начале битвы. Какое-то время пешая киевская рать билась на равных с пешей ратью Добрыни, однако численный перевес кривичей, чуди и новгородцев вскоре дал о себе знать. То в одном месте, то в другом боевой строй киевлян начал рушиться, их пешие отряды стали откатываться обратно к реке. Где-то киевляне и союзные им древляне и радимичи обращались в повальное бегство, бросая щиты и копья. Киевские воеводы были бессильны что-либо изменить, видя, что бегство черниговцев и вышгородцев лишило мужества их соседей по боевому строю.
Конные полки киевлян продолжали храбро сражаться, несмотря на отступление своих пеших отрядов. Вонзаясь, подобно стальным клиньям, в пешие порядки новгородцев и их союзников, конники Ярополка сеяли повсюду смерть и ужас. Неудержимые и неустрашимые, старшие дружинники Ярополка прорубались насквозь через расстроенные боевые порядки кривичей и новгородцев, увлекшихся преследованием бегущих киевских пешцев. Только варяги до конца сражения сохраняли нерушимым свой боевой строй. Железная стойкость скандинавских дружин в конце концов склонила чашу весов в этой сече на сторону войска Добрыни.
Разбитые конные полки киевлян ушли за реку Друч, воспользовавшись бродами. Брошенный стан Ярополка достался ратникам Добрыни.
Метаясь на разгоряченном коне по равнине, усеянной телами павших воинов, Добрыня искал Ярополка, расспрашивая о нем всех и каждого. Многие из новгородцев и варягов видели в сече стяг Ярополка, видели и его самого, сначала стоявшего в центре своего боевого строя под прикрытием отборных воинов, потом уже уносящегося прочь на белом коне под красной попоной. Убитым же Ярополка не видел никто.
На склоне холма, где стояла в битве ростовская дружина, Добрыня увидел, как из-под горы трупов ростовские бояре извлекают своего мертвого князя Хольмфаста. Ростовчане долго сдерживали натиск киевлян, понеся при этом огромные потери.
В низине, где варяги долго и упорно сражались с наседающими киевскими дружинниками, взору Добрыни предстал убитый Рагнфред. Он лежал на почерневшей от крови истоптанной траве с пропоротым животом и отрубленной правой рукой. На мертвом лице Рагнфреда застыла гримаса нестерпимой боли, его зубы были оскалены, один глаз был чуть прищурен, другой был выбит стрелой. Рядом лежал убитый конь Рагнфреда и трое сраженных им варягов.
«Теперь мы с тобой в расчете, злыдень», – подумал Добрыня, стоя над бездыханным телом Свенельдова внука.
Неожиданно Добрыня увидел среди викингов, собирающих оружие на побоище, купца Торбьерна. Он был облачен в длинную кольчугу, его правая рука была замотана окровавленными тряпками. Взмокшие от пота светлые волосы Торбьерна были взлохмачены.
Добрыня окликнул купца, тот приблизился к нему, заметно хромая и опираясь на меч.
– Рад видеть тебя живым, друже, – сказал Добрыня. Он кивнул на мертвого Рагнфреда и добавил: – Не он ли ограбил тебя в Новгороде прошлым летом?
Торбьерн молча кивнул, оглядев мертвеца.
– Я же обещал тебе на Готланде, что твои обидчики получат по заслугам, – горделиво промолвил Добрыня. – Видишь, я сдержал свое слово, друже.
Торбьерн опять молча покивал головой, при этом лицо его было печально.
– Но ты как будто не рад этому? – удивился Добрыня.
– Брат мой погиб в этой сече, – мрачно пояснил Торбьерн.
– А-а, – негромко обронил Добрыня, сочувственно положив руку Торбьерну на плечо.
Чувствуя сильную боль в груди, Добрыня лишь с помощью Сигвальда смог сесть в седло. Сигвальд что- то негромко говорил Добрыне, перечисляя новгородских бояр, опознанных им среди убитых.
«Что и говорить, дорогой ценой далась нам эта победа, – промелькнуло в голове у Добрыни. – Недаром текущая рядом река называется Друч. Ох, недаром!»
На наречии кривичей Друч означает «печаль-кручина».
Глава девятая
Удар в спину
Рогнеда весело смеялась над чем-то, когда Владимир вошел в светлицу. Этот заливистый безудержный смех Рогнеды привлек внимание Владимира, еще когда он шел по крытой галерее, направляясь из центральной горницы в эту часть терема. Рогнеда была не одна, в помещении вместе с нею находились оба ее брата, которые тоже давились от смеха.
