литературного критика.
Алина наблюдала за отцом. От меланхолии, овладевшей им в самолете и не проходящей на протяжении тех нескольких дней, что они уже провели в Нью-Йорке, не осталось и следа. Он снова обрел себя: уверенно сыпал цитатами, оспаривал мнения, не совпадающие с его собственным, а значит — единственно правильным, декламировал стихи. Кто-то интересуется, чем вызвана потрясающая камерность мероприятия. А с другого конца стола уже доносятся выразительные строки:
— «Быть знаменитым некрасиво. Не это поднимает ввысь. Не надо заводить архивы, над рукописями трястись…» — Отец останавливает декламацию так же внезапно, как начинает, смущенно добавляет: — Не я, Пастернак, — и, потеряв интерес к теме скромности церемонии (он ведь только что все популярно объяснил), переключается на обсуждение книги еще не известного в России автора. Говорят о каком-то «Алхимике», восхищаются, спорят. Отец просит повторить фамилию автора, пересказать сюжет. Слушает жадно, сокрушается, что не читает по-английски, обещает ждать перевода.
— Да, это успех. Безусловный успех. У нас такую вещь тоже оценят, я вам говорю. Я буду содействовать. Это должно быть переведено, — он будто скинул лет двадцать: плечи распрямились, голова поднялась, глаза ожили.
— Постарел, правда? — Невеста подсаживается к Алине, кивает на отца.
— Да.
— Я думаю, ему надо остаться со мной, пройти обследование, подышать чистым воздухом. Знаешь, у Арчи дом за городом. Там такая красота: лес, олени под окнами ходят. Что скажешь?
— Он задохнется.
— Почему?
— А кого там критиковать? Оленей?
Невеста смеется, поправляет локоны, не уложенные в прическу.
— Я все же поговорю с ним.
— У тебя ничего не выйдет.
— Ладно. Не выйдет с ним, выйдет с тобой.
— То есть?
— Сделай одолжение. Завтра в десять утра за тобой приедет шофер, поезжай с ним и не забудь захватить фотоаппарат. И не надо вопросов.
Не надо так не надо. Просят взять камеру — хотят, чтобы Алина снимала. Она готова это делать всегда, не интересуясь подробностями. Она согласна.
— Чудесно! — Невеста порывисто обнимает ее и переключает внимание на следующего гостя.
К Алине подсаживается молодой человек. Кажется, друг жениха, или брат, или сват. В общем, не имеет значения. Его уже несколько раз представляли Алине, но она все равно не может запомнить правильную последовательность имен, фамилий и титулов. Алине велели обратить на него внимание, а она не любит делать то, что ей говорят. Разговор не клеится. К тому же за два проведенных в Москве года девушка отвыкла от английского, теперь снова приходится подбирать слова.
— Красивая пара, правда? — традиционный вопрос.
— Более чем, — спокойно кивает Алина. За три предсвадебных дня она успела смириться и с титулом жениха, и с его умом, и с привлекательностью. Не могла принять другого: скрипачку посетила любовь, а сердце Алины молчало. Но лорд Вильгельм Арчибальд Третий не имел к этому ни малейшего отношения, поэтому согласиться с наличием у него достоинств не составляло труда.
— А церемония странная.
— Вы находите? — И почему она должна интересоваться суждениями этого человека?
— Ни церкви, ни журналистов.
— Не хотели шумихи. — «А может лучше вовсе не реагировать на реплики?»
— И музыки не хватает.
— Музыки им хватает, — Алина неожиданно улыбается и решает наконец присмотреться к собеседнику. Если следовать известной логике, что мужчине вовсе не обязательно быть писаным красавцем, то этот экземпляр, безусловно, можно считать достойным внимания. Ничего запоминающегося, но и ничего откровенно отталкивающего. В общем, обычный человек, обычная речь, обычные интересы. А обычного Алине не надо. Даже Шурик был особенным. Таким необыкновенным, самовлюбленным негодяем. Хотя, может, не стоит делать скороспелых выводов и все же дать шанс? Только кому: мужчине или себе?
— Вы раньше были в Америке?
— Я американка.
— ????
Уставился на нее. Изумлен. Даже напуган. Как это «американка»? Ему сказали, она из России. Как можно быть американкой и жить в России?
— Американка, — просто повторяет Алина. Ну, не рассказывать же всего остального.
— Вау! Это круто!
Ох уж это вездесущее и всеобъемлющее местное «сool»!
— Значит, вам необязательно возвращаться? Срок визы не ограничен?
Что это? Прощупывание почвы или просто вежливый интерес?
— Необязательно. Но я не собираюсь оставаться, — лучше сразу расставить все точки над «i».
— Вас ждет семья?
«А разве не видно? Семеро по лавкам».
— Работа.
— А чем вы занимаетесь?
— Фотографирую.
— Здорово. Всегда мечтал научиться профессионально снимать.
«Правда или лесть?»
— Знаете, в музее Гуггенхейма сейчас чудесная выставка. Необычные фотографии мировых столиц. Говорят, представлены работы известных мастеров. Я, правда, не знаю имен…
— Брессон, Дуано, Колберг.
— Запомню. Может быть, сходим, посмотрим?
Это гораздо лучше, чем обсуждение свадьбы, но, к сожалению…
— Увы, я там была позавчера.
Секундное замешательство, а следом новая атака:
— Тогда у меня другая идея. Раз вы фотограф, вас надо заинтересовать интересной съемкой. Я угадал?
— Ну… в общем… — Алина и не пытается скрыть внезапно возникший интерес.
— Хотите, организую для вас охоту американских аристократов? Обещаю, будут трубачи, борзые и трофеи. Вы ездите верхом?
— Нет, я… — Больная нога невольно дергается под столом.
— Неважно, я научу. Так как?
Как? Она не знает как. Не говорить же ему, что само сочетание «американские аристократы» кажется ей отчего-то смешным, а трубачи и борзые в ее сознании гоняются за дичью по Павловску или Булонскому лесу.
— Не знаю…
— Подумайте. Обещаете?
— Обещаю.
— Прекрасно! А сейчас у меня предложение, от которого вы не сможете отказаться.
— Да? Мне уже интересно. — «Что это такое? Я кокетничаю?»
— Вам не надоела вся эта болтовня о нефтедолларах и театральных премьерах?
— Возможно…
— Гул в ушах, взрыв в голове, да и только. Дела, дела, и никакой романтики.
— Что вы предлагаете? — Алина даже немного наклоняется к мужчине. Пожалуй, спиртного на сегодня достаточно. Краем глаза она ловит одобрительный взгляд невесты, та подмигивает Алине, и (о
