231. Выходя из машины, я посмотрел наверх. Слабо мерцали звезды.
Открыв входную дверь, я почувствовал запах краски. В тусклом свете было трудно определить истинный цвет стен, но мне показалось, что они выкрашены темно-зеленой краской, а перила — коричневой. Темно-коричневой. Метрах в двух над лестницей висела едва видная в тусклом свете табличка: «Окрашено».
Я нажал на кнопку звонка над дверью в квартиру 1. Консьерж был в тряпичных тапочках, от него сильно пахло пивом.
— Слушаю.
— Когда вы красили вестибюль?
Он бросил на меня сердитый взгляд:
— Вы вызвали меня лишь для того, чтобы задать этот вопрос?
— Да.
Тут он увидел мое лицо и понял, что на заданный вопрос лучше ответить.
— Сегодня, — с беспокойством ответил он.
— Прямо сегодня?
— Конечно. — Тут он поправился. — Вообще-то, начали еще вчера. Мой зять начал красить верхний этаж в четыре часа дня. Служит он в другом месте, здесь только подрабатывает.
Я стал подниматься по лестнице и услышал, как щелкнул замок ее двери.
Открыв дверь и впустив меня в квартиру, Хелен оглядела меня, потом нежно улыбнулась:
— Я ждала вас.
— Питер Нортон умер, — сказал я. — Его отравили.
Она подошла к проигрывателю и немного уменьшила громкость.
— Да?
— Нортон часто приходил сюда?
— Приходил, чтобы поглядеть на меня, разговаривал. Иногда я слушала его.
— Вы слушали, когда он рассказывал о комнате, перевернутой вверх ногами?
— Да.
— Нортон ведь был у вас вчера вечером?
— Хотите что-нибудь выпить?
— Он был здесь вчера вечером. Вестибюль и лестница плохо освещены, и он испачкался свежей краской. Он вытер руки носовым платком, но где-то на перилах остались отпечатки его пальцев. Полиция докажет, что он был здесь вчера вечером.
Она вынула два хрустальных бокала из бара:
— Полиция сюда не приходила.
— Она об этом не знает. Знаю лишь я один.
Она улыбнулась:
— Значит, мне нечего беспокоиться.
— Хелен, я должен буду сообщить им об этом.
Она взглянула на меня:
— Но почему?
— Ведь это убийство.
— И подозрение в первую очередь упадет на меня? Будет расследование? Полиция узнает, кто я и где я находилась?
— Да.
— Я бы этого не хотела.
— Хелен, — спросил я. — Вы убили Нортона?
Свет упад на бокал, который она держала в руке.
— Да, — произнесла она.
Проигрыватель умолк. Раздался щелчок, и на диск упала новая пластинка. Вновь полилась музыка, но в комнате стало неуютно.
— Вам не следовало говорить мне это.
— Вы спросили, а я не могла солгать вам. Вы знаете почему, не так ли? И вы не сообщите в полицию. — Хелен поставила бокалы и порывисто шагнула к картине, прислоненной к креслу. — Я даже не помню, как писала ее. О чем я тогда думала?
— Вы имели какое-нибудь отношение к смерти Креймера?
— Нортон рассказал мне, что устроил эту комнату в своей квартире. Я знала, что у Креймера больное сердце, очень больное. И знала, что он оформил страховку на мое имя. Я подала Нортону идею сыграть шутку с Креймером. Нортон, разумеется, не знал почему. — Она посмотрела мне в глаза. — Вы поражены? Почему?
— А если бы Креймер не умер?
— Придумала бы что-нибудь еще.
— Вы так просто относитесь к вопросам жизни и смерти, Хелен?
Она смотрела на другую свою картину.
— Люблю голубой цвет. Он нравится мне больше других. Никогда не говорила об этом никому.
— Почему вы убили Нортона?
— Он грозил сообщить обо мне в полицию, если я не соглашусь принадлежать ему.
— Но что он мог сообщить им? Никто бы ничего не доказал. У него самого были бы неприятности.
—О Креймере он бы вообще не упоминал. Он просто послал бы в полицию анонимное письмо. В нем сообщил бы о других. Обо всех он не знал, но он знал об одном человеке до Креймера и подозревал, что были и другие.
— Сколько всего их было!
— Пять. — Она нахмурилась. — Нет, шесть. Неважно. Но они мертвы, и полиция найдет способ причинить мне неприятности. Не всегда мое имя было Хелен Мортланд. — Она посмотрела на меня. — Я не дам им посадить меня в тюрьму. Скорее умру.
— Быть может, не в тюрьму.
Ее глаза расширились.
— Если другие считают меня ненормальной, мне это все равно. Но неужели так считаете и вы?
— Мне придется пойти в полицию. Вы это знаете.
— Но ведь мы с вами не такие, как другие. Разве мы обязаны подчиняться их законам?
— Да.
Она побледнела:
— Я никого не любила до сих пор. Неужели я должна потерять то, что обрела.
Я молчал. Мне нечего было ей сказать.
— Когда вы пойдете в полицию?
— Не знаю.
— Утром. Торопиться ни к чему. Я не сбегу. Мне некуда бежать. Никто не ждет меня. — Она слабо улыбнулась. — Поцелуй? Только один поцелуй?
А потом я ушел. Я пил и ждал.
Занимался холодный рассвет, когда я набрал номер телефона Хелен. Никто не снял трубку, да я и не ждал ответа.
Она не сбежала, но она ушла.
И мир снова превратился в пустыню.
